С любимыми не расставайтесь стих цветаева: С любимыми не расставайтесь («Ирония судьбы…») слова песни

Как пишет переводчик Джейми Гэмбрелл во введении к сборнику, дневник предлагал Цветаевой как свободу работать вне любых литературных условностей или профессионального давления, так и структуру, необходимую ей для опоясания полный хаос послереволюционной жизни. Она включает в свои дневники воспоминания о своей юности, обрывки разговоров с детьми и друзьями, размышления о поэзии, наблюдения и критику быстрых изменений в российской столице и языке, а также вызывающие воспоминания отрывистые взгляды на повседневную жизнь, как утверждает Гамбрелл. являются не просто биографическим содержанием, но «сами по себе являются выдающимся историческим документом.Один отрывок, описывающий очевидный набег, гласит: «Крики, крики, звон золота, старушки с непокрытыми головами, изрезанные перины, штыки… Они обыскивают все». Несколькими страницами позже: «Рынок. Юбки — поросята — тыквы — петухи. Умиротворяющая и завораживающая красота женских лиц. Все темноглазые и все в ожерельях ».

Она резко пишет о собственном одиночестве и отчуждении. «Я со всех сторон изгой: для хама я« бедный »(чулки дешевые, без бриллиантов), для хама -« буржуа », для свекрови -« бывший человек », для Красные солдаты — гордая, коротко стриженная барышня.О покупках она пишет: «Продуктовые магазины теперь напоминают витрины салонов красоты: все сыры — аспики — пирожные — ни на йоту не живее восковых кукол. Тот самый легкий ужас ». И о ее собственной бедности, все еще мрачно ошеломляющей новизны: «Я живу и сплю в одном и том же ужасающе сморщенном коричневом фланелевом платье, сшитом в Александрове весной 1917 года, когда меня там не было. Все в дырах от падающих углей и сигарет. Рукава, собранные на резинке, закатываются и застегиваются английской булавкой.

Она брала крохотные раздаточные материалы от друзей, частичную работу там, где могла их получить, и получала гроши здесь и там за то, что читала свою работу вслух. В конце концов, она отправила свою младшую дочь Ирину в государственный детский дом, думая, что ее лучше накормят. Вскоре ребенок умер от голода, еще больше погрузив Цветаеву в смятение и горе.

Цветаева родилась в 1892 году в семье профессора искусств Московского университета и пианистки. До того, как ей исполнилось 20 лет, она впитала в себя многое из мира.Она была заядлым и всеядным читателем, особенно интересовалась литературой и историей, а подростком училась во Франции и Швейцарии. В детстве семья жила за границей, ища более справедливый климат и санатории для лечения туберкулеза матери Марины, убившего ее в 1906 году.

Союз родителей Цветаевой был вторым браком для ее отца, который впоследствии основал то, что сейчас известный как Пушкинский музей, и для ее матери, у которой до этого были серьезные отношения.По большому счету, этих двоих преследовала их прошлая любовь, от которой они так и не оправились. У Цветаевой и ее сестры было двое сводных братьев и сестер от первого брака ее отца, с которыми ее мать никогда не ладила.

Это, пожалуй, одна из причин, по которой Цветаева на протяжении всей жизни оставалась почти фанатичной поклонницей любви во многих ее проявлениях. Как пишут Оксана Мамсымчук и Макс Розочинский в Los Angeles Review of Books , несмотря на жизнь, полную трагедий, Цветаева «сохранила детскую способность любить» и написала в своем стихотворении Письмо к Амазонке, «любовь само детство.

Она страстно погрузилась в то, что ее муж Сергей Эфрон в письме другу назвал «ее ураганами», продолжая бессчетные эпистолярные романы и полномасштабные эротические романы. «Важно не , что , а , как, », — продолжил Эфрон. «Не суть или источник, а ритм, безумный ритм. Сегодня — отчаяние; завтра — экстаз, любовь, полное самоотречение; а на следующий день — снова отчаяние ».

