Стихи воровские: Подбор статуса: блатные стихи жизнь воровскую — Статусы для вконтакте, одноклассников и аськи

Содержание

«От Кирилла Серебренникова до вора в законе Воскреса». Портрет на фоне расчленения трансгендера, что не повлиял на суд

Юра и в «Гоголь-центре» успел, и жена-прима, и стихи сочиняет, и актеры его хвалят, и вор в законе хлопочет, а в душе у него Далай-лама. Так и не скажешь, что может резать человека на части.

К вечеру 23 сентября Кировский суд Ленобласти арестовал 53-летнего Юрия Яновского, ставшего уже всем известным после наших новостей об убийстве и расчленении несчастного транссексуала. Вряд ли на заседании были какие-нибудь убойные аргументы от адвоката, но 47news точно знает, что осталось за прениями.

Если абстрагироваться, то Яновский – душа артистических тусовок. До августа 2017 года, когда за карточным столом напротив Александринки прозвучали выстрелы, он активно употреблял Facebook. Там у него сплошная доброта: мысли о мире, боге, поиске вечных смыслов и прочей гармонии. Если Пасха, то обязательное поздравление всех причастных, на Рождество и Крещение аналогично. Он четыре раза покорял священную гору Кайлас в Тибете, причем первый раз с благословения Далай-ламы. Иногда Яновский записывает короткие видео за рулём автомобиля

Гордится, что работал продюсером в «Гоголь-Центре» Кирилла Серебренникова, а сам дипломированный университетом Герцена педагог русского языка и литературы. Действительно, он не чурается стихосложения. На четырёхлетие гибели актёра Андрея Панина (орфография и пунктуация автора — ред.): «Я знал тебя давно / Но близко, так не долго / И смог сказать я все-равно, за Гения и Человека: Спасибо Господи, это Оно». Не уберег его талант и от посвящения жене, ныне бывшей: «Ты Дива, разумна и красива! Идёшь с ровной спиной / Мысли разложены, чисты, ты Ева / Но во грехе весь мир. Стой!». Журналист может и дальше цитировать, но боюсь сорвать публикацию.

47news пообщался с людьми актерского ремесла, кто по нашей информации пересекались с Яновским. Многие просили не впутывать их в этот ужас. Некоторые же не закрывались. Так, его помнит

Оксана Акиньшина, на которую слава свалилась в четырнадцать лет после фильма «Сёстры» и последовавшего через год романа с набирающим хит-обороты Шнуром.

— Насколько я знаю, его не в первый раз задерживают, но об этой ситуации я ничего не знаю. Последний раз видела его лет десять назад или даже двенадцать, как из Питера уехала, — объяснила Оксана.

47news попросил вспомнить топ-актрису Дарью-Аглаю Тарасову, дочь знаменитой Ксении Раппопорт. Также Павла Баршакова из труппы московского театра «Мастерская Петра Фоменко». Тишина.

Удалось дозвониться до фактурного уральца, а ныне столичного актёра Сергея Легостаева. «Какую страшную новость вы мне сейчас сказали. Просто обухом по голове. Сейчас открою новости в интернете. Я с ним лет шесть назад в последний раз встречался. Помню, большой проект должен был быть. Он продюсер, все переговоры вёл лично и с актёрами, и с производством, и со съёмочной группой. Что могу сказать, хороший он, справедливый человек, честный, многим актёрам помогал. У меня шок

«, — рассказал 47news Легостаев. Это он играл вора Дуката в сериале про диверсантов «Апостол».

Кстати, о ворах. Ранее «Фонтанка» упоминала, а сейчас мы подчеркиваем – в туманных кругах ни для кого не секрет, что Яновский близок к вору в законе Васе Воскресу. Одни только воровские звезды на плечах Яновского светят на это братство. Хотя Яновский никогда в лагере и не был.

Журналисту известно, что в тот раз – после стрельбы за игрой в покер — Василий искренне помогал Яновскому остаться на свободе. И получилось же – Яновский заработал условно. Как же тут не съязвить: «Что теперь скажут законники? Как воры оценят общение Васи с Юрой в контексте транссексуалов? Простят ли?»

Еще так уж совпало, что 22 сентября полицейские побеспокоили бывшую супругу Яновского — ведущую актрису петербургского театра — и как раз перед ее премьерой. Пусть с испорченным настроением, но дала хрестоматийную советскую классику в виде вампиловской «Утиной охоты», в трактовке режиссера Романа Кочержевского. Играла Галину – супругу злокачественного нарцисса Виктора Зилова. По замыслу ей надо было быть лёгкой и воздушной, а потом превращаться в заглушённую работой учительницу. Собственно, Галина должна первой раскусить подлую сущность Зилова. 47news связался с театром. «Вот видите, вы и сами все знаете. Вряд ли разговор получится», — глубоко выдохнула пресс-секретарь от культуры.

Александр Калинин,
47news

Чтобы первыми узнавать о главных событиях в Ленинградской области — подписывайтесь на канал 47news в Telegram

Франсуа Вийон — Баллады на воровском жаргоне: читать стих, текст стихотворения полностью

Баллада I

Да, городишко Паруар фартовый,
Одна беда — невпроворот вязал.

Втихую подберутся — и готово:
На кичу урка поканал,
А там, глядишь, от пайки дуба дал.
Так что нельзя на деле попадаться,
Не то недолго без ушей остаться
И длинный срок вдобавок потянуть.
Сумел украсть — сумей сорваться,
Чтоб часом в петлю не нырнуть.

Коль брать намыливались фрея,
А на лягавых нарвались,
Старайтесь ноги сделать побыстрее,
Иль можно со скамьи подпрыгнуть ввысь.
Но раз с ментами завелись,
Влипайте в кипиш всей гурьбою,
И так как вам ценой любою
С копыт их нужно ковырнуть,
Пусть будет на двоих вас трое,
Чтоб часом в петлю не нырнуть.

А если все-таки сгорели,
Не след играть незнанку вам,
Или просушат нас на рели —
Скпозняк и днем и ночью там.
Мозги не засиранте псам:
На понт вы не возьмете живодера
Он, сука, нюхом чует вора,
И грех ему не подмахнуть.
Колитесь же без разговора,
Чтоб часом в петлю не нырнуть.

Принц-мазь, решил пижона крутануть

И на крупняк костями тряхануть —
Не шейся с тем, кто может кладануть.
И вовремя успей хильнуть,
Чтоб часом в петлю не нырнуть.

Баллада II

Не лезьте на рога, жулье.
Коль гуж намылились сорвать.
Пример с Колена де Кайе
В щекотном деле не хер брать.
Бывало — хай. пора слинять,
Ему: «Атас!» — а он: «Ништяк!» —
Всє псов пытался сблатовать,
А там и тыквой в петлю шмяк.

Шмотье не вздумайте носить,
Которое бы вас стесняло,
Чтоб то, что нужно закосить.
Из-под блошницы не торчало.
На этом Монтиньи сначала
Застукал пакостный дубак,
Затем был признан он кидалой,
А там и тыквой в петлю шмяк.

Братва, идя на скок, не бздите.
Глушите фрайеров смелей,
А погорев, не подводите
Еще не взятых корешей.
Коль их зачалят как шишей,
Им не отмазаться никак:
Ведь урке лишь наезд пришей,
А там и тыквой в петлю шмяк.

Принц деловой, мастрячь ворье:
Не лезет на рога блатняк —
Замочишь штымпа за рыжье,

А там и тыквой в петлю шмяк.

Баллада III

На дело, жохи!
Ночь без балдохи —
Вот лучшая для нас пора,
Кирнем немножко
Перед дорожкой
И за душник возьмем бобра,
И пусть до самого утра
Тубанит он и бздит в мандраже,
Не смея даже
Провякать: «Стража!» —
Но все-таки не выйдет весь,
Чтоб нам за лоха не подсесть.

Решив с чертями
Тряхнуть костями,
Стригите быдло втихаря,
Марухам в грабки
Справляйте бабки,
Не ботайте по фене зря
И зырьте, нет ли где шныря.
А засветились — двинь тюленя
Без сожаленья
В мурло иль жменю

И когти рви что прыти есть,
Чтоб нам за лоха не подсесть.
А может, лучше
На всякий случай
С блатной житухой завязать?
Ведь наша доля —
Не видеть воли
И из мешка не вылезать.
Или на гопе замерзать.
Но нынче, коль уж подфартило,
Глуши терпилу,
Хоть лишь вполсилы
И лишь пока не гавкнут: «Шесть!»
Чтоб нам за лоха не подсесть.

В пузырь не лезьте,
Все ладом взвесьте,
В наезд по лезвию идите,
Не наследите
И псам не дайте вас заместь,
Чтоб нам за лоха не подсесть.

Баллада IV

Коль тряхануть решил костями,
Рассчитывая на крупняк,
Тебе метать их с фрайерами
На лежбище нельзя никак.
Раз ты чесняк, а не вахлак,
Зырь, чтоб вокруг все было спок
И не засек тебя цветняк,
Или канать тебе в мешок.

Уж коль моргнут: «Атас! Менты!»
Не жди, чтоб повторили: «Шуба!»
Сгребай шмотье — и лататы,
Пока не поломали зубы
И не дал ты в кичмане дуба:
Живет кандальник краткий срок.
Итак, мухлюй, катала, грубо,
Не то канать тебе в мешок.

Тот, кто себя позволил взять, —
Мудак, созревший для глаголи:
Сорвавши гуж, умей слинять,
Не то запляшешь поневоле
На ленте в шесть локтей и боле,
И коль тебе еще чуток
Охота погулять на воле,
Стрємь, чтоб не поканать в мешок.

Принц-мазь, орудуйте костями

Так, чтобы крепкий фрайерок
Не расколол вас с корешами,
Иль поканаете в мешок.

Баллада V

Мухлюя, скок лепя иль тыря,
Попризадумайтесь, жулье,
Чем платит жулик в этом мире
За жульническое житье.
А потому сорвал свое —
И не осли — мотай от псов
Да поскорей столкни шурье,
Чтоб не прихлопнул мухолов.

Коль долго станешь, слам транжиря,
Мудохаться с барыгой ты,
Срисуют враз тебя, фуфыря,
Сгребут и вытряхнут менты,
А сядешь — и тебе кранты.
Поэтому и будь готов
Лечь в дрейф иль сигануть в кусты,
Чтоб не прихлопнул мухолов.

Хиляй с опаской, земко зыря,
Не топает ли сзади хвост,
Или тебе на киче в сыри,
Блюдя семь дней в неделю пост,
Ждать на хомут петлю внахлест
С компанией таких же лбов.
Остерегайся ж, коль не прост,
Чтоб не прихлопнул мухолов.

На хазе, лежбище, хавире,
Принц-коновод, учи воров
Шары распяливать пошире,
Чтоб не прихлопнул мухолов.

Баллада VI

Блатная бражка, люд фартовый,
Кого на лажу не купить,
Умейте фрайера любого
За жабры иль хомут схватить,
Шмель, полный бабок, закосить
И с ним во что бы то ни стало,
Устроив шухер, понт разбить,
Чтоб не скривить в петле хлебало.

Не дайте и чердак свой клевый
Казенной биркой заклеймить,
Что помогло 6 лягавым снова,
Вас срисовав, вам срок вломить.
Старайтесь с курвами пропить
Все, что от дела перепало, —
Уж лучше трахать, чем копить,
Пока вам не скривят хлебало.

Должны всегда вы быть готовы
Перо иль фомку в ход пустить,
Коль все у вас пошло хреново
И скок без шума не слепить,
Но только помните: шутить
Ворам с мокрухой не пристало,
И если лоха завалить,
Глядишь, скривят и вам хлебало.

Принц, тот, кто шьется с блатарями,
Хоть у него в калгане мало,
Пусть земко стремит за ментами,
Не то в петле скривит хлебало.

Баллада VII

– Хорош, ребята, город Парижуха,

Но в петле кочевряжиться на кой?
– Зато приятна песенка для слуха,
Как висельник венчается с доской,
И прут жених с невестой на покой!
– И дрыгается в воздухе браток
С ноздрями рваными да без порток,
С орясиной обрачившийся спьяну?
Ярыга к нашей братии жесток!
– Шалишь! Жениться на бревне не стану!

–Тогда смывайтесь. Дело с вами глухо:
На воле оглоеды и разбой,
А в каталажке обух и гнилуха
Припасены для шайки воровской.
А двери из мешка поди раскрой!
Послушайтесь, ребята, этих строк.
– Чегой-то ты к червонным больно строг?
И все поешь про свадьбу эту срану!
Мне подавай кабак, а не острог.
А на бревне жениться я не стану!

Но вас пасут наушник и куруха!
– А мы наладим флейту и гобой,
Пока ярыги слушают вполуха,
И спляшем я да ты, да мы с тобой,
С любой марухой шелопут любой. –
– Гони-ка лучше ряженых сорок,
Час не ровен, архангел недалек.
Закройся в домовине спозарану.
Не то повиснешь – женки поперек.
А я жениться на бревне не стану.

Принц кокийяров, слушай, костарек,
Последнее словечко, как осанну,
Совсем уж под завязку приберег:
Ей-ей, жениться на бревне не стану!

