Пройти через горе | Правмир
Смерть близкого человека всегда наступает внезапно, даже если ее ждешь и готовишься к ней. Горе слишком широко, чтобы его обойти, слишком высоко, чтобы его перепрыгнуть, и слишком глубоко, чтобы под ним проползти; через горе можно только пройти, — говорит народная мудрость. Но как это сделать? Что необходимо знать, чтобы справиться с ним, нам рассказал психотерапевт Санкт-Петербургского хосписа, профессор кафедры гериатрической психиатрии Психоневрологического института им. В. М. Бехтерева Андрей ГНЕЗДИЛОВ.
Терапия плачем
— Андрей Владимирович, когда человек теряет близкого, он не может нормально, полноценно жить дальше, пока не переживет горе. Как его пережить? Что входит в это переживание, что значит — пережить?
— Прежде всего надо знать, что всякий стресс со временем проходит благодаря смене уклада жизни, существовавшего до смерти близкого человека. Сама рана затягивается, не спрашивая нас.
Например, первая стадия переживаний — это шок. Помните, как окаменела в шоке жена Лота, — обернувшись на гибнущий город. Но любая эмоция — чтобы быть пережитой — должна быть выплеснута. В противном случае это грозит неврозом. Это как в паровозе: если пару некуда выходить, он ломает механизм. Поэтому в это время не следует сдерживать свои слезы — они очищают душу от переживаемого горя.
В старые времена в народе были традиции плача. Однажды я стал свидетелем, когда мать привезла в сельскую больницу умирающего десятилетнего сына. Он случайно глотнул уксусной эссенции. Когда она поняла, что он умер, то закричала, а потом завыла. Через несколько минут вой перешел в плач и причитания: «Сиротинушка моя, ягодка моя, на кого ж ты меня покинул… » Этот плач организовывал пространство боли, вводил в рамки неистовую шоковую реакцию, связанную со смертью сына.
Смягчить боль может и природа. И если человек относится к природе как к части нашего мироздания и части себя, а себя видит частью природы, то он видит в природе вечность, куда уходит его близкий.
В русском фольклоре есть песни-плачи, когда умерший отождествляется с природой. И это очень мощный приток какого-то особого состояния, понимания, может быть, нерационального, таинства смерти, принятия ее и смирения.
Очень сильную помощь может оказать слово Божие. Однажды у нас в хосписе умирал отец семейства. Члены семьи наблюдали агонию и не знали что делать. Мы предложили им почитать Евангелие. Через три часа он умер.
Они выходят и шепчут: «Он ушел». Но в их глазах не было трагедии и отчаяния, а только ощущение, что они присутствовали при таинстве. Смерть не напугала их, а, благодаря словам Вечной книги, была воспринята как переход или рождение в мир иной.
«Не спите, побудьте со Мною»
— К кому пойти с диагнозом — «горе»? К терапевту, другу, священнику? Врачам надо платить, а денег может не быть, друг и священник могут не понять, не иметь опыта…
— Не важно, к кому вы подойдете. Важно, чтобы вы погрузились в другое пространство. Каждый из нас обладает своим личностным временем и пространством. Например, дети (почему старики их так любят) живут в другом пространстве и времени — оно тянется гораздо медленнее, чем у взрослого. Занять время у ребенка — это не значит его обокрасть, а значит идентифицироваться с ним, подсоединиться к нему. И в этом пространстве и времени ты облегчаешь свою душевную тяжесть. Ребенок привлекает к восприятию жизни еще и свое воображение — он не скучает.
В ситуации горя важно, чтобы другой человек сумел вас принять. Принятие — это сопереживание. Это очень непросто. Помните у Тютчева: «И нам сочувствие дается, как нам дается благодать».
Однажды меня попросили посмотреть больного из одного онкологического госпиталя, который все время плакал. Мы общались с ним часа два. Я просто сидел и слушал его. Потом его лечащий врач долго расспрашивал, какую психотерапию я применил, потому что больной успокоился и стал адекватен. Оказалось, что этот врач тоже слушал эти жалобы, но думал в это время о каких-то своих делах, хотя и не спускал с него глаз и ждал, когда тот выговорится до конца.
Когда вас слушают и сопереживают — это особое слушание. Потому что берут и кладут себе на спину ваше горе — этот психологический рюкзак. И наступает облегчение.
Помните в Евангелии, когда Христос в Гефсиманском саду страдал и несколько раз просил своих учеников: «Не спите, побудьте со Мною» (а они каждый раз засыпали)? Так вот Его слова — эта ключевая фраза, которая дает решение к тому, чем и как помочь другому.
«Качели страдания»
— Бывает, что человек страдает, но при этом как бы не хочет быть утешенным, отвергает утешение, объясняя себе это разными причинами: не идет к другим — «не поймут», не идет к терапевту — «он деньги берет»…
Человек словно оказывается на качелях: одна часть сознания отталкивает эти воспоминания, так как они тебя разрушают, а другая притягивает, потому что в твоем сознании страдание удерживает тебя возле любимого. И ты боишься сойти с этих качелей, упасть в пропасть. Как научиться страдать правильно?
— Чтобы «качели» остановились, требуется время, вы не можете их ни ускорить, ни затормозить.
Надо просто довериться Богу и течению жизни. Похожая ситуация есть в паллиативной медицине — когда смерть уже предсказуема и ты не можешь спасти больного. Здесь нельзя ускорять его уход и нельзя тормозить.