Она познакомилась с Сергеем Эфроном в Коктебеле, своего рода приморской колонии художников в Крыму в 1911 году.Ефрон, тоже поэт, обладал той трагедией, которую, кажется, тянуло к Цветаевой. Он был шестым из девяти детей. Его отец, работавший страховым агентом, умер, когда он был подростком. Год спустя один из его братьев покончил с собой. Его мать, узнав о смерти сына, покончила с собой на следующий день.

Цветаева и Ефрон быстро влюбились и поженились на следующий год (оба были еще подростками), хотя Цветаева продолжала вести дела, в первую очередь с поэтом Осипом Мандельштамом, о котором она написала «Вехи», цикл стихи часто считались ее лучшими.Любовь, которую любила Цветаева, временами сродни детству, а временами бурная и мучительная, возможно, лучше всего проиллюстрирована в другом ее значительном романе с поэтессой Софьей Парнок. Цветаева написала цикл стихов «Подруга» о Парноке (преподнося ее ей в подарок), тон ее чередовался то игривый, то насмешливый, то жестокий. Парнок, со своей стороны, писал стихи, предсказывая кончину пары. Как выразилась российский литературовед Дайана Льюис Бургин, их страсть, «похоже, была одной из тех, что подпитывались влечением к собственной гибели.

В 1922 году Цветаева покинула СССР со своей выжившей дочерью и воссоединилась с Эфроном в Берлине. Затем семья переехала в Прагу. В 1925 году у нее родился сын Георгий. Летом 1926 года Цветаева срочно, лихорадочно переписывалась с двумя титанами европейской литературы — Борисом Пастернаком и Райнером Марией Рильке. В этих коротких, ярких отношениях (Рильке умер в 1926 году; Цветаева и Пастернак продолжали писать друг друга) та же неудержимая и мучительная искра, та же одержимость навязчивой идеей, которая характеризует большую часть биографии и поэзии Цветаевой.

Она провела 1930-е годы в основном в Париже, демонстрируя то, что русская писательница Нина Берберова называет «особой мерзостью парижских художников и поэтов в период между двумя войнами». Она заболела туберкулезом и жила на небольшую стипендию художника от чешского правительства и все, что могла заработать, продавая свои работы. Она написала Пастернаку о своем отчуждении, сказав: «Они не любят поэзию и что я такое, кроме того, не поэзии, а того, из чего она сделана. [Я] негостеприимная хозяйка.Молодая женщина в старом платье ».

За исключением учебников истории, революции не суммируются точно. Скорее, они исходят бесчисленным множеством способов. Несмотря на то, что они жили за границей, семья Цветаевой столкнулась со всей батареей советских ужасов. Эфрон и выжившая дочь пары Ариадна тосковали по СССР и в конце концов вернулись в 1937 году. Эфрон к тому времени работал в НКВД (советские силы безопасности до КГБ), как и жених Ариадны, шпионивший за семьей. Обвиненные в шпионаже в разгар сталинского террора, оба были арестованы.Эфрон был казнен в 1941 году. Ариадна была приговорена к восьми годам колонии. Еще около десяти лет она провела в тюрьмах и в ссылке в Сибири. Сестра Цветаевой Анастасия также попала в тюрьму; она жила, но они никогда больше не виделись.

«ПРАВДА — ЭТО ПЕРЕГОВОР», — написала Цветаева много лет назад в письме другу.

В 1939 году Цветаева также вернулась в свой родной город Москву, но ее перевели в Елабугу, небольшой городок в Татарстане, чтобы избежать наступления немецкой армии.Писательница Нина Берберова вспоминает, как видела Цветаеву незадолго до ее отъезда в Москву в 1939 году на похоронах другого поэта в Париже. О встрече она пишет: «У нее были седые волосы, серые глаза и серое лицо. Ее большие руки, грубые и грубые, руки уборщицы, были сложены на животе, и у нее была странная беззубая улыбка. И я, как и все, прошел мимо, не поздоровавшись с ней ».