Баллада VIII

Домушники, мазурики в чести!
Любители ломилом потрясти!
Ручонки, пацанва, укороти
И посиди тихонько взаперти!
Обабиться, как Толстый, – не ахти!
А коль буяна за мокруху хвать,
В казенном доме брачная кровать,
По рылу плюха и под зад солома,
И будете в холодной целовать
Наседку, фараона, костолома.

И ты, пахан, фальшивые культи!
Оглобли от греха повороти!
Не то завоешь: «Мать тара-тати»,
Когда палач, погладив по плоти,
Всего тебя разымет на ломти.
Чуток пощиплешь фраера – и глядь,
Ужо заголосишь на дыбе: «Блядь!»
Нет, лучше побалдеть, ребята, дома,
Чем хоботами злоупотреблять
Наседки, фараона, костолома.

И ты, красавчик, – Господи прости,
Готовый своего же провести!
На стреме посчитай до десяти,
У ябеды покуле не в сети,
А посчитал – в кусточки припусти.
В кусточках, парень, тишь и благодать,
А в кабаках чума… ан нет, видать,
Не больно-то голубчику знакомо,
Как в киче и на дыбе утруждать
Наседку, фараона, костолома.

Принц, ювелир-стекольщик, плут и тать,
С ремесленничками тебе под стать!
Ты, спору нет, орел, а не кулема.
Но на веревке и орлу дристать
В наседку, фараона, костолома.

Баллада IX

Намедни, братцы, я с наваром шел.
Гляжу – Сигошин дом. Во, грю, усладца!
Кирнуть с цыганом и кадрить фефел!
Пойдет потеха – со смеху уссаться!:
И прямиком к нему в кабак чешу.
А он там корчит из себя пашу
С молокососами в углу хибары,
И вымогает барыши-хабары,
И ботает по фене. Глянь-ка вона!
Чай, думает, помогут тары-бары
Дерябнуть на халяву выпивона.

Ну, значится, и карточки на стол.
Гляжу – один успел-таки набраться,
А цыганва перемигнулась, мол,
Сча обработаем в картишки братца.
И завели промеж собой шу-шу.
И, слышу, баит кореш корешу:
«Во две монеты поимел с понтяры».
Э, думаю себе, цыганы яры!
А тот грит: «Проворонила ворона,
Бежим, пока под мухой кокийяры,
Дерябнем на халяву выпивона».

Сидим. Вдруг зенки хмырь один завел,
Вопит: «Ой, наколола стерва цаца!
Ой, ейный стырил денежки кобел!
Весь дом я просадил им до матраца!
Сижу тут, чарочки им подношу!
Ей и ее поганцу кудряшу!
За картами не чую близкой кары!
А, видно, ейные уловки стары!
Вишь, утекла и не дала, гулена!
И сперла гунку у меня и шкары,
Дерябнув на халяву выпивона!»

Принц, коли девка расточает чары,
Глянь, нет ли ухажера у девчары.
А коли есть – любиться с ней говенно!
Вмиг обосрут тебя, как янычары,
Дерябнув на халяву выпивона!

Баллада X

Бегите, цуцики, прибавьте прыти!
Воспомните о висельном уделе.
Вишь, по вертепам-кабакам дурите,
Доколе вас на жердочку не вздели.
Зато блажен, в веселии, в беде ли,
Когда, убравшись из зертепа в скит.
Уже не с чаровницами в борделе –
С зеленой травкой горемыка спит.

Вон кокийяр повешенный, глядите!
От страха ротозеи онемели:
Ни нюхалки, ни платья на бандите.
И то сказать: вы сами, пустомели,
От петли отбрехались еле-еле.
Закрой хлебальницу и ты, пиит!
Ведь не на дыбе – на цветах, на хмеле
С зеленой травкой горемыка спит.

Грядите с миром. А с ворами нити,
Покуле сами в лычке на замшели,
Как перед Богом грю вам, оборвите.
От батогов укроешься ужели?
Вот нонече и мне-то ох тяжеле!
И этот вон до полусмерти бит.
И слава Богу, ежелт при теле
С зеленой травкой горемыка спит.

Вздохнув о дрыне, крестнике артели,
И о мазурике, моем доселе
Любимчике, о Жане и Ноэле,
Ловчилах-парях, кои без обид
На Париженции бока наели, –
С зеленой травкой горемыка спит.

Баллада XI

На днях, незадолго до Рождества,
К Сигошке-медвежатнику в кабак,
Гляжу, уфиздипупила братва.
Народу – как невешанных собак!
А уж сама орава какова!
Марухи, фифы-рюши-кружева,
Шакалы, шкоды, шипачи-роднули,
Барыги и отребье-цыганва
Питушницу вдругорядь жаханули!

Ну клюнули, как водится, сперва.
И зажевали корочкой за так.
Одна уговорилась ендова.
Пошел тут разговорец меж ватаг,
Мол, неча жилиться. Коль дешева
Жратва у нас, так это не жратва.
И скидывались поровну, покуле
Не набралось. Се, клюкнув однова,
Питушницу вдругорядь жаханули.

Теперича монет едва-едва.
Но тут мы надоумили парняг
И дернули втихую по дрова.
Короче, дело выдалось верняк.
Кой-чо кой-где почистили, да как!
Ух и была работка здорова!
Товарец рассовали в рукава,
Покуда кнокарь дрых на карауле.
Жиду навар загнали, и эхва!
Питушницу вдругорядь жаханули..

Борис Чичибабин — Памяти А. Твардовского

Вошло в закон, что на Руси при жизни нет житья поэтам, о чем другом, но не об этом у черта за душу проси. Но чуть взлетит на волю дух, нислягут рученьки в черниле, уж их по–царски хоронили, за исключеньем первых двух. Из вьюг, из терний, из оков, из рук недобрых, мук немалых народ над миром поднимал их и бережно, и высоко. Из лучших лучшие слова он находил про опочивших, чтоб у девчонок и мальчишек сто лет кружилась голова. На что был загнан Пастернак1 — тихоня, бука, нечестивец, а все ж бессмертью причастились и на его похоронах... Иной венец, иную честь, Твардовский, сам себе избрал ты, затем чтоб нам хоть слово правды по–русски выпало прочесть. Узнал, сердечный, каковы плоды, что муза пожинала. Еще лады, что без журнала. Другой уйдет без головы. Ты слег, о чуде не моля, за все свершенное в ответе... О, есть ли где–нибудь на свете Россия — родина моя? И если жив еще народ, то почему его не слышно и почему во лжи облыжной молчит, дерьма набравши в рот? Ведь одного его любя, превыше всяких мер и правил, ты в рифмы Теркина2 оправил, как сердце вынул из себя. И в зимний пасмурный денек, устав от жизни многотрудной, лежишь на тризне малолюдной, как жил при жизни одинок. Бесстыдство смотрит с торжеством. Земля твой прах сыновний примет, а там Маршак3 тебя обнимет, «Голубчик,— скажет,— с Рождеством!..» До кома в горле жаль того нам, кто был эпохи эталоном — и вот, унижен, слеп и наг, лежал в гробу при орденах, но с голодом неутоленным,— на отпеванье потаенном куда пускали по талонам на воровских похоронах. 1971

почему ее знают все • Расшифровка эпизода • Arzamas

Как в ХХ веке песни преступного мира стали важным пластом русской культуры

Автор Михаил Лурье

Блатную песню, понимаемую как аутентичный песенный фольклор криминальной или околокриминальной среды, а не как вообще любую песню на тему тюрем и преступлений, как правило, связывают с 20-ми годами ХХ века. И в этом, надо сказать, есть определенный резон, хотя воровские песни, естественно, существовали и до этого. Дело в том, что 1920-е годы не только ознаменовались катастрофическим уровнем преступности — они ознаменовались и колоссальным ростом, и, можно сказать, социальной экспансией криминальной среды. Одновременно с этим происходил небывалый расцвет культуры преступного сообщества — и институциональный, и фольклорный. В переполненных тюрьмах создавались театры и выпускались газеты, бесконечно писались стихи, статьи и сценки. Воровские песни возникали в огромном количестве, пополняя традицию, причем, конечно, лишь немногие реально удерживались в фольклорном бытовании. Слово «блат» и «блатной» появились в воровском жаргоне раньше, но именно тогда, в 1920-е годы, возникло словосочетание «блатная песня».

Возникло ли оно в самой блатной среде или вне ее — не знаю. Да и не важно. В то же время, когда мы говорим о той самой блатной песне, об исконных аутентичных, так сказать, истых образцах жанра, о тех самых 1920-х годах, мы, как правило, держим в голове несколько хрестоматийных песен: «Мурка», «Гоп со смыком», «С одесского кичмана». Можно припомнить еще несколько, но едва ли в общей сложности наберется более десятка. Эти, так сказать, классические блатные песни дошли до нас благодаря эстрадным исполнениям того или иного времени, в основном — значительно более позднего. Это ни в коем случае не снижает их прелести и ценности, но по нескольким образцам было бы неправильно судить о том, что представляла собой традиция блатных песен в те самые 1920-е годы.

Описать ее в нескольких словах и в нескольких примерах невозможно. В преступном сообществе циркулировали десятки, а то и сотни песен. Некоторые из них были песнями-однодневками, другие держались дольше — обычная ситуация для живой фольклорной традиции.

В этом массиве разнообразных текстов, лишь частично дошедшем до нас в записях тех лет, немного таких ярких шедевров, как «Гоп со смыком». Зато в нем можно разглядеть, например, некоторые лидирующие, типичные, воспроизводящиеся жанровые формы. Например, это песня «Криминальная биография»:

Все родные меня любили,
Баловались надо мной.
Учиться в школу отдавали,
Чтоб вышел мальчик неплохой.

А как исполнилось двенадцать,
Я помню, помер мой отец,
Не стал я матери бояться,
И стал я уличный беглец.

Водку пить, воровать научился,
Стал по тюрьмам жить.
Первый срок сидел недолго —
Четыре месяца всего.

Когда я вышел на свободу,
То не боялся никого.
Имел ключи, имел отмычки,
Имел я длинное перо.

Не боялся ни с кем я стычки,
Убить, зарезать — хоть бы что.
А старший брат был легавый,
Хотел за мною подследить.

А ну узнал, с кем я знакомый, —
Боялся близко подходить.
А как сравнилось двадцать первый,
Меня в солдаты забрали.

Служба моя была тяжела —
Я выбрал дорожку и ушел.
Приезжаю я в Одессу,
Кружок товарищей своих,

Шинель казенную я продал,
Купил я рваный пинджачок.
Не стал зари я дожидаться
И в ширму сунул долото,

В чужую хазу я забрался,
Нешумно выставил окно.
А фраер спал — и вдруг проснулся
И мигом запер ворота.

Откуда взялись два мента?
Связали меня, молодца,
И за побег, за лом квартиры
Я на шесть лет в тюрьму попал.

Звонит звонок от мирового,
А мировой судить не стал.
И он узнал, что я военный, —
Отправил меня в трибунал.

А в трибунале суд нелегкий —
Отправляют в Сахалин.
Прощай, прощай, моя Одесса,
Я уезжаю в Сахалин.

Другой, не менее распространенный класс песен — это блатные романсы. Они бывают как мужские, так и женские, а иногда — смешанные, в форме диалога или путаницы двух голосов.

Луной озарились зеркальные воды,
Где детки сидели вдвоем.
Так тихо и нежно забилось сердечко,
Ушла, не сказав ни о чем.

Я вор-чародей из преступного мира,
Я вор, меня трудно любить.
Тюрьма нас разлучит — я буду в неволе
По тюрьмам скитаться и жить.

Но только не надо, зачем притворяться,
Не надо напрасно мне врать.
Тогда лучше, детка, с тобой нам проститься,
Чем вместе безумно страдать.

Я сяду — ты бросишь меня одиноко
И будешь другого любить,
А ласки, что будут далеки,
Я буду с тоской вспоминать.

Я срок отсижу, меня вышлют далеко —
Уеду, быть может, навсегда.
Ты будешь счастливой и, может, богатой
И скоро забудешь меня.

Я сразу поверил, но вдруг ошибился,
Что будет со мною тогда.
Как выйду на волю, вся жизнь моя разбита,
И, счастье, прощай навсегда.

Но здесь, за решеткой, любви не бывает
В тюрьме, где преступный сидит.
А бедное сердце по воле страдает,
Тоскует, безумно грустит.

Я пилку возьму и с товарищем верным
Решетку возьму пропилю.
Пусть светит луна своим светом неверным —
Она не мешает, уйду.

Лишь только конвойный меня здесь заметит —
Тогда я навеки пропал.
Тревога и выстрел — и вниз головою
С верха сорвался, упал.

И кровь побежит беспрерывной струею
Из ран, из груди, из спины.
Начальство опустит, склонив на колени.
О, как ненавижу я их.

У Гааза в больнице на койке тюремной
Я буду один умирать,
Но ты не придешь, моя милая детка,
Не будешь меня целовать.

Люби меня детка, пока я на воле,
Пока я на воле, я твой.
Тюрьма нас разлучит, я буду жить в неволе,
Тобой завладеет другой.