Это относится и к переживанию горя. Ведь самое интересное заключается в том, что если ты переживаешь горе конструктивно, страдая открытой душой, — оно становится богатейшим духовным опытом. Вот пример. Однажды я увидел, как больная кривится от боли. «Что у вас болит?» — спрашиваю. «Не обращайте внимания, доктор». «Ну почему, мы бы дали анальгетик». «Доктор, — говорит она, — мне кажется, вместе с болью из меня выходит все дурное». Боль и страдание, когда человек открывается страданию для очищения, становятся искуплением, сама боль является предвестником какого-то нового, более возвышенного состояния. Если бы вы видели, какие совершенно святые и необыкновенно прекрасные глаза у только что родившей женщины, хотя до этого она безумно страдала, вы бы меня поняли.
С другой стороны, причиной затянувшихся колебаний «на качелях страдания» может быть и стремление к самонаказанию, нераскаянное чувство вины перед ушедшим.
Многим людям в этой ситуации помогает, когда они пишут письма своим усопшим, делясь своими обидами, просят прощение и так далее. У одного психотерапевта был такой случай.
Молодой человек поссорился с отцом, который вскоре умер. Живя в другом городе и не успев с ним помириться, сын начал испытывать чувство вины, что не успел попросить у отца прощения. Он стал неосознанно искать смерти — быстро ездить на машине, прыгать с парашютом… В психологии это называется пассивным суицидом. Однако ему становилось все тяжелее на душе. И вдруг он получил письмо от отца, которое было написано перед смертью, но отчего-то задержалось. Отец писал что-то обычное, но было понятно, что он не сердится на сына. Врач порекомендовала сыну написать ответ отцу. Тот так и сделал (письмо заняло несколько страниц) и снял свой затянувшийся стресс.
А кто-то пишет книги. И как бы литературно, уже в памяти воплощаются в жизнь ушедшие люди. Здесь вопрос в конструктивном и деструктивном горевании.
Оно деструктивно, когда человек доводит себя на этих «качелях» до психоза и депрессии. А конструктивно — когда находит правильное применение своему горю. Потому что горе неоднозначно, вы не просто так печалитесь, вы еще обвиняете себя, что недостаточно оказали внимания этому человеку, и испытываете чувство вины. В это время нужно найти работу для своей души. Душа не должна костенеть в этом горе, она должна творчески развиваться дальше и искать поле деятельности, новую сферу применения своей любви. Это, например, могут быть дела милосердия, это может быть молитва о другом, болеющем так же тяжело, как ваш близкий человек.
Вот вам пример. Один молодой человек, лидер по характеру, жил со своей матерью, тоже человеком сильным и властным. Они постоянно ругались. Казалось, нет людей, более не понимающих друг друга. Сын даже не женился, рассуждая: как я приведу в дом жену, которая не найдет общего языка с матерью. Ждал, что мать умрет, тогда он и устроит свою жизнь. Шло время, она все жила, цепляясь за жизнь и считая, что, пока жизнь ее сына не устроена, она не уйдет.
Когда она умерла, он почувствовал ужас, что у него никого ближе матери-то и не было. Что, несмотря на все споры, ругань, грубости и борьбу за лидерство, они очень любили друг друга. Этот ужас поверг его в такое отчаяние, что он был готов наложить на себя руки. Потом вдруг кто-то предложил ему поработать в доме престарелых. Он стал ухаживать за старушками, старичками, пытаясь через них отдать тот долг, который он считал своим долгом перед матерью. И вышел из своего тупика.
— Как человек может понять, что в своих переживаниях он деструктивен, что подступил к той черте, за которой начинается болезнь?
— Точно определить это могут только психиатры. Обычно триада депрессии выражается в заторможенности мысли, заторможенности чувств (тоска) и заторможенности волевой сферы, психомоторики — когда человек скован, анемичен. Плохой признак, когда депрессия сопровождается чувствами личной малоценности и виновности.
Здесь нужен совет психиатра.
Жизнь — это ритм
— Раньше у человека был ритуал: траур на определенный срок, когда люди не показывались в публичных местах, определенным образом одевались.
Для переживания горя были некие формы, которые были одобрены обществом и внутри которых человек чувствовал себя защищенным, сориентированным. Теперь все размыто, не знаешь, как вести себя на работе: грустить — вроде нарушать общую атмосферу, не грустить — опять могут не понять. И люди задвигают свои чувства, потому что не знают, как их правильно выражать. Как не зависеть от мнения окружающих? Как быть в правде со своими чувствами?
— Мне кажется, что, если бы окружающие люди понимали значимость переживаний, депрессии, они давали бы горюющим возможность быть самими собой. Ведь мы же все время носим какие-то маски и пытаемся соответствовать им. А то, что хорошо для толпы, плохо для личности. Если вы хотите рыдать, то рыдайте. Мне кто-то рассказывал, что просто не мог сдержать слез — умирала жена, и когда коллеги спрашивали, глядя на его красные глаза, он говорил: это аллергия, не обращайте внимания.
Вместе с тем часто, когда мы горюем, то забываем, что жизнь — это ритм.
Как вдох-выдох, прилив-отлив. И это неправильно, если мы рассуждаем: «Как я поеду на природу или пойду в гости, когда умирает близкий?!» Есть время ухаживать за умирающим, есть время отдыхать от этого ухода, причем так, как нравится этому человеку.
В отношении того, как вести себя окружающим, думаю, ценно просто дружеское молчание, со-чувствие, со-переживание, понимание того, что происходит с этим человеком.
Верность прошлому или отказ от жизни?
— Есть выражение — нельзя жить прошлым, надо жить дальше. Некоторых это смущает, они считают, что выйти замуж (жениться) — это измена прошлому. И даже когда создают новые семьи, часто сравнивают нового супруга с прежним, и семьи распадаются. Что значит — жить дальше?