Два года спустя, еще в Елабуге, Цветаева покончила с собой. Она оставила письмо своему 16-летнему сыну (который был призван в армию и через несколько лет погиб в бою), в котором говорилось: «Простите меня, но было бы только хуже.Я тяжело болен, это уже не я. Я люблю тебя безумно. Поймите, что я больше не могу жить. Скажи папе и Але, если увидишь их, что я любил их до последней минуты, и объясни, что я зашел в тупик ». Ее похоронили в безымянной могиле.

Цветаева: Трагическая жизнь | Чарльз Симич

Если говорить о русской поэзии прошлого века, то Осип Мандельштам, Анна Ахматова и Борис Пастернак — достаточно знакомые имена, но не Марина Цветаева, равная им.Поскольку ее чрезвычайно трудно переводить, ее работы почти неизвестны, и даже когда они становятся доступными, они не производят большого впечатления. Она кажется чужой и недосягаемой с ее эллиптическим синтаксисом и необычно запутанными метафорами. Есть также чистый объем и диапазон ее письма. Например, в одном из ее стихотворений рассказывается о трансатлантическом перелете Линдберга, а в других сюжеты взяты из сказок. У нее есть сотни стихов, несколько почти эпической длины в дополнение к изрядному количеству прозы, включая мемуары, дневники и письма, а также несколько пьес в стихах.Не все, что она написала, конечно, первоклассно, но многое. Можно спросить для сравнения, так ли она хороша, как Элиот или Паунд. Она так же хороша, как и они, и, возможно, у нее в рукаве больше хитростей, как у поэта.

Ее жизнь представляет собой необычайно захватывающий рассказ, который очень подробно описан в нескольких прекрасных биографиях поэта, опубликованных за последние двадцать лет. Трагические жизни, конечно, нельзя сравнивать по степени ужасности. Даже в обычное время нельзя быть уверенным в том, какой беспорядок люди создают в своей жизни из-за недостатков характера и неудач, а в какой — из-за обстоятельств, в которых они оказались.Когда дело касается мужчин и женщин, переживших десятилетия войн, революций и изгнаний, становится все труднее понять, кого или в чем винить. Как сказала Цветаева в стихотворении: «Боюсь, что на такое несчастье не хватит всего Расина и всего Шекспира!…» ¹

Марина Цветаева родилась в 1892 году в Москве и росла в атмосфере атмосферы культура и изысканность. Ее отец был филологом-классиком, преподавал в Московском университете и был основателем одного из важных музеев города.Мать Марины была опытной пианисткой и хотела, чтобы ее дочь стала музыкантом. В 1902 году по совету врачей после того, как ей поставили диагноз туберкулез, она забрала Марину и ее младшую сестру из школы и отправилась в Италию в поисках лекарства. Семья вернулась в Россию в 1905 году, где через год умерла мать. Марина училась в школах в России и Париже, где начала писать стихи и переводить с французского. Сборник ее стихов, Evening Album , был опубликован в 1910 году и получил высокую оценку.Ее стихи были романтическими и сентиментальными, как и следовало ожидать от подростка, но также, как говорили, она внесла в этой связи новую и смелую близость в русскую поэзию.

В 1912 году Цветаева вышла замуж за Сергея Ефрона, происходившего из известной семьи издателей энциклопедий и политических радикалов. Он был моложе ее. В том же году она выпустила вторую книгу стихов Волшебный фонарь и родила дочь Ариадну (Алю). Деньги семьи сделали молодоженов обеспеченными.Они купили дом в Москве и провели лето на берегу Крыма. Брак, однако, не удался. У Цветаевой были романы с поэтами Софией Парнок и Осипом Мандельштамом. В апреле 1917 года у нее родилась вторая дочь Ирина, и Эфрон, желая, скорее всего, выбраться из неловкой домашней ситуации, пошел добровольцем в Императорскую армию. Октябрьская революция застала Цветаеву в Крыму. Она вернулась в революционную Москву в конце ноября, когда ее муж вступал в Белую армию для борьбы с большевиками.Следующие три года она ничего о нем не знала.