В другом варианте в этой драматической строчке поется «Тобой завладеет кореш мой».

Откуда появлялись блатные песни, к тому же в таком количестве? Так же, как жестокие романсы не восходили к старому крестьянскому фольклору, а происходили из других источников, блатные песни никоим образом не наследовали старым разбойничьим песням. Среди них встречаются и оригинальные по тексту и мелодии, но их немного.

Чаще всего блатные песни создавались как переработки уже существующих современных песен. Как и обычно при подобных переделках, из песни-источника использовалась мелодия, отдельные строки, иногда сюжетная канва или общая тематическая рамка. Чаще всего новым вином блатной поэзии наполнялись старые меха все тех же жестоких романсов. В ход шли и военные песни, и собственно романсы, эстрадные песни и, в общем, все, что попадалось под руку. Одна из хрестоматийных блатных песен «С одесского кичмана сбежали два уркана», я уже ее упоминал, является не чем иным, как переработкой песни «Шли два героя с германского боя», варианты разного времени — с польского, с турецкого, с финского. Эта песня появилась, судя по всему, в Первую мировую, а восходит она, в свою очередь, к стихотворению Генриха Гейне в переводе Михаила Михайлова «Два гренадера». Солдатская песня-источник начинается так (один из вариантов, конечно):

Вот шли три героя с германского боя,
С германского боя домой.
Только вступили на русскую землю –
Раздались три выстрела подряд.
Одна пролетела, втора засвистела,
И третья ранила меня.

Далее следует прощание умирающего с товарищем и горестные мысли об осиротевшей семье.

Блатная песня о двух урканах, сбежавших из тюрьмы (кичмана), имела счастливую судьбу. В 1928–1929 годах ее исполнял Леонид Утесов в спектакле ленинградского Театра сатиры «Республика на колесах». Там он играл Андрея Дудку — главаря шайки железнодорожных воров. Была она и в репертуаре его «Теа-джаза». А позже, в 1932 году, певец записал исполнение этой песни на грампластинку, как и другой блатной песни — легендарного «Гоп со смыком». Правда, вскоре появилось выражение «утесовщина», которое не сулило ничего хорошего артисту, и он перестал записывать блатные песни.

«С одесского кичмана» в исполнении Леонида Утесова

Кстати, «Два уркана» — не единственная блатная песня, обязанная своим появлением стихам Гейне в переводе Михайлова. Есть и еще одна, восходящая к стихотворению Гейне «Женщина». Прочитаю начало оригинала:

Любовь их была глубока и сильна,
Мошенник был он, потаскушка — она.
Когда молодцу сплутовать удавалось,
Кидалась она на кровать и смеялась.

И шумно и буйно летели их дни,
По темным ночам целовались они.
В тюрьму угодил он — она не прощалась,
Глядела, как взяли дружка, и смеялась.

Далее по сюжету подруга, все так же смеясь, отказывается навестить героя в тюрьме, что, кстати, очень известный мотив в народных тюремных песнях, а потом, «вино попивая с другим», смеется в то время, как его вешают и вынимают из петли. Неудивительно, что этот текст, по самому своему содержанию отсылающий к персонажам и реалиям воровской жизни, спровоцировал создание блатной версии, которая оказалась достаточно продуктивной. Песня записана в нескольких вариантах в 1920–30-е годы. Приведу один из них:

Любовь ширмача, как огонь, горяча,
А проститутка, как лед, холодна.
Оба сошлися они на подбор —
Она проститутка, а он карманный вор.

Вот утро приходит — он о краже хлопочет.
Она на кровати лежит да хохочет.
И вот завалился — в легавую ведут.
Ее, проститутку, товарищи ждут.

Ведут его на кичу, а кича высока.
Стоит моя Моруха — и руки под бока.
В централ меня погонят дорожкой столбовой.
Имею я диканку, мальчишка молодой.

«Диканка» значит десять лет.

В записях фольклористов 1920-х — начала 30-х годов встречаются очень качественно сделанные блатные переработки общеизвестных песен. Например, переделка популярнейшей со времен Гражданской войны песни «Проводы» на стихи Демьяна Бедного. В оригинале мать уговаривает сына не уходить воевать за Красную армию:

Как родная меня мать
провожала,
Тут и вся моя родня
набежала:

Ах, куда ж ты, паренек,
ах куда ты,
Не ходил бы ты, Ванек,
во солдаты.

В переработке шпаны сцена проводов рисуется так:

В уголовку сына мать провожала,
Все девчонки и шпана провожала.
А когда брали меня из квартиры,
По бокам со мной шагали конвоиры.

Далее в уголовке братва расспрашивает героя:

Или взяли тебя так, без дела,
Или легавым твое рыло надоело,
Или взяли тебя так прямо с бану,
Или набил ты пьяный рыло милифрану?

А в финале вся камера принимает оптимистическую программу:

Посидим мы как-нибудь, не загнемся,
Скоро выйдет новый кодекс — мы сорвемся
И поставим свободу вновь на карту,
И пошли-ка, нам, Господь, побольше фарту.
В нашем деле лишь одна нужна сноровка —
Не поймает нас тогда уголовка.

Другой, еще более радикальный опыт блатной переработки общеизвестной песни того времени — это переделка «Марсельезы». Она так и называется — «Марсельеза шпаны».

Скоро выйдем, друзья, из острога,
Отряхнем его прах с наших ног.
Мы не верим ни в черта, ни в Бога,
Воровать мы по новой пойдем.

Трудно бросить нам наши привычки,
Не сумеем мы честно прожить.
Справим прочные фомки-отмычки,
Пусть от нас все на свете дрожит.

Надо сказать, что характерный прием в блатной песне и самодеятельной поэзии уголовников тех лет — сращение блатной поэтики насилия с революционным пафосом социального переворота: «Кто был ничем, тот станет всем» — и с идеей перераспределения благ, экспроприации экспроприаторов. А классовая криминальная позиция — ненависть к буржуазии, то есть к нэпманам, — должна была как бы роднить преступный мир с советской властью еще больше. «Марсельеза шпаны» продолжается так:

Много крепких серег мы сломаем,
Себе денежных касс заберем.
Кассу саре чужой промотаем
И гамгыры казенной попьем.

Берегись, ненасытна утроба,
Мироеды, давай лихачей!
Мы повытащим мертвых из гроба
И заставим плясать нэпачей.

«Марсельеза»: история знаменитого марша

Ну и, конечно, среди литературных источников блатных песен не обошлось без Пушкина.

Гляжу, как безумный, на черную шаль,
И хладную душу терзает печаль.

Когда легковерен и молод я был,
Младую гречанку я страстно любил.

Прелестная дева ласкала меня,
Но скоро я дожил до черного дня.

Так начинается пушкинское стихотворение, очень быстро ставшее романсом и попавшее в лубочные издания для народа и в широкий песенный обиход. В блатной песне сохраняется лишь размер, несколько строк в начале и любовная тема. В остальном это типичная блатная песня в форме хроники одного преступления.

Смотрю сквозь решетку в туманную даль,
А хладную душу терзает печаль.

Однажды я дожил до черного дня —
Младую девчонку любил я тогда.

Я с ней распростился, уехал от ней
Пустые карманы набить пополней.

Приехал в Одессу, инструмент весь со мной,
Отмычка, гитара и шпалер Шпалер — пистолет или револьвер. со мной.

Иду я раз под вечер, наметил себе скок.
Не выйдет ли по фарту, не будет ли толк?

Вхожу я в парадник — замочная щель.
Лишь одна минута — открытая дверь.

И все, что мне нужно, я мог там найти,
Но снизу звук раздался: как смел сюда войти?

Забилось во мне сердце, застыла во мне кровь –
Пропала свобода, пропала любовь.

Взглянул я в двери — мой вечный враг стоял.
Я выхватил шпалер и стал в него стрелять,
Но пули отсырели и стали изменять.

Постой же ты, голубчик, не удалось тебе.
За это преступленье ты будешь в тюрьме.

Ведут меня на кичу Кича — тюрьма., а кича высока.
Взглянул я на свободу — свобода далека.

Лежу я на нарах, и вспомнилось мне,
Как мы с ней гуляли, с ней наедине.

Прощай, мой бедный мальчик, прощай, моя жена,
Быть может, не увижу тебя я никогда.

О блатной песне следует говорить не только как о фольклоре определенной социальной среды, но и как о явлении русской культуры ХХ века в целом. В том, что песенная традиция воровского сообщества выплеснулась далеко за его рамки и приобрела такое значение, общественный интерес к преступному миру, его типажам и его философии, его культурным традициям сыграл едва ли не большую роль, чем сами блатные песни.

Мода на песни воров, жуликов и городских оборванцев появилась у российской публики еще до революции. Я оставлю сейчас в стороне тюремные песни и интерес к ним — это отдельная большая история. Эта мода поддерживалась в том числе и литературой, и театром, — в частности, немалую роль в этом сыграла пьеса Максима Горького «На дне», где перед занавесом звучит тюремная песня «Солнце всходит и заходит». Удовлетворялся же этот запрос и одновременно поддерживался публикациями текстов в песенниках, граммофонными пластинками и эстрадой, где актеры в живописных лохмотьях пели босяцкие куплеты и воровские песни. Поставлю запись одной из известных песен тех лет, скорее всего даже пришедшей на эстраду из фольклора, а не наоборот. Поет Ефим Гиляров, запись 1912 года:

Закован цепями, и в замке я сижу,
Напрасно, напрасно, на волю я гляжу.
Погиб я мальчишка,
Погиб навсегда,
А годы за годами
Проходят года.

Мать свою зарезал, отца погубил,
Младшую сестренку в море утопил.
Погиб я мальчишка,
Погиб я навсегда,
А годы за годами
Проходят года.

В 20-е годы и во времена Гражданской и позже, в эпоху нэпа, образы воров и беспризорников не сходят со сцены, воспроизводясь в эстрадных номерах, театральных постановках и фильмах. Формируется и пользуется большим спросом у публики образ свободолюбивого и бесшабашного вора, легко рискующего своей жизнью и еще меньше дорожащего чужими, умеющего красиво жить, сильно любить, превыше всего ставящего воровское братство. Образ, вполне соответствующий канону тогдашней блатной песни, примеры чему вы уже слышали. И вряд ли будет преувеличением сказать, что сам блатной фольклор формировался в том числе и под влиянием массовой культуры, усваивая ее стереотипы и заимствуя формы. Не только зрелищное искусство проявляло такое увлечение блатной темой, но и молодые писатели создают повести и рассказы о блатной жизни, а критики исправно ругают их за романтизацию блата, фольклористы и социологи собирают и публикуют блатные песни, пишут статьи и делают доклады об их происхождении, поэтике, социально-психологических основах.

Приведу один показательный случай. Актер и писатель Борис Глубоковский, проведший несколько лет в Соловецком лагере особого назначения, в качестве заключенного естественно, в 1926 году выпустил там брошюру «49: Материалы и впечатления». Число 49 в названии брошюры — это номер статьи тогдашнего уголовного кодекса о социально вредных элементах.

Автор всячески демонстрирует дистанцию по отношению к блатному миру, с которым он не по своей воле так плотно соприкасается, о чем, кстати, ни разу не упоминает. Это выражается даже в названии глав: «Их нравы», «Их песни», «Их тайны», «Их игры» и так далее. При всем том его брошюра представляет собой результат большой и увлеченной работы — это видно. Эта брошюра — подробный, насыщенный материалами и наблюдениями очерк фольклора и этнографии криминального сообщества в тюрьме, в том числе содержащий публикацию текстов песен. Вот так Глубоковский не любил воровской фольклор.

Блатной мир и песни как его полнейшее выражение уже к середине 1920-х годов сделались зоной особого общественного внимания и особой чувствительности. Это, собственно, и следует считать истинным рождением феномена блатной песни. Но не только романтический образ лихого уркагана и полной риска и наслаждений воровской жизни составлял своеобразие и привлекательность блатных песен, не только острая актуальность этого материала привлекала исследователей и общественных деятелей. Не менее важной составляющей поэтического и социального обаяния блатных песен был их язык, а может быть, и более важной. В песнях криминальной среды, в одних больше, в других меньше, использован так называемый условный язык — воровской жаргон, именовавшийся на себе самом блатной музыкой. Так назывался и словарь, составленный в 1908 году российским авантюристом Василием Трахтенбергом по собственным материалам (он сидел в тюрьме за мошенничество). Словарь вышел под редакцией и с предисловием крупнейшего лингвиста того времени, лексикографа, профессора Бодуэна де Куртенэ, высоко оценившего и труд собирателя, и сам блатной жаргон. Одним словом, внимание и интерес к воровскому языку проявлялись и раньше эпохи расцвета блатной песни. Да и в самих песнях, как можно судить по единичным фиксациям, он использовался, естественно, и до 1920-х годов.

Однако именно в 1920-е годы произошел интересный эффект: блатная музыка стала восприниматься как особый поэтический язык. В 1922 году молодой поэт Илья Сельвинский пишет стихотворение «Вор», представляющее собой повествование героя о произошедшем с ним крайне волнительном эпизоде. Стихотворение, насколько это возможно, написано на блатном жаргоне — и, похоже, именно ради этого. Начинается оно так.