— У одного человека умерла жена, и он остался с ребенком пяти лет. Когда через некоторое время ребенок спросил: «Где моя мама?» — отец ответил: «Она умерла». Ребенок задумался, а потом сказал: «Тогда нужно новую маму». Жестоко? Но жизнь не может стоять на месте.
Умирает отец — ребенок выбирает себе дядю или друга. Умирает мать — выбирает тетю, находит черты матери среди окружающих.
Есть преданность памяти, когда мы остаемся верны ушедшему человеку. Но не все это могут. Новая встреча часто неизбежна. Бывает и по-другому, что человек, хранящий верность умершему супругу, и при его жизни был достаточно одинок. Просто его потребность в людях невелика, и верность тут ни при чем. И когда такой человек теряет супруга, он всячески украшает его в своих фантазиях. Но это больше именно фантазии, чем реальность.
— По статистике, самый сильный страх, который испытывают сегодня люди, — страх потери близких. Как приготовиться к естественной смерти близкого?
— Во-первых, создать духовные отношения. Одно дело, когда отношения с близкими проявляются в виде чувств, а другое дело — когда состояние взаимопонимания и любви дает то ощущение вечности, миг настоящего прошлого и будущего. Ты входишь в состояние любви, где существует только настоящее.
Прошлого уже нет, будущее еще не наступило. Единственный общий рецепт — это обращение к Богу. Если ты доверяешь своего любимого человека Богу, то ты молишься вместе с ним, молишься за него как за себя, и тогда этот страх уходит. Вспомните случай, когда преподобный Серафим Саровский предложил своей духовной дочери Елене попросить у Господа смерти и умереть вместо своего брата — Мотовилова. Так и случилось.
— Теряя своего близкого, многие уходят в обряд, постоянно ходят на кладбище, чтобы быть «ближе» к усопшему. Разве такая зацикленность не опасна?
— Мне рассказывали, что одна женщина каждую субботу ходит на кладбище к мужу. Она говорит, что он знает все, что творится на земле, и она как бы получает его советы. В остальные дни она была совершенно адекватна. Это длится уже пятый год. Она объясняет, что так ей хорошо, и она ничего больше не хочет. Друзья не смогли ее переубедить.
Есть такое понятие — обаяние скорби. Когда ты входишь в ритуал, тебе самого себя жалко, жалко весь мир, жалко ушедшего человека, которому ты остаешься верен и т.
д. При этом ты как бы обижен миром, судьбой, и на самом деле ты просто уходишь, отказываешься от жизни.
В юности я считал, что уж если любишь, то нужно сохранять верность супругу до своей смерти. Но потом понял, что это неправильно. Тут смысл даже не в том, чтобы обязательно искать себе замену в виде новой возлюбленной. Важно, чтобы твоя личность, твоя жизнь развивались. Ведь жизнь — это творчество.
Любовь по-разному проявляется. Главное — найти для нее творческое самовыражение. Это может проявиться и в уходе за могилой. Даже когда крошками кормят голубей на могиле, творят какое-то милосердие для малых сих. Или когда сажают цветы — украшают ту частицу земли, которая связана у нас с пространством любимого человека. Украсить пространство любимого человека — разве не в этом была цель жизни, когда мы жили вместе с ним?
Андрей Владимирович ГНЕЗДИЛОВ родился в 1940 году в Ленинграде. Окончил Ленинградский педиатрический институт, после ординатуры переквалифицировался в психиатра. Доктор медицинских наук. Работал в Психоневрологическом институте им. В. М. Бехтерева, в Онкологическом институте. В 1990 году основал хоспис в поселке Лахта под Санкт-Петербургом. |
| Современная психология считает, что существует несколько стадий переживания горя, продолжительность которых условна и зависит от человека. Эти стадии могут следовать друг за другом в разной последовательности и повторяться. 1. Шок. 2. Поиск и отрицание (гнев, обида). 3. Переживание острого горя (депрессия). 4. Стадия внезапных, острых, но редких приступов горя и привыкание к изменениям в жизни. 5. Стадия принятия и умиротворения. Советы и рекомендации по переживанию горя см. также: http://www.memoriam.ru/ |
Поскольку вы здесь…
У нас есть небольшая просьба. Эту историю удалось рассказать благодаря поддержке читателей. Даже самое небольшое ежемесячное пожертвование помогает работать редакции и создавать важные материалы для людей.
Сейчас ваша помощь нужна как никогда.
Как пережить смерть близких — Российская газета
Они жили долго и счастливо и умерли в один день
Это не просто о любви до гробовой доски и о семейной жизни с хорошим концом … Это попытка ответить на вопрос, над которым веками бьются философы, поэты, художники: «Может ли любовь победить смерть?»
Анатолий Антонов: «В один день» — это метафора и мечта, которая в жизни редко реализуется. Жан-Поль Сартр и его супруга Симона де Бовуар умерли почти в один и тот же день, но с промежутком в шесть лет. Но и это символично. Речь идет о том, что люди всю жизнь проживают рядом, становясь друг для друга незаменимыми. Это и счастье, и огромное испытание…
Алексей Герман: Глядя на свою семью, я понимал, что они проходили очень много испытаний вместе. При том, что родители могли ссориться, и даже бабушка с дедушкой иногда. Тем не менее всегда было ощущение единства, внимания друг к другу и понимания. Сейчас, мне кажется, мы теряем ценность энергии семьи, которая поддерживает в этом сложном и иногда враждебном мире.