Цветаева оказалась одна в возрасте двадцати пяти лет, почти без средств к существованию и без средств к существованию и двум своим маленьким детям. Она выжила благодаря дружелюбным соседям и продаже своего имущества. Вот описание из сборника прозы Земных знаков ее жизни в Москве:

Я встаю — верхнее окно едва серое — холодно — лужи — опилки — ведра — кувшины — тряпки — везде детские платья и рубашки.Я раскалываю дрова. Разожги огонь. В ледяной воде промываю картошку, которую отвариваю в самоваре. (Долгое время я варил в нем суп, но однажды он так забился просом, что в течение нескольких месяцев мне приходилось снимать крышку и ложить сверху воду — это старинный самовар с декоративным краном, Не откручивалась, спицами и гвоздями не поддавалась. Наконец, кто-то — как-то задул.) Топлю самовар раскаленными углями, которые беру прямо с печки. Я живу и сплю в одном и том же ужасно сморщенном коричневом фланелевом платье, сшитом в Александрове весной 1917 года, когда меня там не было.Все в дырах от падающих углей и сигарет. Рукава, собранные на резинке, закатываются и застегиваются английской булавкой.

Вор однажды ворвался в квартиру Цветаевой и ужаснулся обнаруженной бедности. Она попросила его сесть и поговорила с ним. Когда он собрался уходить, он предложил ей деньги. Тем не менее, в своем дневнике после одного такого мрачного момента она делает удивительное замечание:

Я не записал самого главного: веселья, остроты мысли, вспышек радости при малейшем успехе, страстной направленности всего моего существа.

Несмотря на нескончаемые трудности, это был продуктивный период для нее. Она написала длинные стихотворные драмы и десятки коротких текстов. Она также заполнила свои записные книжки тем, что видела и слышала, путешествуя по провинциям в поисках еды. Некоторые из этих комментариев включены в Earthly Signs , чудесную подборку из ее дневников и эссе в исключительно прекрасном переводе Джейми Гамбрелла. Они дают нам представление о временах, не сильно отличающееся от того, что содержится в рассказах Исаака Бабеля.Цветаева — отличный репортер. Что бы ни утверждали историки, в революционные времена воровство важнее идей. В то время как лидеры революции обещают луну, убийства и грабежи — единственная реальность, которую знают бессильные.

Автобиографические сочинения и эссе Цветаевой наполнены запоминающимися описаниями и красиво оформленными фразами. «Сердце: это скорее музыкальный, чем физический орган», — говорит она, например. Или: «Смерть пугает только тело.Душа не может этого представить. Следовательно, в самоубийстве тело — единственный герой ». Ее взгляды на все, от поведения людей до природы поэзии, проницательны и оригинальны. Ничего подобного не было видно в ее собственной жизни, когда она совершала одну ошибку за другой. Зимой 1919–1920 годов, не имея возможности прокормить детей, она поместила их в детский дом. Старшая, Аля, заболела, и Цветаева вернула ее домой и вылечила. В феврале ее младшая дочь, которой еще не исполнилось трех лет, умерла от голода в том же приюте.Преодолевая чувство вины за пренебрежение к ребенку, она очень редко вспоминала о ней снова.

«Я — неиссякаемый источник ереси», — заявила Цветаева. «Не , зная ни одного, я исповедую их всех. Возможно, я их даже создаю ». Ей не нравился Чехов с его чувством меры; она всегда была на чьей-то стороне. Одно из самых забавных воспоминаний в книге « земных знаков » содержит ее описание чтения стихов с восемью другими женщинами, на котором она читала стихи, восхваляющие Белую армию, аудитории, состоящей в основном из солдат Красной армии.Она считала, что долг поэзии — встать на сторону побежденных. Она также посчитала оскорбительным слово «поэтесса», примененное к ней самой. По ее словам, в поэзии есть более существенные различия, чем принадлежность к мужскому или женскому полу. Ее мужество и независимость удивительны, если вспомнить, что другим порядочным людям приходилось пресмыкаться и что большинство других поэтов — даже те, кто позже передумал — приветствовали Революцию. Долгое время они не могли смириться с тем, что все эти страдания были напрасными.