Вышел на арапа. Канает буржуй.
А по пузу — золотой бамбер.
«Мусью, скольки время?» — Легко подхожу…
Дзззызь промеж роги… — и амба.

Только хотел было снять часы —
Чья-то шмара шипит: «Шестая».
Я, понятно, хода. За тюк. За весы.
А мильтонов — чертова стая!

Упомянутый выше Глубоковский, последовательный в своем неприятии и обличении культуры уголовного мира, писал так:

«Язык их искусственен и полумертв. Не чувствуется биения пульса жизни за этими вычурными словами. Это не слово — это ярлык, и это не язык, живой и полноценный, а жаргон, условный говорок, лишенный внутреннего органического содержания и видоизменяющийся механически».

В том же 1926 году Николай Хондзинский в предисловии к своей обширной публикации «Блатная поэзия» в журнале «Сибирская живая старина» совсем с другими интонациями писал о воровском жаргоне и различиях в его функциях в обычной речи и в песенном тексте:

«Нельзя оспаривать того факта, что в творчестве жаргон вводится не только в целях конспирации, но и как прием необычных словесных оформлений. Что это так, доказывает факт воздействия блатного творчества на наше сознание. Не столько обостренность тематическая, сколько словарная производит на наше восприятие впечатление резких отклонений от обычного. Мы испытываем это как новизну в приемах оформления, как особое качество, а это — закон художественных построений».

Не менее восторженно и увлеченно говорил о блатной музыке и о ее выразительном потенциале Орест Цехновицер в предисловии к сборнику блатных песен, который он готовил к печати в начале 1930-х годов. Он писал:

«Благодаря деформации слов общего языка воровской арго и насыщенная арготизмами поэзия приобрели исключительную выразительность и остроту. Ряд поэтов социального дна сами осознавали специфическую языковую особенность как систему их миропонимания. Так, один из тюремных заключенных в своем поэтическом произведении дал противопоставление представителей арготирующего мира — вольным: „Вы имеете вещи, мы — барахло, вам жены изменяют, у нас они ломают каблуки, вы волнуетесь — мы трехнаемся“ и так далее».

Воровской жаргон так или иначе встречается в текстах многих песен, но некоторые используют его в такой концентрации, что и целые фрагменты могут показаться непосвященному бессмысленным набором слов. Кажется, специфическую языковую особенность, о чем пишет Цехновицер, в той или иной мере осознавали не только тюремные поэты, но и безымянные авторы блатных песен, и осознавали не только как систему миропонимания, но и как беспроигрышный поэтический прием. Приведу одну из таких песен:

В трамвае ехали мы с бана,
А рядом с нами фраер сел.
Когда шмеля его купили,
То фраер трекнул и запел:

— Отдайте шмель, отдайте ксиву,
Сармак возьмите вы себе,
А то без ксив меня счурают,
И буду париться в киче.

Сармак делите меж собою,
Коль деньги блатом доставать.
А кореш ботает по фене:
Даешь с трамвая плетовать.

В общем, в контексте языка этой песни указание на то, что кореш ботает по фене, выглядит довольно забавным.

Разумеется, при всем интересе к блатной поэзии со стороны эстрады, литературы и науки пение блатных песен советскими людьми в 20-е годы, а тем более позже не поощрялось. Блатные песни стали одним из объектов развернутой на рубеже 1920–30-х годов кампании по борьбе за новую песню — как идеологически чуждый фольклор деклассированных элементов, особенно предосудительный в репертуаре рабочих и комсомольцев. Со временем становится невозможна и научная публикация этого материала, даже в сопровождении предисловий со всей правильной идеологической оценкой блатного творчества и со всеми призывами к беспощадной борьбе с ним и к созданию конкурентоспособной истинно пролетарской песни. Никто официально не запрещал такие работы — их просто перестали публиковать. Летом 1933 года московский фольклорист Юрий Соколов пытался устроить в издательство «Академия» уже упомянутый сборник блатных песен Цехновицера и сокрушенно предупреждал его в письме:

«Не скрою, что у меня есть опасения другого порядка. Работа над другой работой, но близкой по тематике к Вашей, книгой „Тюремная песня“, куда были включены и некоторые тексты из блатной поэзии, показала, что блатная песня с трудом проходит через Главлит».

Так или иначе, пережив взлет в эпоху нэпа, блатная поэзия стала сходить со сцены, в том числе и в прямом смысле — эпизоды с исполнением песен деклассированных слоев с середины 1930-х годов перестали включать в спектакли и фильмы.

В середине 30-х исследователь фиксировал снижение в репертуаре молодежи блатных песен:

«Если в записях 1930 года их можно насчитать десятки, то записи 1934 года дают всего две-три песни, из которых наибольшим распространением пользуется „Мурка“ с огромным количеством куплетов. Один из исполнителей уверял нас, что эта песня имеет их свыше двухсот».

Ну двухсот не двухсот — это, по-видимому, все-таки была гипербола, там на столько сюжета не хватит. Но дело не в количестве куплетов, а в том, что с окончанием своего золотого века воровские песни не исчезли, а стали менее видимы и менее влиятельны, ушли в подполье, так или иначе оставаясь при этом в фольклорном обиходе далеко не только воровской малины и тюремного барака. И поколение, сражавшееся на фронтах Великой Отечественной, двадцатилетние и сорокалетние советские воины, особенно горожане, несомненно, были носителями именно той музыкальной культуры, в которой блатная поэзия занимала свое почетное место. Очевидно, что плотная коммуникация в мужской среде в условиях фронтового быта вовсе не способствовала забвению этого слоя народно-песенного репертуара.

Более того, среди советских солдат и пленных блатные песни становились материалом для переработок на актуальные сюжеты и реалии. Например, песня девушек, которых угнали в Германию на работы, была переработана из колымской лагерной песни 1933–1934 годов о строительстве Магадана. В источнике первый куплет звучит так:

Я живу близ Охотского моря,
Где кончается Дальний Восток.
Я живу без тоски и без горя –
Строю новый стране городок.

А в песне остарбайтеров — так:

Я живу близ Балтийского моря,
Где проходит дорога на юг.
Я живу при нужде и при горе,
Строю новый для немцев уют.

Закономерно, что происходило и обратное. Например, из песни времен войны «Когда мы покидали свой родимый край…» возникла одна из самых известных лагерных лирических песен «На Колыме, где тундра и тайга кругом…».

Блатная песня благополучно дожила до периода оттепели. К этому времени к песням классического периода — 1920-х годов — добавился и более поздний слой лагерных песен, во многом отличных и больше связанных с традициями не воровской, а тюремной лирики, но кому, спрашивается, это было важно. Весь тюремно-криминальный фольклор воспринимался просто как часть актуального репертуара и фигурировал под общим лейблом блатной песни. В частности, такие песни всегда были в чести в компаниях городских подростков, причем владение ими повышало престиж члена группы. Писатель и филолог Леонид Бахнов, листая свой старый рукописный песенник, вспоминает позднее хрущевское время:

«Пропыленный коленкор 96 листов, цена 44 копейки. На странице, долженствовавшей изображать титульный лист, выведено: „Блатные песни“. „Таганка“, „Ты была с фиксою — тебя я с фиксой встретил…“ и прочие шедевры действительно блатной лирики перемежаются песнями Окуджавы, Визбора, Галича, а на последних страницах — Высоцкого. Что может быть прекраснее петь в компании „Когда с тобой мы встретились, черемуха цвела…“, „Я был душой дурного общества…“, „По тундре, по железной дороге…“ и еще много всякого разного, мешая бесшабашную удаль с тоской, душевный взрыд — с практическим расчетом, где надо — входя в образ, где надо — над ним же иронизируя. А потом, когда станут приставать: „Спиши слова!“, так это небрежненько и через плечо бросить: „Могу тетрадку дать — сам спишешь“».

Пели их и во взрослых компаниях, причем самых разных слоев общества — от близких к самой криминальной среде до интеллигенции. По мере того как подпольные фабрики звукозаписи налаживали производство грампластинок на рентгеновских снимках, так называемые пластинки на костях, а в личном пользовании советских граждан появлялись бобинные магнитофоны, блатные песни стали не только петь, но и с удовольствием слушать, давать слушать и давать переписывать наряду с песнями эмигрантской русской эстрады и набирающими популярность авторами-исполнителями. В эти же годы блатная песня была подхвачена подпольной эстрадой, что во многом определило ее дальнейшую судьбу. Блатные песни пел и Высоцкий, в том числе и совершенно аутентичные, известные по ранним фиксациям. Вот одна из них в более поздней записи, сделанной уже незадолго до смерти певца:

«Течет, течет реченька да по песочку…» в исполнении Владимира Высоцкого

В 1970-е годы репертуар короля подпольной эстрады Аркадия Северного, его исполнительское амплуа и его огромная популярность в значительной степени строились именно на блатном и тюремном фольклоре.

Более того, многие авторы-исполнители песен, весьма далекие от криминальной и тюремной среды, в те годы не избежали соблазна поиграть с блатной тематикой и поэтикой в собственном творчестве. В том числе и те, кто позже будет зачислен в классики так называемой бардовской песни: и Окуджава (например, его песня «А мы швейцару: „Отворите двери, у нас компания веселая, большая“»), и Высоцкий («В тот вечер я не пил, не пел, я на нее вовсю глядел»), и Галич, и Визбор, и другие.

Несколько позже, но в ту же позднесоветскую эпоху поэтически отточенные блатные стилизации стали отправной точкой всенародной популярности творчества Александра Розенбаума — «Гоп-стоп», «Нинка как картинка с фраером гребет», «На одесском на майдане шум-переполох» и множество других. По-видимому, именно тогда, в 1960–70-е годы, блатные песни стали по-настоящему интерсоциальным явлением и наравне с анекдотами составили основу общенационального фольклорного фонда.

В 1920-х интеллигенция, интересуясь блатной поэзией, прочно связывала ее с воровской средой и если любовалась этими социально чуждыми песнями, то в основном воспринимала их как фольклор некоего экзотического племени, от которого сама, конечно, социально дистанцировалась, хотя и была обеспокоена влиятельностью блатной культуры в пролетарской среде.

Вспомним в очерке Бориса Глубоковского, делившего нары с уголовниками, нарочитую формулировку «их песни». В позднесоветское время это были уж не «их», а «наши» песни, усвоенные в дворовом детстве, на войне, в армии, в тюрьме или лагере из рукописных песенников или магнитофонных записей. Это не значит, что их любили и пели все. Хорошо известно, что некоторые люди не переносили их на дух, в том числе и по биографическим обстоятельствам — ведь в лагерном быту у многих политических отношения с уголовниками складывались отнюдь не товарищеские, и память об их песнях оказывалась достаточно травматической. Но, как говорится, на общую картину это не влияло.

Реагируя на это положение вещей, Евтушенко написал стихотворение «Интеллигенция поет блатные песни»:

Интеллигенция поет блатные песни.
Она поет не песни Красной Пресни,
Дает под водку и сухие вина
Про ту же Мурку и про Енту и раввина.
Поют под шашлыки и под сосиски,
Поют врачи, артисты и артистки,
Поют в Пахре писатели на даче,
Поют геологи и атомщики даже.
Поют, как будто общий уговор у них
Или как будто все из уголовников…
С тех пор, когда я был еще молоденький,
Я не любил всегда фольклор ворья,
И революционная мелодия —
Мелодия ведущая моя.

И я хочу без всякого расчета,
Чтобы всегда алело высоко
От революционной песни что-то
В стихе простом и крепком, как древко.

Замечу, что поэтический размер этого стихотворения не имеет ничего общего с революционными песнями, зато отчетливо отсылает к блатной метрике. Не знаю, как это вышло — по злой иронии евтушенковской музы или в соответствии с тонким художественным замыслом, но стих идеально ложится, я бы даже сказал — просится на мелодию легендарной одесской песни «На Дерибасовской открылася пивная», что, конечно, делает возмущенно-брезгливый тон и очистительный пафос несколько комическим.

Не менее характерен, чем само стихотворение, был вскоре последовавший иронический отклик поэта Наума Коржавина — поэта, причастного к появлению некоторых текстов не блатной, но вполне подпольной поэзии, в частности быстро ставшей песней «Баллады об историческом недосыпе», в которой, в частности, есть памятный многим куплет:

Все обойтись могло с теченьем времени,
В порядок мог втянуться русский быт.
Какая сука разбудила Ленина?
Кому мешало, что ребенок спит?

Коржавинская реплика на памфлет Евтушенко была лаконичной:

Интеллигенция поет блатные песни —
Вот результаты песен Красной Пресни.

Здесь, на самом деле, та же самая мысль, что и в процитированном выше фрагменте о роковых последствиях революции. Дескать, сражались на революционных баррикадах за идеалы равенства — в результате полстраны, в том числе и интеллигенции, перебывало в лагерях и обогатилось характерным репертуаром. За что боролись, на то и напоролись. Подразумевается, что всенародная популярность блатных, тюремных, лагерных песен связана с тем, что Россия — самая сидящая страна. Какова общая судьба, такова и общая культура, таковы и общие песни. Такая интерпретация, наверное, до сих пор наиболее распространенная.