Семья перестает быть высшей ценностью. Это не означает, что раньше «все сидели под елочкой в белых рубашечках». Просто я всегда понимал, что для меня родители- это главное, а я — для них. И всегда знал, если у кого-то из нас случится выбор, то он будет сделан не в пользу денег или карьеры, а в пользу семьи.
Недавно умер 90-летний муж близкой знакомой. Она сказала: «Я не умею без него дышать…»
Анатолий Антонов: Есть такое социально-психологическое понятие: социальный атом человека. Это наименьший и неделимый элемент социальной вселенной. Когда кто-то один умирает, атомная структура разрушается, ведь атом неделим. Умер один старик, скоро уйдет и другой. Впрочем, социологам известно, что у женщины есть шанс прожить еще лет 10. А вот если умирает первой жена, муж долго не протянет. Все это я говорю о парах с большим стажем. В современной семье, где по пять раз разводятся и сходятся, совсем другая картина. Развод там — тоже смерть, но не в буквальном смысле слова.
Посмотрите телевизионные передачи: люди готовы друг другу горло перегрызть за каждую табуретку. Такая грязь внутри человеческая убивает когда-то очень близкого.
Алексей Герман: Возможно, в этом виноват тревожный ХХ век, который принес бесконечное форматирование государства, постоянное провозглашение то одних, то других ценностей. Меня потрясает количество выяснений отношений, показушной и бессмысленной любви, которое сейчас транслируется отовсюду. Когда умирала певица Юлия Началова, было ощущение нескончаемого потока грязи. Бесконечные оправдания врачей, скандалы с бывшими мужьями. Жизнь в состоянии постправды, когда рейтинг важнее, чем мораль, когда человеческая жизнь всего лишь история о том, как повысить количество читателей, лишает нас чего-то очень важного. Интерес к трагическим моментам с одновременным вытаскиванием грязного белья — результат того, что нет моральных авторитетов. А это тащит за собой остальное — отсутствие запроса на справедливость, нищенские пенсии, неуважение и безразличие к старикам и т.
д.
Татьяна Чаленко: Ухаживая за больными и помогая людям в последние мгновения жизни, я пришла к парадоксальному выводу: настоящая любовь бывает только в старости. Когда смотришь на своего мужа и думаешь: «Раньше я его не любила, это было другое. А вот сейчас я его люблю!» У 90-летнего священника в келье я видела две фотографии. Матушка — сразу после венчания и незадолго до смерти. На одной — юная красавица, а на другой — морщинистая старуха с бессмысленным взглядом. В рамку второй фотографии батюшка вложил клочок бумаги, на которой было написано: «Господь с тобой, любовь моя!» Тогда я этого не поняла, а теперь — понимаю.
Алексей Герман: Это правда: долгая жизнь вместе — это выше, чем просто любовь, это что-то, что превращает двоих в одно целое. Моя мама очень тяжело переживала уход папы. По большому счету, она не могла без него жить, поэтому все время кидалась в какую-то работу, чаще неблагодарную и низкооплачиваемую. Бабушка после ухода дедушки стала заниматься его архивами.
Закончив работу, она, увы, быстро умерла.
Последняя точка многое говорит о человеке
Чехов пьет смертельно опасное шампанское. Пушкин ест морошку из рук любимой жены… О чем обычно просят в такие минуты?
Татьяна Чаленко: Меня потряс случай. Я ухаживала за удивительной женщиной. Она содержала в Тверской области маленький детдом для олигофренов. Шесть человек научила говорить. Самоотверженная была — служила людям. И вот сидим мы с родственниками у ее одра, и она завещает отвезти ее после смерти туда, где детдом, обложить дровами, сжечь, а прах развеять над деревней. При этом никаких признаков деменции или других психических расстройств. Просто ей хотелось раствориться в своем призвании…
Современное искусство все чаще обращается к осмыслению человеческих переживаний о приближении конца… Все возможные мировые награды собрал фильм Ханеке «Любовь». Сюжет прост и сложен одновременно: два очень старых и очень любящих друг друга человека пытаются сохранить достоинство в безысходности болезни, которая сначала отнимает силы физические, а потом забирает разум.
..
Татьяна Чаленко: Мы должны уходить из жизни достойно. Как в молитве сказано: «непостыдно». Деликатность и терпение — вот, что нужно усвоить тому, кто ухаживает за больным. Человек не должен быть унижен, даже если он уже не помнит, как его зовут, а тело его абсолютно беспомощно…
Анатолий Антонов: Недавно я оказался в больнице. На лыжах гонял и сломал шейку бедра. Не учел возраст. Хирурги смеялись: где этот горнолыжник? Так вот о достойном уходе. При мне человек умер прямо на коляске, не дождавшись места в палате. Медицинские братья и сестры в присутствии умирающего разговаривают: вот этот сейчас загнется, освободится кровать. Это же так страшно — умереть среди абсолютно равнодушных людей. О деликатности, физической и психологической, в которой нуждаются старики еще больше, чем молодые, речи не идет.
Алексей Герман: Я был поражен, как трудно положить в больницу человека преклонного возраста и как минимальны его шансы на выживание там. Это пренебрежение к людям в почтенном возрасте — колоссальная проблема.
Сегодняшняя установка на доживание безобразна, как и термин «возраст дожития». Откуда это взялось? Как ни странно, это вопрос и о религии, и о воспитании, и о нравственности, и вопрос очень скромной пенсии.
Но вот больной человек дома… Бросившись к нему на помощь, близкие люди часто не рассчитывают свои силы на годы методичной и мало результативной, по большому счету, работы… И тогда возникает вопрос: ухаживать за больной матерью — это святая обязанность или наказание? И случаи, когда родственники ведут себя так, что хочется сказать: «Лучше уйдите!», — не редкость….