В то время как ранние стихи Цветаевой вызывали восхищение у современников, этого нельзя сказать о ее творчестве 1920-х годов. Вот как описывал ее стихи ее бывший возлюбленный Мандельштам: «Самое печальное в Москве — это дилетантская вышивка Марины Цветаевой во славу Божией Матери». Жаловавшись на женскую поэзию в целом и на нее в частности, он сказал, что ее стихи оскорбляют как слух, так и исторический смысл. ² Лев Троцкий в своей некогда широко читаемой и почитаемой книге Литература и революция (1923) соглашается, называя это узкой поэзией, охватывающей саму поэтессу, некоего джентльмена в шляпе дерби или военных шпор, и, наконец, Бога, который выполняет обязанности врача, специализирующегося на женских жалобах.В литературных кругах эмигрантов обычно была одна и та же история. «Она заходит в литературу в бигуди и халате, как будто направляется в ванную», — написал критик ³ .

Джейми Гамбрелл хорошо подытоживает трудности работы Цветаевой в своем кратком и чрезвычайно проницательном введении к Земным знакам :

Цветаеву нелегко читать даже образованным носителям русского языка. Она знакомит читателей с изобилием идиом и стилей Джойсана, начиная от метафорической речи в сказках и пересказов крестьянского диалекта до высокой литературной дикции, пропитанной греческими и римскими мифами, классикой и немецким романтизмом.Она использовала почти все классические русские метры, добавляя свои новшества, оригинально использовала русские народные ритмы. Ее тема основана на столь же разнообразных литературных, исторических и фольклорных источниках. Как однажды сказал Волошин, в Цветаевой сосуществовали десять поэтов.

Лингвистическую плотность ее стихов можно сравнить с лингвистической плотностью стихов Джеральда Мэнли Хопкинса, за исключением того, что у нее намного больше голосов. В письме к Рильке, с которым у нее был эпистолярный роман, она пишет:

. Я не русский поэт и всегда удивляюсь, когда меня принимают за одного и смотрят в этом свете.Причина, по которой человек становится поэтом (если бы можно было им стать, если бы он не был им прежде всего!), Заключается в том, чтобы не быть французом, русским и т. Д., Чтобы быть всем.

Однако немного позже в том же письме она говорит: «Тем не менее, в каждом языке есть что-то, что принадлежит только ему, — это это». ⁴ Цветаева — поэтесса того это . «В почти библейском смысле, — пишет Гамбрелл, — Слово — это средство творения; порождая как субъект, так и эмоции, это воплощение духа.

Быть поэтом уха и делать звук более важным, чем зрение, — значит делать себя практически непереводимым. Ни один из переводов ее стихов, которые я читал — а их очень много — не может передать ее полную словесную силу, хотя некоторые, такие как переводы Нины Коссман и Майкла М. Найдана, подходят близко в переводе ее слишком часто заставляют казаться болезненно неловкой и скучной, когда она совсем не такая. Вот как Робин Кембалл исполняет одно из своих стихотворений в Milestones :

НОМЕР ПОЭМЫ 31

Одна дикая старая ведьма мне прямо сказала
Согнутая, как ярмо, в своем безумии:
— Не твое лгать, праздно мечтая,
Не твое, чтобы отбеливать белье,
Твое царствование — в какой-то затерянной окраине,
Твое целовать, мой дорогая — ворон.
Я побелел, как облако, когда я слушал:
Вынесите белое погребальное одеяние,
Черного жеребенка больше не для порки,
Папы в соборе больше не для питья,
Уложите меня мирно под яблоню,
Без молитв , нет благовоний, чтобы убаюкивать меня.
Низкий поклон — это благодарность, которую я говорю за
За совет и императорскую милость,
За ваши карманы, такие пустые,
За песни ваших узников в изобилии,
За позор, наполовину разделенный с мятежом, —
За ваш любовь, за жестокую любовь, которую ты дал.
Когда звонит колокол из собора —
Меня утащат дьяволы.
Когда мы вместе опускали бокалы,
Я говорил, и я скажу Создателю —
Что я любил тебя, мой крепкий юноша,
За пределами славы и за пределами солнечного света.