Тогда же, в позднесоветские годы, появилась и другая концепция, ориентированная не только на социальную историю России ХХ века, но и на внутренние свойства самих блатных песен, их идеологию и поэтику. В 1979 году известный писатель, литературовед и диссидент Андрей Синявский опубликовал в парижском эмигрантском журнале «Синтаксис» эссе под названием «Отечество. Блатная песня». О том, что Синявский был неравнодушен к этому пласту национальной культуры, говорит и избранный им псевдоним — Абрам Терц, позаимствованный из блатной песенки про карманника Абрашку Терца.

Приведу несколько цитат из этой примечательной работы:

«Блатная песня. Национальная, на вздыбленной российской равнине ставшая блатной. То есть потерявшей, кажется, все координаты: чести, совести, семьи, религии… Но глубже других современных песен помнит она о себе, что она — русская. <…> Все утратив, порвав последние связи, она продолжает оставаться „своей“, „подлинной“, „народной“, „всеобщей“. <…> Посмотрите: тут всё есть. И наша исконная, волком воющая грусть-тоска — вперемешку с диким весельем, с традиционным же русским разгулом… И наш природный максимализм в запросах и попытках достичь недостижимого. Бродяжничество. Страсть к переменам. Риск и жажда риска… Вечная судьба-доля, которую не объедешь. Жертва, искупление. <…> Блатная песня тем и замечательна, что содержит слепок души народа (а не только физиономии вора), и в этом качестве, во множестве образцов, может претендовать на звание национальной русской песни…»

Итак, блатная песня, по Синявскому, это ни больше ни меньше новая русская народная песня, в результате всех социально-исторических перипетий сменившая в этом качестве крестьянскую фольклорную лирику. И народная она не только потому, что стала для советских граждан всеобщей и своей. Синявский, думаю, вполне сознательно использует риторику, применявшуюся к народным песням со времен романтической фольклористики. Блатная песня вмещает в себя весь букет противоречивых черт национального характера, а значит, выражает самую душу народа.

Нетрудно заметить, что волны интереса к блатной песне и волны ее особой востребованности и социального, хотя и неофициального, одобрения совпадали с периодами политической либерализации — 20-е, 60-е и 90-е годы. Последняя из этих волн ознаменовалась не только появлением огромного количества массовых книжных и аудиоизданий, — например, сборников текстов «Блатные застольные песни», «Как на Дерибасовской», «Постой, паровоз», «Споем, жиган» и многие другие, — и не только интересом ученых к работе с этим материалом, которая раньше была недоступна.

Помимо всего этого, мы стали свидетелями появления нового направления, нового бренда и новой творческой идентичности в сфере шоу-бизнеса. Я имею в виду русский шансон. Это явление, на мой взгляд, беспрецедентное по своему масштабу и влиятельности, и оно требует отдельного разговора. Да и сам русский шансон, что бы под ним ни понимать, постоянно меняется со временем. При этом многие мэтры и апологеты этого направления отрицают, что русский шансон сводится к перепеву тюремно-воровских мотивов и эксплуатации соответствующей стилистики и лексики, считают, что такое его восприятие — печальное наследие 1990-х, и бранят тех авторов, которые полагают, что следовать блатной теме и манере — главный путь к успеху.

Александр Розенбаум еще в конце 90-х годов высказывался таким образом:

«Все стали вдруг писать свой какой-то дешевый блатняк — ужасную попсу. Что это такое — блатняк? Там должны присутствовать какие-то обязательные вещи: мама, прокурор, воля, малина и так далее. Можно взять воровской словарь, зарифмовать — и получится, в общем, ничего».

Недовольство мастера вполне можно понять, но несомненно одно: ориентация на блатную песню в любом ее понимании и во всех исторических модификациях является основной несущей конструкцией русского шансона — и в стилистическом, и в тематическом, и в символическом плане. А внутреннее недовольство и разногласия по этому поводу тем более симптоматичны. Они ведь, по сути, о том, как следует обращаться с общим достоянием, без которого невозможно обойтись, если ты претендуешь на цеховую идентичность русского шансонье и связанные с ней ресурсы.

Что сейчас со старой блатной песней? Существует ли она за пределами научных трудов и русского шансона или полностью узурпирована последним на правах наследника? В обозримом прошлом имели место два показательных скандала, связанных с исполнением блатной классики — знаменитой «Мурки». В одном случае ее спел детский хор, в другом — православный священник. Обе истории имели широкий общественный резонанс, а виновники были наказаны. Эти случаи замечательно свидетельствуют, во-первых, о том, что исполнение блатной песни в несоответствующем контексте признается нарушающим моральные нормы, а значит, в общественном отношении к блатным песням сохраняется значительный элемент неравнодушия. А во-вторых — что не только нарушители, но и их обличители и все граждане страны отлично знают, что такое песня «Мурка» и почему не всем и не везде уместно ее исполнять. Знают и, скорее всего, могут напеть куплет-другой.

другие материалы на эту тему

Всё о песне «Мурка»

Кто такая Мурка, как она стала цыганкой и Любкой и за что ее убили

Что мы знаем о песне «Владимирский централ»

О чем она, как прославила тюрьму, кто ее автор и почему это по-своему великая песня

Язык воров и язык цыган

Зачем создан миф о происхождении криминального жаргона из цыганского языка

На каком языке говорили преступники XVIII века

Что такое опальная рухлядь, утечка и шумство

Преступная Россия: Силовые структуры: Lenta.ru

«Лента.ру» продолжает цикл публикаций о ворах в законе — генералах преступного мира. Появившись в начале XX века, они очень скоро встали во главе организованной преступности СССР, а затем и России. В предыдущей статье мы рассказывали о Пичуге — влиятельном воре в законе, которого называли теневым губернатором Республики Коми. Впрочем, в его жизни и близко не было таких крутых поворотов, таких взлетов и падений, как у Генриха Сечкина по кличке Сека. Сын столичных интеллигентов, он остался сиротой и прошел суровые сталинские лагеря. Стоял у стенки и уходил в бега. Он был настоящим вором в законе — но годы спустя Хрущев и Брежнев выражали ему благодарность, а его песню «Постой, паровоз» из знаменитой «Операции Ы» пела вся страна. И это — далеко не все, что уместилось в жизнь одного человека…

Генрих Сечкин родился 10 апреля 1933 года в Москве. Его детство прошло во двориках у Патриарших прудов: семья жила в Трехпрудном переулке. Родители мальчика (евреи по национальности) относились к столичной интеллигенции — Сечкин-старший был скрипачом, а мать Генриха работала в газете «Известия». На фоне соседей Сечкины смотрелись «белыми воронами»: ссоры в семье были редкостью, да и шумных застолий не случалось. Столь ценные для многих талоны на водку Сечкины за ненадобностью сжигали в буржуйке. О том, чтобы продать талоны, речи даже не шло: имидж торгашей повергал родителей будущего вора в ужас.

Материалы по теме

00:02 — 6 октября 2018

Золотой вор

Он держит воровской общак и назначает смотрящих. Его дом — особняк на Рублевке

00:03 — 14 октября 2018

Вышел из Коми

Он метил в преступные короли России. Теперь ему грозит пожизненное за дела 90-х

По воспоминаниям Генриха Сечкина, впервые вкус денег он познал в начале войны после того, как к ним с матерью (отец в 1941 году ушел на фронт добровольцем) приехала бабушка. С собой старушка привезла скромную корзинку, покрытую неприметной тряпкой. Впрочем, любопытный мальчик все же решил проверить содержимое багажа родственницы и наткнулся там на кучу денег. Их происхождение было тайной: по одной из версий, деньги были скоплены экономной старушкой.

Пользуясь невнимательностью пожилой родственницы, школьник стал потихоньку воровать купюры. Причем часть денег он тратил на сушки, не жадничая и угощая ими своих друзей и одноклассников, а часть — отдавал матери. На все расспросы родительницы, мол, где взял, отвечал просто — нашел. Впрочем, все тайное быстро становится явным: Генрих был застукан за воровством, сурово наказан и лишен доступа к заветной корзинке. Одноклассники Сечкина, которые привыкли к щедротам школьника, в его неожиданное обнищание не поверили, чем очень задели мальчика.

Привезенная бабушкой корзинка какое-то время выручала семью, но, к сожалению, вскоре опустела. Настали голодные времена, которые мама не пережила: в 1945 году женщина умерла от голода. Отец так и не вернулся с фронта, бабушки тоже не стало, и в 13 лет Генрих остался сиротой. После войны московские улицы наводнили беспризорники, среди которых оказался и Сечкин. В то время помощью несовершеннолетних обитателей улиц беззастенчиво пользовались матерые преступники: выдавая себя за мудрых покровителей, они посылали детей воровать за процент с украденных денег и вещей. На одной из таких ходок в 1947 году Генрих попался. 14-летнего подростка судили и отправили на «малолетку».

Угодил юный осужденный в специализированную колонию, где перевоспитанием малолетних преступников занимались комсомольцы-активисты. Однако пополнять ряды идейных коммунистов Генрих не хотел. На вопрос тюремщиков о своей принадлежности паренек неизменно отвечал — вор. За что и получал по полной: несговорчивого арестанта сажали в деревянную тумбочку, плотно закрывали ее и толкали вниз по лестнице.

Уже на малолетке Сечкину довелось повоевать с суками — заключенными, которые не признавали воровской кодекс и сотрудничали с тюремной администрацией. Он не раз вспоминал тактику тюремщиков по уничтожению непокорных: их сажали в сучью камеру, а позже выносили оттуда вперед ногами. Побывал в таких камерах и Генрих. Он всегда мог постоять за себя, но в один из заходов его били так сильно, что сломали руку. Но Сека и на этот раз в долгу не остался и откусил одному из нападавших часть носа. После этого его стали сторониться даже бывалые суки.

Кадр: фильм «Утомленные корейским солнцем»

К слову, стойкость характера Генриху приходилось проявлять не раз. Однажды он оказался в колонии, где целенаправленно ломали самых несговорчивых и конфликтных криминальных авторитетов. Сечкин вспоминал, как, прибыв в это скорбное место, обратил внимание на одного матерого вора, с которым был раньше знаком. От дерзкого и агрессивного уголовника, который при попытке массового побега бросался с ножом на автоматчиков, не осталось ничего: перед Сечкиным стоял морально сломленный и испуганный человек. Почему со знакомым произошла такая метаморфоза, Генрих понял быстро — ему тоже пришлось пройти через беспощадный прессинг надзирателей и подконтрольных им зеков.

Одним из испытаний, выпавших на долю Сечкина, стал инсценированный расстрел. Вора в законе и других заключенных поставили к стенке. Последнее, что увидел Генрих, перед тем как ему завязали глаза, был строй автоматчиков, передергивающих затворы. Авторитет попрощался с жизнью, но пули просвистели над головами «приговоренных». Несмотря на пережитый ужас, Сечкин и здесь выстоял и не потерял силы духа.

Тюремные застенки после своего первого срока Генрих покинул в 1950 году, не изменив своим убеждениям: как ни старались комсомольцы, в их ряды парень так и не вступил. Но на свободе его ожидала ссылка за 101 километр. Оказавшись вдали от Москвы, Сечкин попытался было найти работу, но тщетно — из документов у него была лишь справка об освобождении, взглянув на которую работодатели как один отвечали отказом.

Изголодавшийся и промерзший молодой человек в порыве отчаяния отправился к железнодорожным путям и, положив голову на рельс, начал ждать поезд. Однако в момент, когда рельсы уже дрожали от стука колес, Сечкин отпрянул в сторону: как потом вспоминал Генрих, сделать это его заставил внезапно возникший образ матери.

Оклемавшись от шока, он пошел на ближайшую станцию, где заметил женщину, у которой из сумки торчала палка сырокопченой колбасы. Не отдавая отчет своим действиям, изголодавшийся Генрих схватил колбасу и тут же принялся есть. Возмущенная такой наглостью гражданка подняла крик, и подоспевшие стражи порядка скрутили вора.

Вскоре состоялся суд и Генрих снова отправился по этапу. Оказавшись в одном из лагерей, расположенных в республике Коми, он сдружился с вором в законе Юрием Бизенковым по кличке Бизон. Новый приятель и еще один вор Владимир Витин (Витя), наслышанные о принципиальности Сечкина в сучьей войне, с ведома московских воров короновали новичка и дали ему кличку — Сека.

Фото: Валерий Матыцин / ТАСС

Вскоре после коронации Сека и Бизон сговорились о побеге. В марте 1952 года, работая на лесоповале, они умудрились незаметно для надсмотрщиков выпилить в толстых стволах срубленных елей ниши, куда и спрятались. После этого сообщники аккуратно прикрыли ниши корой и погрузили стволы на лесовоз.

В своих укрытиях Сека и Бизон доехали до реки, по которой предполагалось сплавлять стволы и, как только машина остановилась, выбрались и скрылись в лесу. Шли наугад и быстро заблудились. Но самое страшное было впереди: проснувшись как-то утром, Сечкин обнаружил, что от Бизона осталась только нога — все остальное съели напавшие на мужчину волки. Почему звери не тронули самого Генриха, так и осталось для него загадкой.