Алексей Герман: Наверное, самое дурное, что может быть в такой момент, это когда родственники начинают злиться друг на друга. Это бывает очень часто. Когда напрягаются дети, когда самому человеку кажется, что ему недодают чего-то. Мне кажется, достоинство и в том, чтобы как-то останавливать себя.
Надо жить, думая о конце, и тогда жизнь будет и радостной, и прекрасной. А мы загоняем свой страх в подполье
Татьяна Чаленко: Вопрос про наказание может ставить только незрелая душа.
Важно помочь ей созреть. Наши родственники любимые — мамы, тети, бабушки — поверьте, все осознают… Есть очень короткий срок, когда понимаешь, что уже помочь не сможешь. Когда мама вас не узнает и считает своей мамой, — это, конечно, шокирует. Но вам дается возможность еще полюбить ее немножко, погладить руку или голову — пока дышит, на тебя смотрит, пока она еще теплый… Видит и слышит? Нужно попросить прощения, может быть, какие-то распоряжения получить. Уже не слышит? Важно держать за руку. Гладить потихонечку, даже просто немножко касаться тела, головы, волос. Мы, сестры милосердия, знаем, как важно, чтобы человек чувствовал, что он не один умирает. Кто-то рядом с ним сидит и вместе с ним дышит. Я ухаживаю за больными скоро 25 лет. Как правило, это происходит так: ты вышел за дверь, на кухню на минутку, и человек умер. Так вот это большой подарок от Бога видеть, как он уходит, услышать последний вздох. Подарок вашей душе.
Герой нового фильма Сергея Ливнева «Ван Гоги» (его очень точно и тонко играет Алексей Серебряков) рядом с заболевшим Альцгеймера отцом излечивается от равнодушия, неполноты существования, эгоизма, амбиций.
.. Получается, чтобы быть человеком, нужно пройти и это?
Татьяна Чаленко: Уход за стариками с деменцией — это тяжелая, но душеспасительная история.
В Калуге 86-летняя бабушка ушла ночью из дома и замерзла. Общество обрушилось на сына, который сам давно уже пенсионер… Но все ли зависит от родственников? Нужна ли им самим поддержка?
Татьяна Чаленко: Я консультирую семью. Пожилая женщина — 94 года. Простая, малообразованная, труженица. Нарушения у нее уже очень развернутые. И две дочери, сами понимаете, в возрасте. Как же они ухаживают за матерью! Как они терпеливо любят, невзирая на ее бесконечные вопросы, какие-то детские поступки. Как служат ей! Когда смотришь на это, жить хочется, и веришь в людей, и счастлив, несмотря на ужасающую ситуацию! Все очень просто, бедно, скудно. Денег на перевязочные материалы нет. Но ни грамма уныния или жалости к себе, только любовь и добрый юмор.
Настоящая любовь бывает только в старости. Когда смотришь на мужа и думаешь: Раньше я его не любила, а вот сейчас люблю!
Алексей Герман: Я, к счастью, не знаю, что такое деменция.
Мой папа умирал медленно, долго и страшно. Он очень тяжело болел 20 лет. Мы знали это. Это знание всегда было рядом. В случае с мамой все произошло очень быстро. С одной стороны, пожилые родители — это страшное испытание. Это, когда ты начинаешь разбираться в медицине. Когда тебя одолевает стыдная усталость, и ты живешь в бесконечном ожидании трагедии. Но с другой стороны — это взаимопонимание и счастье от того, что ты можешь прийти к ним и ощутить, что ты не один и ближе родителей никого не будет.
Почему тема ухода, последних дней жизни у нас под запретом?
Почему мы боимся говорить о смерти? Вот два письма от известных российских писателей, которые пришли в ответ на приглашение редакции к разговору. «Простите, я бы не хотела говорить об этом… Недавно умерла жена моего брата»… «У меня пожилые родители, боюсь думать, что будет через год-два-три…»
Анатолий Антонов: Да, это табу. У нас нет поведенческой психогигиены относительно смерти. Посмотрите, в светской жизни совсем нет траура, если это, конечно, не касается знаменитостей, из смерти которых делают шоу.
Люди уходят незаметно: был человек и нет его.
Алексей Герман: Может быть, причина в том, что тема ухода очень личная…
Анатолий Антонов: Боязнь говорить о смерти — это очень напряженная струна современного мира. Во всех странах упростились похоронные обряды. Помню: по улице у нас на Таганке идет процессия, оркестр играет, машина с красно-черным полотном на борту. Останавливаются зеваки. Сейчас вы не увидите похорон.
Разве это плохо? Вспомнишь «Траурный марш» Шопена и мурашки страха по спине…
Анатолий Антонов: Это особенность нашей жизни: скорее похоронить, забыть и побежать по своим делам. Дело не в отсутствии сопереживания. Смерть загнана в подсознание, невероятно высок страх смерти… В свое время великий Мечников написал книгу «Этюды оптимизма». Она вовсе не о том, что умирать надо с оптимизмом. Нет. По Мечникову, умирать нужно по-человечески: не отчаиваться, не цепляться за жизнь, а понимать, что это закономерный финал, к которому нужно себя приготовить.
Не в одиночку, а в окружении родственников и близких. Как раньше: на людях, чтобы вся деревня попрощалась… У меня мама до 90 лет дожила. Умерли все ее братья и сестры, умерли знакомые, ей перестал быть интересен даже Ельцин, который разрешил верить в Бога. И она тихо ушла. Парадоксальная мысль: надо жить, думая о конце, и тогда жизнь будет радостной и прекрасной. А мы загоняем свой страх в подполье.