Это не похоже на великого поэта, которого я хвалил. К сожалению, такое впечатление складывается из Milestones , сборника в основном коротких лирических стихов, написанных в 1916 году. Многие переводы, даже если они частично удачны, испорчены неудачным, неидиоматическим подбором слов и фраз.Сама Цветаева переводила свои стихи на французский язык не намного лучше. Она пошла на большую вольность, чем Кембалл, транспонировала и изменила тональность стихов, не только используя другие слова, но и изменяя образы в надежде сохранить главное, утверждая, что на другом языке нужно писать что-то новое. Это кажется разумным советом, за исключением того, что перевод, который она сделала, не годился. Тем не менее, на мой взгляд, время от времени пользоваться свободой — это единственный способ продолжить перевод ее стихов и, если повезет, осуществить невозможное.

В мае 1922 года Цветаева покинула Россию со своей дочерью, чтобы воссоединиться с мужем, который тогда жил в Праге. Она добралась до Берлина, где, ожидая воссоединения с Эфроном, у нее был роман со своим издателем. После двух месяцев в Берлине семья переехала в деревню на окраине Праги, где они прожили следующие два с половиной года. Ее сын Георгий (известный как Мур) родился в 1925 году. Годы в Чехословакии были сравнительно счастливыми. Государство щедро выплачивало стипендии русским студентам-эмигрантам и представителям интеллигенции.Цветаева тоже писала. Некоторые из ее стихотворений были написаны в это время, в том числе The Swain и The Pied Piper (оба основаны на сказках), а также два самых лучших, Poem of the Mountain и Poem of End , оба были вдохновлены другим увлечением. В письме, которое ее муж написал в то время, он описывает, каково было жить с ней:

Марина — страстная женщина…. Окунуться головой в ее ураганы стало для нее жизненно важным дыханием.Больше не имеет значения, кто вызывает эти ураганы. Почти всегда (теперь, как и раньше) — или, скорее, всегда — все основано на самообмане. Человек изобретен и начинается ураган. Если быстро раскрывается незначительность и узость возбудителя урагана, то Марина уступает место урагану отчаяния. Состояние, которое способствует появлению нового возбудителя. Важно не , что , а , как . Не суть или источник, а ритм, безумный ритм.Сегодня — отчаяние; завтра — экстаз, любовь, полное самоотречение; а на следующий день — снова отчаяние. И все это с проницательным, холодным (может быть, даже цинично вольтерянским) умом. Вчерашние кроссовки остроумно и жестоко высмеиваются (почти всегда справедливо). Все занесено в книгу. Все круто и математически изложено в формуле. Огромная печь, для костра которой нужны дрова, дрова и еще дрова. Нежелательная зола выбрасывается, а качество древесины не так важно. Пока печка тянет хорошо — все превращается в пламя.Плохая древесина сгорает быстрее, хорошая — дольше.

Само собой разумеется, что я давно не использую огонь.

Ее собственное объяснение в письме не противоречит объяснениям ее мужа:

Я не создан для [этой] жизни. У меня все пожар. Я могу быть вовлечен в десять отношений одновременно (прекрасные «отношения», это!), И уверять каждого из них со всей глубины, что он единственный. Но я терпеть не могу ни малейшего поворота головы от себя.У меня БОЛЬНО, ты понимаешь? Я человек, содранный заживо, а у всех остальных есть доспехи. У всех вас есть искусство, социальные проблемы, дружба, развлечения, семьи, обязанности, а у меня, в глубине души, НИЧЕГО нет. Все отваливается, как кожа, а под кожей — живая плоть или огонь — я Психея. Я не вписываюсь ни в одну форму, даже в самую простую форму моих стихов. ⁵

Почти все стихотворения, составляющие ее величайший единственный сборник « После России », были написаны в то время.Вот стихотворение из этой книги, которое я прочитал одним из первых, и я никогда не забывал его. Он происходит из «Книга пингвинов русского стиха », опубликованного в 1962 году в том, что редактор называет «простым прозаическим переводом», который я до сих пор предпочитаю нескольким другим версиям в стихах.