Существовала и другая версия гибели Бизенкова — ее Генрих Сечкин сам описал в своей книге «На грани отчаяния»: якобы после трех недель плутаний по лесу они с Бизоном поняли, что вдвоем им не выжить и решили кинуть жребий. Фортуна улыбнулась Генриху: Юрий, согласно договору, вонзил нож себе в шею, чтобы друг съел его и выжил. Однако до сих пор неизвестно, правда ли это или художественный вымысел для придания произведению особой остроты.

Как бы там ни было, а после смерти друга беглец бродил по чаще еще несколько дней до момента, когда его наконец не настигла погоня. Но в случае Генриха, который уже находился на грани безумия, это было настоящей удачей: в противном случае он наверняка погиб бы от голода и холода. За побег ему накинули еще несколько лет.

Освободившись в 1956 году, 23-летний Сечкин прибыл в Москву. К этому времени он понял, что блатной романтикой сыт по горло. Душа молодого человека лежала к музыке. Однако мечтать о музыкальном училище Секе мешал недостаток образования — за его спиной было всего пять классов школы. Устроившись слесарем на ЗИЛ, Сечкин отправился получать аттестат зрелости в вечернюю школу, во время учебы в которой освоил игру на гитаре.

К этому времени он обосновался в одном из столичных общежитий и по ночам мучил соседей: запирался в туалете или в ванной комнате, где неустанно, порой всю ночь напролет, разучивал аккорды. Такая настойчивость дала плоды: вскоре Сечкин поступил на работу в Московский драматический театр и стал лауреатом нескольких музыкальных конкурсов, получив известность в сообществе столичных гитаристов. Он начал преподавать и вскоре вместе со своими учениками создал ансамбль.

В связи с такими изменениями в своей жизни Генрих решил завязать с воровской карьерой. Удивительно, но на сходке, где он объявил о своем желании расстаться с титулом вора в законе, авторитеты удовлетворили его просьбу безо всяких санкций. Сам Сечкин объяснял это просто: в те времена правила воровского мира были гуманней и не предполагали никакого наказания для тех, кто решил покинуть воровскую семью по не компрометирующим обстоятельствам.

Любой, кто изъявлял такое желание, отпускался с миром, кроме этого за ним оставались все воровские привилегии, за исключением права участвовать в сходках. При попадании же на зону бывший вор становился мужиком — обычным арестантом. В наши дни отказ авторитета от воровского титула карается смертью.

Увлекшись музыкой, Сечкин стал писать стихи, и сам же клал их на музыку. Самым знаменитым его произведением стала песня «Постой, паровоз», прозвучавшая в культовой комедии Леонида Гайдая «Операция «Ы» в исполнении Юрия Никулина.

Юрий Никулин

Кадр: фильм «Операция «Ы» и другие приключения Шурика»

Впрочем, за авторство этой песни Сечкину пришлось заочно побороться с другим бывшим вором в законе — не менее харизматичным Николаем Ивановским. Удивительно, но Ивановский в свое время так же, как Сечкин, сумел откреститься от воровской касты и выбрал мирную жизнь.

Ивановский, как и Сечкин, начинал лихо: уроженец Ленинграда в годы войны был эвакуирован в Кировскую область, где в 14 лет угодил на зону за кражу голубей. Едва освободившись в 1943 году, Николай вновь пошел под суд — на этот раз — за хулиганство. Но до колонии он не доехал, сбежав из поезда на этапе вместе с подельниками. Это был его первый из пяти побегов, один из которых Ивановский, будучи уже матерым рецидивистом, умудрился совершить из знаменитой питерской тюрьмы «Кресты».

Николай Ивановский

С последней ходки Ивановский вернулся в 1953 году. Оказавшись на свободе, Николай решил навсегда завязать с криминалом — и каким-то невероятным образом, несмотря на богатое уголовное прошлое, устроился на «Ленфильм» начальником цеха светотехники. В перерывах между работой Ивановский исполнял песни собственного сочинения, одной из которых, по его словам, и была «Постой, паровоз». Однако большинство исследователей авторство хита все же приписывают Сечкину.

Кстати, существует и еще одна версия происхождения шлягера: якобы он был написан еще в дореволюционное время, когда официально была такая должность — тормозной кондуктор (в песне есть фраза: Кондуктор, нажми на тормоза). Ее упразднили задолго до того, как Сечкин и Ивановский начали писать стихи. Поэтому предполагалось, что песню написал кто-то, кто застал работу «тормозных». Впрочем, широкого распространения эта версия не получила.

Музыкальная карьера Сечкина развивалась стремительно: он посетил с гастролями множество российских городов, неоднократно пытался выехать за рубеж, но сделать это ему не позволяли власти — все-таки три судимости за плечами — мало ли что. Единственной заграничной поездкой Сечкина был вояж в США — уже после падения железного занавеса Генрих отправился за океан в качестве обычного туриста.

Впрочем, и без мировых турне Сечкин был востребован на родине: часто выступал на радио и даже в Кремлевском дворце. Дважды удостоился высокой по тем временам чести — после выступления на концерте, посвященном XVI съезду ВЛКСМ, Генриху высказал благодарность сам секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев, а несколькими годами позже Леонид Брежнев лично вручил бывшему вору в законе награду за победу на очередном музыкальном конкурсе.

И в этот момент жизнь Сечкина неожиданно сделала новый крутой поворот: в 1982 году после доноса его задержали и обвинили в хранении и распространении порнографии. При обыске в доме Генриха милиционеры действительно нашли несколько видеокассет. Но как ни силились адвокаты бывшего вора доказать, что 10-секундный эпизод с демонстрацией обнаженного женского тела в художественном фильме никак не тянет на запрещенный жанр, все было напрасно. Судья отправил Сечкина на зону на шесть лет с конфискацией имущества.

Одновременно с этим из ротации на радио были изъяты все выступления гитариста, телевизионщикам также поступил запрет на трансляцию его выступлений. Конечно, все эти решения были очень пристрастны: впавшему в немилость Сечкину припомнили его преступное прошлое.

Генрих Сечкин

За то время, пока Генрих отбывал срок, от него ушла жена Татьяна, с которой они прожили в браке 20 лет. 14-летнего сына Сечкина некоторое время растил отчим: вскоре после развода Татьяна вновь вышла замуж, но, как оказалось, крайне неудачно. Новый супруг много пил, употреблял наркотики и бил женщину. После того как супруг гонялся за Татьяной с топором — она ушла от него, но было поздно: негодяй успел подсадить на наркотики пасынка, и тот в итоге оказался в тюрьме.

Вскоре после того как 29-летний сын Сечкина вышел на свободу — его убили. Генрих до конца своих дней был уверен, что к смерти сына причастны спецслужбы, с которыми молодой человек, не представлявший себя стукачом, категорически отказался сотрудничать. Сам Сечкин, который на зоне чуть было не погиб — его пытался отравить сокамерник — освободился в 1986 году.

Играть на гитаре он больше не смог: в колонии конвой наручниками повредил арестанту кисть правой руки — три пальца с тех пор не функционировали. Впрочем, унынию Сечкин не поддался: с деньгами на первое время помогли верные друзья, они же подарили ему старенькую «Копейку». Генрих сначала работал таксистом, но затем творческая натура все-таки дала о себе знать — бывший вор стал писателем и журналистом в самых разных СМИ.

Из-под пера Сечкина вышли повести, в том числе биографические «На грани отчаяния» и «За колючей проволокой». По одному из произведений был написан сценарий (его потом высоко оценил писатель Аркадий Вайнер) к фильму «Любовь на зоне». К сожалению, найти денег, чтобы начать съемки, Сечкину так и не удалось. Зато через несколько лет упорных трудов писатель полностью расплатился с долгами и обзавелся собственным жильем.

Однако, едва жизнь Сечкина наладилась, судьба опять сыграла с ним злую шутку. В конце 1980-х Генрих с рук приобрел покрышки для своего «Москвича» — к слову, помимо музыки и писательского ремесла он увлекался автомобильными гонками. По иронии судьбы покрышки оказались крадеными. Сначала Генрих шел по делу как свидетель, но сам не заметил, как превратился в подозреваемого.

А произошло это практически сразу после того, как следователь узнал, что перед ним находится четырежды судимый человек. Сначала Сечкина обвинили в том, что он купил покрышки, зная, что они краденые. А затем и вовсе «уличили» в подстрекательстве к краже. В итоге Сечкин сел в пятый раз — он получил два года лишения свободы в колонии строго режима.

Сидел Генрих в Челябинской области. Никаких проблем с зеками у бывшего вора в законе не было. Напротив, Сечкин пользовался большим уважением среди арестантов. Прознав, что Генрих является поклонником творчества Владимира Высоцкого, некоторые из сидельцев, рискуя быть расстрелянными на месте, тайком пробирались в соседние бараки, где их товарищи по несчастью надиктовывали им те произведения барда, которые знали.

Так составлялась рукопись книги песен и стихов Высоцкого из 218 произведений. Потом арестанты два месяца по водосточной трубе лазили в кабинет начальника лагеря и набивали текст на печатной машинке — так говорили за решеткой. Созданный таким невероятным образом сборник Сечкину подарили на день рождения.

Генрих Сечкин ушел из жизни 5 мая 2009 года. Он успел повторно жениться на девушке, которая была моложе его на 42 года. В этом браке у него родился сын — отцу на момент появления на свет ребенка исполнилось 65 лет. До последних дней Сечкин пытался добиться справедливости и реабилитироваться за две последних судимости. Бывший вор рассуждал так: в первые три ходки был виновен — здесь претензий нет, а за два сфабрикованных срока должны ответить те, по чьей вине он был вынужден «топтать зону», будучи невиновным.

Обладающий острым умом Сечкин был желанным собеседником у журналистов: он мог поддержать беседу не только о музыке, но и на любые другие темы.

— Люди идут к страшнейшей нужде, их загоняют в тупик, — говорил он в интервью 1998 года. — А когда нечего есть твоему ребенку и жене нечего зимой надеть, чтобы не замерзнуть, многие, даже из числа законопослушных, пойдут на решительные шаги. Это что касается взрослых, а дети… У подрастающих юнцов нет сегодня ничего святого. На улице действует один закон — закон силы.

Анна Комиссарова — автор спецпроектов «Ленты.ру» «Темные времена» о самых страшных ОПГ лихих 90-х и «Доля воровская» о прошлом и настоящем воров в законе СССР и России. Задать вопросы автору можно по e-mail [email protected] Самые интересные из них вместе с ответами будут опубликованы.

Больше важных новостей в Telegram-канале «Лента дня». Подписывайтесь!

Стихи об арцахском паспорте | Вестник Кавказа

Паспорт «Нагорно Карабахской Республики» входит в десятку самых бесполезных паспортов в мире – с ним никто никуда не может выезжать. Поэтому все «граждане» непризнанной «НКР» имеют армянские паспорта. Больше десяти лет назад «президент» непризнанной республики признал: «Мы не можем пользоваться этими паспортами вне Карабаха и Армении. Для этого существует армянские паспорта». Сепаратистские власти вынашивают несбыточную мечту о том, что «когда НКР будет признана мировым сообществом, необходимость в использовании паспортов РА исчезнет, и граждане НКР будут ездить по собственным паспортам».

Сейчас по соцсетям гуляет история некоего Арсена 1971 года рождения, решившего по истечении срока действия старого паспорта поменять его на новый. История Арсена, как и большинства его соотечественников, печальна. Он учился в Ереване, но после начала армяно-азербайджанского вооруженного конфликта вернулся на оккупируемые карабахские территории и начал воевать на стороне сепаратистов, причем как «фидаин», а не как солдат регулярной армии.

Теперь для получения паспорта ему нужна справка из военкомата, но военкомат не выдает такого документа без паспорта. Кроме того, не имеющий паспорта человек не может продлить водительские права, устроиться на работу, голосовать на выборах.

Случай Арсена не первый, поэтому власти придумали такой ход: если нет документа об участии в боевых действиях, то пятеро очевидцев должны поручиться за получателя паспорта, подтвердив, что тот воевал. Пятеро поручились. Но военкомат стоит на своем: не служил в регулярной армии – нет военного билета; нет военного билета – нет паспорта; а без бумажки ты букашка.

Выход из замкнутого круга есть и, как можно догадаться, это деньги. Чтобы получить паспорт, нужно заплатить «за дезертирство» порядка 2000 долларов — сумма для нищей непризнанной республики запредельная.

Арсен подал в суд, но тот решил, что военкомат действует в рамках закона. Устроился без документов на работу – выгнали, обязав заплатить еще один штраф, правда, в десять раз меньше — около 200 долларов.

Так и ходит человек по кругу, а штрафы все растут…

Эта история многих задела за живое. Комментаторы пишут, что в «НКР» права человека не соблюдались, не соблюдаются и не будут соблюдаться: «менталитет, все по звонку, воровские методы».

Помимо социальных, общечеловеческих вопросов о том, что дала вооруженная борьба «за независимость Карабаха» простым людям, ответы на которые очевидны, эта и подобные истории порождают также массу политических вопросов.