Этот феномен изучен?
Анатолий Антонов: Вы удивитесь, но табу на смерть не только у обывателей, но и у ученых. В советское время я пытался проводить исследования про отношение к смерти среди преподавателей и студентов, но партком МГУ быстро мне их прикрыл. Как умирать — это не тема для советского человека. Он хотя и смертен, но вечен, бодр и весел! Такая идеологическая установка. А людям задумываться над тем, как жизнь сберечь, как дожить до глубокой старости при уме и памяти, было некогда. Модернизация, урбанизация, технологический прогресс — все это дает высокий процент смертности.
В патриархальной и религиозной крестьянской России суицидов случалось мало. Жизнь была, с точки зрения простого человека, не легче, но правильнее. А что получилось, когда сельское население вытянули в города? После войны мы впятером жили в коммуналке на шести квадратных метрах. Удобства на улице. Москва была деревянная, страшная, бедная. Про другие города и не говорю. В ХХ веке не за чем было беречь здоровье. Мужчины усвоили: через каждые 10 лет — или войны и революции, или репрессии и «как закалялась сталь» на стройках коммунизма. Жертвенность, послевоенный голод.
Трагичный минувший век отучил россиян думать о том, как жить долго и качественно. Но были же примеры, перед которыми хочется снять шляпу: Владимир Зельдин, Даниил Гранин…
Анатолий Антонов: По числу долгожителей мы сильно отстаем от развитых стран. Между тем биологи из США, кстати, наши — МГУ-шники, уехали в Америку в 90-е годы, провели анализ по всем европейским странам за 300 лет и пришли к выводу, что средняя продолжительность жизни должна быть 100 лет.
Сейчас Япония и Скандинавские страны приближаются к показателю 85 лет. Среди японских женщин полно тех, кому 88-89. Мы же вышли на среднемировой показатель — 72 года. Это на десять лет меньше, чем в передовых странах мира. По женщинам мы на 130-м месте в мире, а по мужчинам — на 145-м… Когда мы стали проводить исследования установок на жизнь и смерть, выяснилось, что большинство опрошенных не хочет дожить до ста лет. Старость воспринимается, как дряхлость и нищета. Зачем такая жизнь? Молодые так и пишут в анкетах: лучше прожить активно, бодро, но мало. Пробежал стометровку и помер на финише. А я студентам внушаю: нужно марафонскую дистанцию пробежать, а для этого продумать свою историю уже сейчас, пока вам двадцать, рассчитать силы на всей дистанции.
Справка «РГ»
Сейчас в России проживает более 33 миллионов людей старше трудоспособного возраста. Это 23 процента населения страны. По прогнозам, к 2025 году доля этих граждан составит 28 процентов.
Ключевой вопрос
Возможно, старость пугает не только дряхлостью и нищетой, но и тотальным одиночеством.
Немощность и смерть уничтожает друзей, они вдруг куда-то исчезают, будто боятся чего-то.
Герман: Переоценил ли я Вселенную, когда папа умирал и очень многие люди, которые были его друзьями, пропали? Да, переоценил. Переоценил ли я ситуацию, когда мама умерла и многие, кому она помогала, не пришли? Переоценил. Для меня жизнь без родителей — это жизнь заново. После ухода мамы «Ленфильм» начал терять какие-то ориентиры. Теряется то, ради чего она жила, ради чего спасала студию. Исчезновением друзей я был, конечно, неприятно удивлен. Но, с другой стороны, чего требовать от профессиональных сообществ, когда все мы становимся обществом фейсбучных конфликтов, медийной истерии, потребности немедленно кому-то ответить, поделиться своим мнением со всем миром. Как ни странно, революция в соцсетях сделала нас глупее.
Уход близких может перевоспитать?
Герман: Не знаю (вздыхает). Надеюсь, что я стал немного внимательнее к людям. Как минимум стал мягче и добрее.
Наверное. В чем-то стал менее амбициозен. Не знаю, стал ли я умнее и мудрее, но я стал иным, и какое-то отношение к жизни во мне пересмотрелось. Не я сам пересмотрел. А оно само изменилось. Смерть близких меняет приоритеты и понимание того, что такое жизнь. Мы же не верим никогда, что все это может произойти с нами. Этот момент бесконечно далеко. А когда это происходит сейчас и с тобой, конечно, ты становишься другим человеком. Ты понимаешь, что теперь ты в семье старший, что не с кем уже посоветоваться.
И главное. Ты всегда винишь себя в том, что позвонил на два часа позже, приехал в больницу на 25 минут позже, не сообразил снять задвижку на двери… Вина останется навсегда. И тут совет только один. Его давали уже миллиарды человек до меня. Не откладывайте общение. Позвоните своим родителям прямо сейчас.
Священник обсуждает горе после потери
Священник обсуждает горе после потери
ГРИНВИЧ. Отец Ричард Мерфи из прихода св. Архангела Михаила видел лицо горя… и горе и чувство вины, которые может вызвать потеря близкого человека.
Это повсюду вокруг нас, и иногда мы даже не осознаем, что люди страдают.
«Смерть так трагична, что иногда она даже может помешать нам жить», — говорит он. «Многие люди чувствуют себя виноватыми и злыми и думают, что их жизнь уже никогда не будет прежней».
Отец, младший пастор церкви Св. Михаила, также является обученным фасилитатором широко известной программы «Новый день утраты», предлагаемой католическими кладбищами для епархии Бриджпорта. Программа, которая проводилась в нескольких приходах, теперь доступна и для других.