ПОПЫТКА НА РЕВНОСТЬ

Какова твоя жизнь с другой женщиной? Проще, правда? Удар весла! Память обо мне,

плавучий остров (в небе, а не в воде), скоро отступающий, как береговая линия?…

Души, о души, вы будете сестрами, а не любовниками!

Какова ваша жизнь с обычной женщиной ? Без божественного? Теперь, когда вы свергли свою королеву и сами отказались от престола,

какова твоя жизнь? Чем ты занимаешься? Как ты дрожишь? Как вы встаете [с кровати]? Как тебе удается расплачиваться за бессмертную мелочь, бедняга?

«С меня хватит судорог и сердцебиения — сниму дом!» Какова твоя жизнь с такой же женщиной, как с любой другой, с тобой, моей избранницей?

Является ли еда более подходящей и съедобной? Не жалуйтесь, если вам это надоело! На что похожа ваша жизнь с подобием — вы, наступившие на Синай?

Какова твоя жизнь с незнакомцем, женщиной из этого мира? Скажи мне прямо: ты ее любишь? Разве стыд, как поводья Зевса, не хлестает вам лоб?

Какова твоя жизнь? Как твое здоровье? Как ты поешь? Как ты справляешься с гноящейся раной бессмертной совести, бедняга?

Какова ваша жизнь с рыночным товаром? Цена крутая, не правда ли! Какова ваша жизнь после каррарского мрамора с куском осыпающейся штукатурки Парижа?

(Бог был высечен из камня и разбит вдребезги!) Какова ваша жизнь с одной из ста тысяч женщин — вы, знавшие Лилит?

Вы утолили голод новым рыночным товаром? Теперь эта магия потеряла свою власть над вами … какова ваша жизнь с женщиной с этой земли, если ни один из вас не использует шестое чувство?

Что ж, сердитесь: вы счастливы? Нет? В яме без глубины какова твоя жизнь, мои возлюбленные? Тяжелее моей жизни с другим мужчиной или все равно?

В ноябре 1925 года семья переехала в Париж в надежде, что у Цветаевой будет больше контактов с писателями.Ее первое публичное чтение было триумфом, который ей так и не удалось повторить. После того, как русская община сначала хорошо приняла их, отношения со временем испортились как по литературным, так и по политическим причинам. Советская литература была проклятием для эмигрантов, но не для нее. Она публично хвалила поэтов-коммунистов, таких как Маяковский. Тем временем семья жила бедно. У ее мужа не было ни профессии, ни практических навыков, ни желания устраиваться на постоянную работу. Его интересовала только российская политика.В 1930-х годах он стал участником организации под названием «Союз возвращенцев в Советский Союз», которая широко и правильно считалась прикрытием для советских спецслужб. После того, как его политические взгляды приняли сталинистский характер, Цветаева, которая поддерживала семью своими письмами и финансовой помощью своих богатых друзей, обнаруживала, что из-за деятельности мужа она все больше и больше подвергается остракизму.

Дома атмосфера была напряженной. Эфрон говорил о том, чтобы вернуться в Россию и искупить вину за то, что он сражался с белыми в гражданской войне.Дети встали на сторону отца. Ее дочь начала работать во французском коммунистическом журнале и начала двигаться в просоветских кругах. У Цветаевой с ее опытом коммунизма было меньше иллюзий. Следует помнить, что это было время сталинского Большого террора. Вернуться было почти так же безумно, как для еврея вернуться в гитлеровскую Германию. Ефрон, как она рассказывала людям, видел то, что хотел видеть, и закрыл глаза на то, что на самом деле происходило в России. Даже после того, как ее дочь уехала в Москву в 1937 году, она не хотела идти за ней.Затем жизнь во Франции стала для нее невозможной. Ее муж был допрошен французской полицией в связи с убийством советского шпиона, отказавшегося вернуться домой.