Еще полтора года назад премьер-министр Армении Никол Пашинян заявил, что Нагорный Карабах должен стать полноценным участником переговоров с Азербайджаном, которые ведутся при посредничестве Минской группы ОБСЕ. С тех пор не раз звучали заявления об обязательности участия в переговорах сепаратистов Карабаха и невозможности Еревана коммуницировать с Баку от их имени.

Страсти поутихли, когда вспомнили, что это не новое предложение – оно уже озвучивалось при Левоне Тер-Петросяне, но не было реализовано, поскольку армянская сторона отказалась от встречного предложения Баку- включить в переговоры также и азербайджанскую общину Карабаха.

Так или иначе, о какой «полноправной третьей стороне» на переговорах можно говорить в условиях, когда карабахцы ездят по миру по армянским паспортам? Очевидно, что если бы Нагорный Карабах находился в составе Азербайджана, люди бы с легкостью и на законных основаниях могли получить паспорта и не переживать вслед за ужасами войны ужасы бесправия.

В целом, исходя из того, что около миллиона человек было изгнано с территории Карабаха, а некоторые из оставшихся на оккупированных территориях живут там на правах бомжей, остаются вопросы, кому и какие дивиденды принесла эта война и продолжающийся конфликт. Ясно, что простым людям кроме горя и слез, война не дала ничего. Сама Армения и оккупированный ею Карабах, находятся на полублокадном положении, лишившись своих естественных и выгодных партнеров – Азербайджана, Турции, а отчасти и Ирана, хотя, как известно, более половины внешнеэкономического оборота любой страны мира приходится на долю соседей. Кроме того, из-за продолжающегося конфликта Армения остается за порогом международных проектов и организаций, причем изоляция из года в год все больше углубляется, и речь идет не только об экономической, но и о политической изоляции.

Вряд ли в этих условиях кого-то может удивлять стремительно ухудшающаяся демографическая ситуация в Армении и самопровозглашенной «НКР», которую прекрасно иллюстрируют еще два комментария из соцсетей к истории злоключений Арсена: «Многие просто боятся вернуться на родину»; и в отношении властей – «Всем плевать, сменились только свиньи у кормушки».

Вяжи и другие стихи — Творчество Владимира Зайцева — Творчество Мастеров — «МАСТЕРА»

В конце апреля текущего года я представил читателям сайта нашего земляка, уроженца деревни Воровские Выселки («Красный Борец»), поэта Владимира Зайцева, проживающего в настоящее время в Подмосковье. В следующем материале, уже непосредственно о самой деревне Воровские Выселки, я снова упоминал его. И в первом, и во втором очерке прозвучали стихи Владимира Зайцева. И вот теперь у него есть своя страничка на нашем сайте, на которой я размещаю ещё несколько стихотворений. Они разные по тематике: военные, лирические, сатирические, но все – вполне достойные читательского внимания (Александр Полынкин)

Владимир Зайцев в Покровском (3 августа 2019)

Владимир Зайцев в селе Карманово (Смоленская область), на мемориале,

где похоронен Герой Советского Союза Василий Волынкин

(лето 2019)

Владимир Зайцев

Вяжи

В память о 12 июля 1943 года,

Орловская область.

Растревожена память.

Что-то сердце болит.

Пляшет лёгкое пламя

Между мраморных плит.

Оно бьётся, как ветер,

В заовражье пустом.

И играют, как дети,

Искры в пламени том.

Зуша волны полощет

И вскипает, лишь тронь.

И горит днём и ночью

Вечной скорби огонь.

В память давнего боя,

За речною дугой.

В память Русским героям,

Первым принявшим бой

Под деревнею Вяжи,

Тех военных времён,

Где в разведке поляжет

Весь второй батальон.

Уходящий в полымя,

В Ад, где пули свистят,

Где осталось живыми

Лишь шестнадцать солдат.

………………………………

Ни заботы, ни боли не зная,

Давят поле колёса по краю.

А моё – праотцовское поле,

Материнские руки пололи.

Под военные жуткие грозы

Не дожди поливали, а слёзы…

Слава Богу, опять колосится

Бесконечное море пшеницы.

На зорьке

Долгий день к закату клонится.

И, слоняясь по пятам,

Солнца свет не церемонится,

Тенью ластится к кустам.

Вечер вновь, как гость не прошенный,

Копошится вдалеке,

Но закат, на воду брошенный,

Не даёт заснуть реке.

Рыбы прыгают за мошками,

Жерех бьёт хвостом малька.

Вёсла хлопают ладошками,

Тихо жмурится река.

Рёв коров за горкой слышится,

Зорька красками чудит.

Здесь легко и вольно дышится,

Сердце бьётся и грустит.

Почему послал мне, Боже ты,

Для души такой полёт?..

Жаль, что день, чудесно прожитый,

Пополняет грустный счёт.

Последний стакан

Смотрю вокруг я и грущу,-

Увы, всю жизнь — не первый,

Пойду, стаканчик пропущу,

Чтоб успокоить нервы.

Но вижу: мало помогло,

Шалят они сильнее.

Второй стакан, врагам назло,

Налью ещё полнее.

А здесь и третий подоспел,

Шмыгнул без разрешенья.

Ему вдогонку лишь успел

Я откусить печенье.

И дальше помнить перестал:

Шестой…Восьмой…Десятый…

Но через двое суток встал

Живой, но весь помятый.

Вам всё смеяться и шутить.

Ведь знаете, наверно:

Какой стакан последним пить?

Быть может, лучше первый?

За День Рожденья, Новый Год

Я отказаться рад бы.

Но очень уж серьёзный тост

То юбилей, то свадьба.

И как же «ножки не обмыть»

У сына или внука?

А значит, снова будем пить.

Эх, жизнь – такая штука!

О болячках

Во мне одни болячки,

Но честно вам скажу:

То бок болит от спячки,

То оба отлежу.

А в целом – всё пристойно,

Пока ещё здоров.

Надеюсь, сам спокойно

Умру без докторов…

Читайте также:

Нашли ошибку? Есть что добавить? Напишите нам: [email protected]

Вор — Архив стихов

Он украдет все, что у вас есть.
Все, что вы цените, что носит ваше имя,
все, что вы называете «моим», он украдет.
Все, что у вас есть, хрупко и будет украдено.
Не просто часы или браслет, кольцо или пальто,
ярких предметов, мягкое великолепие, подарки, предметы первой необходимости,
, но радость, которая легко сгибает вас и заставляет чувствовать себя в безопасности,
ваша любовь к тому, что вы видите каждое утро
через окно Обыкновенный воспринимается как небесный.
Сила вашего ребенка, прикосновение вашего любовника будет украдена
из-под вашего носа. Он все украдет.
Он заберет у тебя все. Вы никогда его не увидите.
Вы никогда его не услышите. Вы никогда не почувствуете его запах.
Но он уничтожит тебя.
Нет наблюдения достаточно близко, ни один охранник не достаточно умный,
нет достаточно надежного замка, недостаточно удачи;
вор появляется и уходит прежде, чем вы почувствуете
или вдохнете крик.
Он уже грабил тебя сто раз.
Вы никогда его не видели, но знаете.
Вы знаете его паразитический запах, но не чувствуете его запаха,
вы чувствуете его тень, как лишенную погоду, серую, угнетающую.
Вы знаете, что он наблюдает издалека или просто из-за угла
, как вы собираете свой маленький кладезь богатств, свою скромную долю
мира, он наблюдает, как вы строите себе убежище жизни,
ваши руки сырые от рабочего дня и ночь, дом
, построенный из кирпичей, о котором нужно догадываться, искать,
любить, плакать; а затем на этих стенах
вы и ваши люди поднимаете крышу радости и боли, и вы живете
в своем доме со всеми вашими обычными сокровищами,
своими горшками и сковородками, вашим отлученным от груди ребенком, вашей кошкой и птицей в клетке,
вашей мягкой Бестиарий часов любви,
ваших книг, открывающихся на огненных страницах,
ваших ночей, полных мечтаний о дороге, ведущей к красным коням Египта,
лесов, как душистая избалованная комната, полная одиночества.
Вы забыли вора. Вы забываете его тщеславие,
его глотки и ложки жадности. Но он наблюдает за вами,
хитроумно в хранилищах своего богатства.
Бесстыдный, бессонный, он наблюдает за тобой.
Улыбаясь, он восхищается вашим чувством безопасности.
Он любит все, что вы любите.
Затем, замаскированный с пустыми карманами, его грязные пальцы
и обнаженные, кольца из белой кожи вместо золотых полос,
он приходит как нищий темным лоскутным утром
года, когда лето поворачивается и ослепляет вас.
Он все берет.
Он вор, в тонкой ловушке которого вы плыли
все эти годы. Он приходит и все забирает.
Ваш дом пуст и ничего не значит, крыша падает в
, и стены любви растворяются, сделанные изо льда;
окна больше не смотрят на небо, на голых деревянных полах
снова видны шрамы и боль за лес.
Он забирает все, что у тебя есть, этот вор, но дает тебе один подарок.

Каждое утро вы открываете глаза, ревнуя, как голод, вы ходите
с змеиной шеей и карликовыми ногами в кривых зеркалах вора,
вы идете обнаженным по бескрайним безлунным садам и пагодам
зависти, которую он дает вам, дар вора, ваша посевная пустыня.

Вор Джеймса Тейта

Мы с женой провели тихую ночь дома. Она читала

журнал на кушетке, а я читал свой роман в кресле. Я сказал:

«Дорогая, могу я приготовить тебе чашку горячего шоколада?» Она сказала: «Это будет

. быть великим.«Я встал, пошел на кухню и начал варить

. молоко. Через несколько минут я вручил ей чашку. «Хммм, отлично пахнет.

Спасибо, дорогой, — сказала она. Я сел и продолжил чтение. Она

сказал: «Знаете ли вы, что у тигра такое же количество костей, как у обезьяны?»

«Я не верю в это», — сказал я. «А у кита такой же номер, как у мыши».

«Уходи отсюда», — сказал я.«Это некоторые малоизвестные факты, обнаруженные

. человеком по имени Джон Д. Бакстер », — сказала она. «Он, должно быть, сумасшедший», — сказал я.

Потом мы немного помолчали. Я посмотрел, и она спала. Я пошел

при чтении моего романа. Затем я отложил свой роман, встал и начал набирать номер

. ходят по дому на цыпочках. Я прошел в нашу спальню и подошел к комоду.

Я открыла шкатулку Митзи и позволила драгоценностям пробежать сквозь пальцы.

Там были фантастические украшения: бриллианты, рубины, изумруды. Я

думал о том, чтобы украсть немного, но чувствовал себя жутко из-за этого. Поставил обратно в

коробку и на цыпочках вернулся в гостиную. Я споткнулся о журнальный столик

и рухнул. Митзи, вздрогнув, проснулась. «Иди спать»,

Я сказал. «Что это было?» она сказала. «Я споткнулся, вот и все», — сказал я.

Она начала вставать.»Куда ты направляешься?» Я сказал. «Я хочу посмотреть

моя шкатулка для драгоценностей, — сказала она. «Почему?» Я сказал. «Мне приснилось, что кто-то пробует

. чтобы украсть что-нибудь там », — сказала она. Она вошла в спальню и

заглянул в коробку, потом вышел. «Ничего страшного, — сказала она. «Что ж, я рада»,

Я сказал. Она вернулась на диван и взяла журнал. «Вы

знаете, что у медуз мозг больше, чем у людей? » она сказала.«Я не верю

это, — сказал я. «Ну, они есть. Здесь написано, — сказала она.

Похититель печенья: Поэма о том, насколько мы можем не обращать внимания на то, насколько мы можем ошибаться

Вор печенья

Валери Кокс

Однажды ночью женщина ждала в аэропорту за несколько часов до вылета. Она искала книгу в магазинах аэропорта, купила пакет печенья и нашла, куда можно бросить.

Она была поглощена своей книгой, но случайно увидела, что мужчина, сидящий рядом с ней, настолько смел, насколько это возможно.. Вытащила из мешка одно или два печенья, которые она пыталась проигнорировать, чтобы избежать сцены.

Итак, она жевала печенье и смотрела на часы, когда бесстрашный похититель печенья уменьшал ее запасы. По мере того, как проходили минуты, она все больше раздражалась, думая: «Если бы я не был таким милым, я бы чернил ему глаз».

На каждое печенье, которое она брала, он брал и одно, когда оставалось только одно, она задавалась вопросом, что он будет делать. С улыбкой на лице и нервным смехом он взял последнее печенье и разбил его пополам.

Он предложил ей половину, а он съел другую, она выхватила ее у него и подумала… ооо, брат. У этого парня есть нервы и он груб, почему он даже не выразил благодарности!

Она никогда не знала, когда она была так раздражена, и вздохнула с облегчением, когда объявили ее рейс. Она собрала свои вещи и направилась к воротам, отказываясь оглядываться на вороватую неблагодарность.

Она села в самолет и опустилась на сиденье, затем она нашла свою книгу, которая была почти полной.Когда она потянулась в своем багаже, она ахнула от удивления, перед ее глазами был ее пакет с печеньем.

Если мой здесь, она простонала в отчаянии, остальные были его, и он попытался поделиться. Слишком поздно извиняться, с горечью поняла она, что она грубая, неблагодарная и воровка.