«Многие люди отчаянно страдают, а ресурсов для их исцеления очень мало», — сказал Отец. «Новый день основан на вере и предлагает лучшее послание для исцеления от такой боли и страданий. К сожалению, во многих приходах нет ничего действительно существенного, чтобы поддержать скорбящих людей».
Девятинедельная программа проводится один раз в неделю в течение 90 минут с небольшой группой участников и двумя соведущими, которые сопровождают прихожан на их пути от скорби к исцелению.
Сессии Нового дня включают молитву, чтение Священных Писаний, ведение дневника и обмен ответами на вопросы в «Журнале Нового дня: Путь от горя к исцелению» сестры-доминиканки Морин О’Брайен, сестры ОП, которая имеет многолетний опыт работы консультантом по вопросам горя, написал несколько книг и долгое время был координатором помощи скорбящим в Управлении семейной жизни Хартфордской архиепископии.
Кэролин Киллиан, директор службы погребения на католических кладбищах, провела программу вместе с отцом Мерфи прошлой весной и надеется распространить ее на другие приходы и обучить больше фасилитаторов «в наших усилиях по оказанию поддержки и утешения нашим семьям».
«Мы видели молодых и старых людей в глубоком горе», — сказала она. «Мы видели много, много родителей, которые потеряли детей. Есть так много людей, пытающихся понять, как двигаться вперед с невероятными потерями, и это предлагает способ увидеть, где Бог находится в их горестном путешествии».
Киллиан и ее коллеги обучили 20 фасилитаторов — еще шестеро в настоящее время обучаются — из церкви св.
Екатерины Сиенской — св. Агнес в Гринвиче; Святой Архангел Михаил в Гринвиче; Святой Рох в Гринвиче; Сент-Томас Мор в Дариене, Сент-Мэри в Гринвиче и Сент-Сесилия-Сент. Габриэля и Святого Лео в Стэмфорде.
Недавно она начала работу с испаноязычными приходами и работает с отцом Х. Абелардо Васкесом, пастором церкви Св. Чарльза Борромео в Бриджпорте.
«Я очень рекомендую эту программу», — сказал отец Мерфи. «Иногда у людей есть опыт работы с программами, которые не были хорошо сформированы для приходского уровня, или они думают, что перебарщивают, пытаясь работать с горюющими людьми. Это может быть сложной идеей, но эта программа научит вас, как пройти с ними через то, что они переживают».
Диапазон эмоций, которые испытывают люди, которые скорбят, может быть изнурительным, сказал он.
«Многие виноваты в том, что идут дальше, а некоторые даже думают: «Если я снова буду счастлив, я не полюблю человека, которого потерял», — сказал он.
Однако, поскольку программа основана на вере и сосредоточена на католическом учении, она показывает им, что жизнь не заканчивается смертью для тех, кто ушел.
«Иисус хочет, чтобы мы жили полной жизнью с избытком в этом мире и в мире ином, поэтому утрата — это дело Евангелия», — сказал отец. «Иисус пришел исцелять и спасать людей, чтобы помочь им пережить горе, а не избежать его, так что это часть того, ради чего пришел сам Иисус».
Участие в программе помогает людям осознать, что они не одиноки, и хотя опыт каждого человека может быть разным, есть определенная степень общности.
«Например, некоторые злы, и их гнев может быть направлен на людей, которые, по их мнению, несут ответственность — или даже на умерших за то, что они не заботятся о себе из-за проблем со здоровьем», — сказал он. «Часто бывает гнев на Бога за то, что он не вмешался, как они думали, что он должен был это сделать. И потом, они часто виноваты в том, что чувствуют гнев, наваленный на их ужасное чувство горя».
Отец Мерфи говорит, что многие из тех, кто скорбит, думают, что если они пройдут разные этапы, то они «завершат» процесс, но часто это не так, и они пугаются, обнаружив, что их горе не проходит.
— Я слышал, что второй год был хуже первого, — сказал он. «Из того, что я узнал, люди ошибочно полагают, что если вы пройдете первый год, второй обязательно будет лучше. Но если горе не проходит, они начинают бояться, что никогда не справятся с ним. Но они есть».
«Хотя есть те, кто естественным образом справляется с горем из-за потери любимого человека, их очень мало», — сказал он.
Когда программа заканчивается, через месяц группа собирается вместе, чтобы поддерживать отношения.
«Мы призываем их оставаться на связи и строить подъездную дорогу», — сказал он. «И фасилитаторы всегда доступны, если у кого-то кризис. Мы не хотим, чтобы отношения, которые они установили, исчезли. И как священник я даю им понять, что они всегда могут обратиться ко мне».
Киллиан сказала, что ее цель — обучить больше фасилитаторов и привлечь больше приходов.
Программа проводится в больнице св. Екатерины СиенскойSt. Агнес, св. Архангела Михаила, св. Томаса Мора и вскоре в св.
Цецилии-Св. Габриэль в Стэмфорде.
Киллиан сказала, что она полагается на волонтеров-фасилитаторов для проведения сессий Нового Дня.
«Мы ищем людей, которые заинтересованы в том, чтобы пройти обучение и стать посредниками при утрате», — сказала она. «Большинство волонтеров пережили утрату в своей жизни и хотят сопровождать своих прихожан на их пути от горя к исцелению».
Любой, кто заинтересован в поддержке скорбящих прихожан и хотел бы стать волонтером в этом служении, должен связаться с ней по телефону 203.404.0023 или по электронной почте [email protected].
Для получения дополнительной информации о программе посетите сайт www.bridgeportdiocese.org/cemeteries/bereavement.
«Людей тянет стать фасилитаторами, когда они сами пережили горе и хотят сделать что-то, чтобы помочь другим», — сказала она. «Иногда они не совсем понимают, что они могут сделать, но когда они слышат об этом, их тянет к этому, и они регистрируются. Быть фасилитатором — это исцеляющий опыт, и он оказывает огромное влияние на духовный путь человека.
Невероятно целительно находиться рядом с другими волонтерами. Это также необычный способ стать ближе к Богу».
Эта статья впервые появилась в сентябрьском выпуске журнала Fairfield Country Catholic
за 2022 год.Кто пастырь пастора? 5 способов справиться с личным горем
Горе — это слово, которое пасторы слишком хорошо знают. У пасторов есть уникальное призвание — помогать другим справляться с трудностями, конфликтами и трагедиями. За 25 лет пасторства меня много раз призывали скорбеть вместе с отдельными людьми и семьями, которые потеряли любимого человека, пережили развод или пережили трагедию. Хотя я познакомился с потерями, сердечной болью и горем, служа другим в качестве пастора, ничто не могло подготовить меня к испытаниям, с которыми я столкнулся из-за личной утраты.
За последние шесть лет я столкнулся со своим собственным горем – потерей сестры, отца, а недавно и брата. Двум из этих потерь было особенно тяжело переносить их относительную молодость.
Меня осенило, что, хотя пасторы оснащены инструментами для служения другим в периоды потерь, они часто плохо подготовлены к тому, чтобы эмоционально справляться со своим личным горем.
Итак, кто пастырь пастора во время утраты? Как на самом деле скорбят пасторы? Вот пять стратегий, которые могут помочь пасторам пережить периоды потерь и горя:
1. Будь человеком, а не пастором
Когда мой отец скончался, моя семья решила провести похороны в церкви, где я был старшим пастором более семи лет. Я провел часы, дни, а иногда и недели, скорбя со многими присутствовавшими семьями. Разделение их душевной боли, боли и уязвимости после потери создало между нами уникальную связь.
Увидев эти семьи, я понял, что должен поставить себя на их место. Для меня было нормально поменяться ролями, , чтобы быть уязвимым , скорбя как личность, помимо моей роли пастора. Свободное признание своей человечности, своих слабостей и собственных эмоций боли, печали и вопросов — все это естественные реакции на потерю — позволило мне начать процесс исцеления.
Мне нужно было время, чтобы просто быть собой — сыном, потерявшим отца. Процесс исцеления начался, когда я преодолел свои нереалистичные ожидания, что я должен быть чем-то другим, кроме самого себя.
Пасторы не сверхчеловеки и точно не Иисус Христос. Он тот, кто наставляет нас всех в периоды потерь.
2. Возьмите отпуск
Многие пасторы постоянно заняты; служение никогда не прекращается. Легко поддаться мышлению, что нам, как пасторам, не позволено тратить время на скорбь, потому что наша роль сосредоточена на служении другим. Но как пасторы, мы должны уделить время , чтобы побыть с нашими семьями и самыми близкими нам людьми. Перед смертью мой отец поделился со мной несколькими мудрыми словами, которые помогли мне сохранить свою роль пастора в перспективе. Он сказал: «Сынок, ты знаешь, если ты умрешь в субботу, у нас все еще будет церковь в воскресенье!»
Мой отец был прав; мы все взаимозаменяемы. Здесь, в Вандерблумене, мы подчеркиваем, что каждый пастор является временным пастором.
Это нормально — отойти на некоторое время и позволить кому-то другому заменить вас на время, чтобы вы могли заняться личными делами. Как пасторы, мы должны понимать, что, когда мы переживаем личную утрату, можно отойти в сторону, чтобы погоревать. Это будет полезно не только вам, но и вашим родным и близким.
3. Обратитесь к своему сообществу
Я заметил, что многие пасторы изо всех сил пытаются участвовать в настоящей общине. Может быть трудно быть уязвимым среди вашей церковной общины; однако мы должны окружать себя людьми, которые любят нас как личность, а не только как пастора.
Часто пасторы изолируют себя от общества, поэтому, когда случается трагедия, им трудно найти поддержку у других. Изоляция вредна для любого, кто переживает личное горе. Найдите людей, которым вы можете доверять и которые любят вас такими, какие вы есть. Большинству близких вам людей не нужно, чтобы вы были их пастором, они просто хотят, чтобы вы были их другом. Безвоздмездно. Окружите себя настоящими друзьями, и когда придет время горевать, они будут рядом с вами.
Они будут там, чтобы пасти пастора.
4. Найдите время поплакать
Один из моих любимых стихов в Библии также самый короткий: «Иисус плакал» (от Иоанна 11:35). Когда Иисус испытал личную утрату из-за смерти своего друга, он заплакал. Да и сам Иисус не просто плакал, он плакал. Это важный урок для тех, кто ежедневно служит людям. Жизнь Иисуса была сосредоточена на служении другим, но когда он получил известие о смерти друга, он заплакал.
Иисус Христос, пастырь всех пастырей, позволил себе быть уязвимым перед близкими.
Слезы являются частью любого процесса исцеления. Утешайтесь тем фактом, что с Иисусом в качестве нашего образца нам всем позволено плакать из-за личной утраты.
5. При необходимости обратитесь за консультацией
Консультация иногда может быть связана со слабостью или личной нестабильностью. Верно и обратное; требуется большая сила и мужество, чтобы признать борьбу и активно обратиться за помощью. Нам всем нужна помощь в какой-то момент, и больше, чем когда-либо, во время горя.