* * *

Как часто вы были в чем-то абсолютно уверены, а потом выясняли, что ошибались?

Возможно, вы были уверены, что положили ключи на обеденный стол, но нашли их в кармане брюк.Или вы были уверены, что провалили экзамен, но в итоге получили B.

Большинство из нас склонны ошибаться в сторону пессимизма, оправдывая это утверждением, что это более «реалистично», и говоря, что мы не хотим надеяться и разочаровываться. К сожалению, мы этим не делаем себе никаких одолжений. Я имею в виду, подумайте, зачем нам самому ставить против ? Делает ли пессимизм более решительным, настойчивым, сосредоточенным, находящимся под давлением, восторженным, стойким и ведет к более динамичным выступлениям? Да… не очень.

Мы не умеем предсказывать будущее

Кроме того, когда дело доходит до будущего, мы очень плохо его предсказываем. Кто думал, что Дюк будет противостоять Батлеру в финале NCAA? Сколько людей думали, что Арнольд Шварценеггер однажды станет губернатором Калифорнии?

Бывший астронавт НАСА Джон Гленн (первый американец, вышедший на орбиту Земли) однажды сказал (я перефразирую), что он привык задавать себе вопрос «Почему бы и нет?», Объясняя это тем, что никто из нас действительно не знает, что возможно , почему бы не подумать о возможности того, что мы способны на что-то невероятно потрясающее?

Могли бы вы стать мировой сенсацией YouTube? Почему нет?

Не могли бы вы открыть свой собственный лейбл? Почему нет?

Не могли бы вы получить работу в Берлинской филармонии? Почему нет?

Ключ к успеху

Одним из наиболее последовательных открытий в литературе по спортивной психологии является связь между уверенностью в себе и успехом.Я могу предположить, что это потому, что уверенные в себе люди имеют тенденцию быть ужасно настойчивыми. Насколько вы настойчивы, насколько уверены в себе, если пессимистично оцениваете доступные вам возможности?

Мораль истории — не делайте поспешных выводов о том, что, по вашему мнению, для вас невозможно… не будьте вором печенья.

Исчезающий поэт | Работа — Basso — Thief Game Guide

Далее Работа — Basso Взяв забор Назад Работа — Basso Удар безумия

Работодатель: Basso [ Stonemarket — офис Basso ]

Доступность: Вы получаете возможность начать эту миссию после того, как завершите вторую главу игры.Вам нужно встретиться с z Basso w в таверне Crippled Burrick.

Ваш пункт назначения показан на скриншоте выше — он расположен в западной части Южного квартала, в [ South Quarter / Riverside — Riverside Rooftops ]. Способ добраться туда был представлен в описании сюжетной линии игры на странице под названием достичь Южного квартала (посещение города после того, как вы завершили вторую главу игры).Примечание. Перед тем, как отправиться в путь, убедитесь, что у вас есть гаечный ключ на . Кроме того, вы также можете получить Razor , потому что это позволит вам украсть все вещи поэта.

После того, как вы доберетесь до Южного квартала [ Южный квартал / Риверсайд — Путь Барона, север ], идите на юг, не забывая держаться в тени и избегать охранников . Остановитесь после того, как достигнете большого балкона, показанного на скриншоте выше, где находится противник с арбалетом (иногда здесь также появляется другой охранник ).Подождите, пока он пойдет налево, перепрыгните южную балюстраду и поверните на запад. Пройдите по узкой тропинке между зданиями и взломайте окно по пути.

Площадь подъезда в квартиру поэта

Пройдя через окно, вы попадете в новое место [ South Quarter / Riverside — Riverside Rooftops ]. Спрыгивайте на более низкий уровень и поворачивайте к южному выступу. Заберитесь на выступ и откройте новое окно, которое откроет вам доступ в квартиру поэта [ Южный квартал / Риверсайд — Обитель поэта ].

В квартире поэта есть несколько предметов, например, нож — 2G , Water Arrow , расческа — 10G , газета — остерегайтесь чрезмерно активных воображений! И картина (Двор Монтонесси — Неурожайный сезон) , которую можно получить только с помощью бритвы. Однако наиболее важным является получение пяти фрагментов стихотворения, многие из которых, к сожалению, хорошо спрятаны. Первый фрагмент (Южный квартал — Фрагмент стихотворения первый) находится на шкафу, показанном на скриншоте выше, который находится на верхнем этаже квартиры.Гарретту нужно забраться на этот шкаф.

Сундук

Второй фрагмент (Южный квартал — Фрагмент стихотворения два) можно найти в сундуке на верхнем уровне квартиры.

Документ, который вы ищете

Третий фрагмент (Южный квартал — Фрагмент стихотворения третий) находится на верхнем уровне квартиры, на полу справа от кровати. Этот спрятан за другим предметом, поэтому его не так-то легко обнаружить.

Четвертый фрагмент (Южный квартал — Четвертый фрагмент стихотворения) можно найти в секретной области на нижнем уровне квартиры. Вы можете получить доступ к этой комнате, используя гаечный ключ на решетке вентиляционного вала, показанной на скриншоте выше. Пройдите через шахту и закройте сундук, который вы там найдете, благодаря которому вы найдете документ.

Стол

Последний, пятый фрагмент (Южный квартал — Фрагмент стихотворения 5 — 50G) находится в ящике стола на нижнем уровне квартиры.На этом миссия заканчивается.

Далее Работа — Basso Взяв забор Назад Работа — Basso Удар безумия

Воров Небес | Кирпичные книги

Победитель Мемориальной премии Пэта Лоутера 2017 года

Лирические стихи, созданные с непревзойденным мастерством поэтессы на пике своих возможностей

Heaven’s Thieves — это собрание, посвященное важным вопросам: для чего нужны тела? Что значит быть живым? Что такое красота и почему она так властна над нами? В чем смысл искусства? — и в самом неотложном — как жить в разрушенной экологии, что делать с горем, болезнями, предательством.Синклер обращает свое внимание на эти вопросы с бесстрашным любопытством, бережливостью и оригинальностью, рожденными ее готовностью довести свое собственное исследование до предела. Эти стихи сближаются и глубоко режут, смешивая предмет и объект, поверхность и душу: «Красная грязь блестит / как разрезанные фрукты — или как нож /, который резал, лежал».

В этой своей пятой коллекции Синклер знает, что природа одновременно «умерщвлена» и «неисчерпаема»; это искусство — элегия для переживания, но даже в этом случае

… умереть
— не омыть тело оленя, как привидение;
— это не прятаться под живой кожей.
Это изменение ценности вещей.

(из «Мертвых»)

Опыт и его значение — в этих стихотворениях изменено . Они так же мудры, как и разрушительны, и они меняют нас так же несомненно, как переделывают мир.

Похвала Сью Синклер:

«В Heaven’s Thieves Сью Синклер предлагает нам великолепную авторитетную медитацию о красоте и воплощении. Уверенные в музыке и выточенные в уме, пересекающие царства и бесстрашные, стихи Синклера живут, думают и чувствуют, постепенно и по существу, о вещах, которые имеют значение.Книга Синклера информирует в самом полном смысле этого слова. И в равной степени завораживает ». —Джейн Хиршфилд

«… поэт, который долго и пристально смотрит на мир в поисках экзистенциального смысла. Ее прилежный взгляд проницателен, даже — осмелюсь сказать это в эту светскую эпоху — проникновенен ». —Барбара Кэри, The Toronto Star

«… яркие, живые, четкие и наполненные восхитительными метафорами-сюрпризами». —Анита Лэхи, Arc Magazine

Воровского полудня: стихи Роуз Стайрон Стирон, Роза: очень хороший переплет (1973), первое издание., Подпись автора (ов)

Опубликовано The Viking Press, Нью-Йорк, 1973.

Состояние: очень хорошее Твердая обложка

Об этом товаре

Подписано автором.Написано сестре автора. 87 страниц. Доски потускнели по верхнему краю. Плотный переплет. Суперобложка имеет незначительные потертости с потемнением и легкими загрязнениями по краям. Помещен в съемный защитный кожух. Текст чистый и без отметок. Доступное количество: 1. Категория: Поэзия; Подписано автором. Больше фотографий по запросу. №: 52984 .; Подписано авторами. Инвентарный список продавца № 52984

Задать вопрос продавцу

Библиографические данные

Название: Воровской полдень: Стихи Роуз Стайрон

Издатель: The Viking Press, Нью-Йорк

Дата публикации: 1973

Переплет: Твердая обложка

Состояние книги: Очень хорошее

Суперобложка Состояние: Очень хорошо

Подпись: Подпись автора (ов)

Издание: Первое издание.

Описание магазина

Специализируется на всех жанрах, балтиморском и региональном, математике и естествознании, истории, антиквариате и коллекционировании, кожаных переплетах.

Посетить витрину продавца

Условия продажи:

Мы гарантируем состояние каждой книги, как это описано на сайтах Abebooks web
. Если вы недовольны своей покупкой (неправильная книга / не соответствует описанию
/ повреждена) или если заказ не прибыл, вы имеете право на возмещение
в течение 30 дней с предполагаемой даты доставки.Если вы передумали по поводу
книги, которую вы заказали, воспользуйтесь ссылкой [Задайте вопрос продавцу книг] на номер
, свяжитесь с нами, и мы ответим в течение 2 рабочих дней.

Условия доставки:

Заказы обычно доставляются в течение 2 рабочих дней. Стоимость доставки указана для книг
весом 2,2 фунта или 1 кг. Если ваш заказ на книгу тяжелый или негабаритный, мы можем связаться с вами, чтобы сообщить, что требуется дополнительная доставка.

Список книг продавца

Способы оплаты
принимает продавец

Песнь воров.- Бесплатная онлайн-библиотека

Страница / Ссылка:

URL страницы: HTML-ссылка:

Стихи воровские: Подбор статуса: блатные стихи жизнь воровскую — Статусы для вконтакте, одноклассников и аськи

«От Кирилла Серебренникова до вора в законе Воскреса». Портрет на фоне расчленения трансгендера, что не повлиял на суд

Франсуа Вийон — Баллады на воровском жаргоне: читать стих, текст стихотворения полностью

Баллада I

Баллада II

Баллада III

Баллада IV

Баллада V

Баллада VI

Баллада VII

Баллада VIII

Баллада IX

Баллада X

Баллада XI

Борис Чичибабин — Памяти А. Твардовского

почему ее знают все • Расшифровка эпизода • Arzamas

Преступная Россия: Силовые структуры: Lenta.ru

Материалы по теме

Золотой вор

Вышел из Коми

Стихи об арцахском паспорте | Вестник Кавказа

Вяжи и другие стихи — Творчество Владимира Зайцева — Творчество Мастеров — «МАСТЕРА»

Вор — Архив стихов

Вор Джеймса Тейта

Похититель печенья: Поэма о том, насколько мы можем не обращать внимания на то, насколько мы можем ошибаться

Вор печенья

Мы не умеем предсказывать будущее

Ключ к успеху

Исчезающий поэт | Работа — Basso — Thief Game Guide

Воров Небес | Кирпичные книги

Воровского полудня: стихи Роуз Стайрон Стирон, Роза: очень хороший переплет (1973), первое издание., Подпись автора (ов)

Песнь воров.- Бесплатная онлайн-библиотека

alexxlab

Добавить комментарий Отменить ответ

«От Кирилла Серебренникова до вора в законе Воскреса». Портрет на фоне расчленения трансгендера, что не повлиял на суд

Франсуа Вийон — Баллады на воровском жаргоне: читать стих, текст стихотворения полностью

Баллада I

Баллада II

Баллада III

Баллада IV

Баллада V

Баллада VI

Баллада VII

Баллада VIII

Баллада IX

Баллада X

Баллада XI

Борис Чичибабин — Памяти А. Твардовского

почему ее знают все • Расшифровка эпизода • Arzamas

Преступная Россия: Силовые структуры: Lenta.ru

Материалы по теме

Золотой вор

Вышел из Коми

Стихи об арцахском паспорте | Вестник Кавказа

Вяжи и другие стихи — Творчество Владимира Зайцева — Творчество Мастеров — «МАСТЕРА»

Вор — Архив стихов

Вор Джеймса Тейта

Похититель печенья: Поэма о том, насколько мы можем не обращать внимания на то, насколько мы можем ошибаться

Вор печенья

Мы не умеем предсказывать будущее

Ключ к успеху

Исчезающий поэт | Работа — Basso — Thief Game Guide

Воров Небес | Кирпичные книги

Воровского полудня: стихи Роуз Стайрон Стирон, Роза: очень хороший переплет (1973), первое издание., Подпись автора (ов)

Песнь воров.- Бесплатная онлайн-библиотека

alexxlab

Вам также может понравиться

Как расстаются львы мужчины: Мужчина Лев и разрыв отношений: как расстаются, поведение

Вопросы при знакомстве с парнем в интернете: Вопросы для парня (мужчины) при знакомстве в Интернете. Что спросить онлайн?

Сколько пить воды кормящей маме: Что есть при грудном вскармливании | Диета при грудном вскармливании

Добавить комментарий Отменить ответ