В сентябре 1937 года, прежде чем они смогли задать ему еще какие-либо вопросы, Эфрон сбежал в Советский Союз. Позднее расследование установило, что он работал на НКВД и участвовал в нескольких убийствах, в том числе в убийстве сына Троцкого. Даже самые близкие друзья Цветаевой не могли поверить, что она ничего не знала о разведывательной деятельности своего мужа.Люди избегали ее. Ее исключили из литературных собраний, и ее больше не публиковали. Она выжила на небольшую стипендию, предоставленную ей советским посольством в ожидании разрешения на возвращение. Ее преданность мужу и детям, которые все хотели вернуться, перевесила любые ее сомнения. 12 июня 1939 года она и ее сын наконец уехали. В своем последнем письме перед отплытием из Гавра она написала чешскому другу: «До свидания! То, что приходит сейчас, уже не сложно, то, что приходит сейчас, — это судьба.

В Москве она узнала, что ее сестра находится в лагерях. Спустя всего два месяца после возвращения Цветаевой ее дочь была арестована и обвинена в шпионаже в пользу западных держав, а вскоре после этого и ее муж. Скорее всего, вскоре после этого Эфрон был застрелен, а ее дочь провела около семнадцати лет в лагерях и в ссылке в Сибири. Цветаевой больше их не увидела. У нее не было денег и негде было жить. Старые друзья боялись иметь дело с женой «врага народа» и бывшего эмигранта.Как писательница для коммунистов она не существовала. Если она не стояла в какой-то тюремной очереди, чтобы оставить посылку мужу и дочери, она искала работу. Она сделала несколько переводов, которые принесли немного денег, и даже собрала сборник стихов, но он был отклонен издателем с объяснением, что ее стихи не о чем говорить советским людям. Пастернак помогал, чем мог, но это было немного. Когда Германия вторглась в Россию в июне 1941 года и количество бомбардировок Москвы увеличилось, ее паника усилилась.Ей удалось эвакуироваться в Елабугу, небольшой городок на реках Тойма и Кама. Цветаева сняла комнату в Елабуге у местной пары и поехала в соседний город побольше, где уже поселились писатели, и попыталась получить разрешение на переезд. Она даже устроилась посудомойкой в ​​писательскую столовую.

Были основания надеяться, что она получит разрешение, но к тому времени она уже была безнадежна. 31 августа, когда ее сына и домовладельцев не было дома, она повесилась у входа в свою комнату.Она оставила три записки, две из которых умоляли друзей позаботиться о ее сыне, а последняя ему: «Прости меня», — написала она,

. но было бы только хуже. Я тяжело болен, это уже не я. Я люблю тебя безумно. Поймите, что я больше не могу жить. Скажите папе и Але — если вы их видите — что я любил их до последней минуты, и объясните, что я зашел в тупик.

Цветаева похоронена в безымянной могиле на Елабугском кладбище. Мур был призван в армию в 1943 году и погиб в бою в июле 1944 года.

Один из ее биографов Виктория Швейцер пишет:

Когда ее сняли с петли и доставили в морг, гробовщик обнаружил в одном из карманов ее фартука крошечный (1 × 2 см) синий блокнот в сафьяновом переплете. К блокноту был прикреплен очень тонкий карандаш, но во всех смыслах блокнот был слишком маленьким, чтобы писать в нем. Гробовщик хранил этот блокнот, хранил его более сорока лет и на смертном одре попросил его отдать. обратно к родственникам Цветаевой.В нем, как в послании из потустороннего мира, было написано почерком Цветаевой одно слово: Мордовия.

Так называлась советская республика на Урале, куда отправили ее дочь Алю в лагерь.

«Боже, не суди! Вы никогда не были женщиной на этой земле », — написала она однажды.

стихотворений Марины Цветаевой — Книги Алисы Джеймс

». . . мастер-класс по поэтике. . . [воплощение] слой за слоем смысла, контекста и навыков в жизнь. . . . Цветаева одобрила бы такое переосмысление своей работы.
— The California Journal of Poetics

«… с нежностью и эмоциональной цельностью [Валентин и Каминский] создали мир Цветаевой в великолепных стихах и отрывках прозы».
— The Rumpus

«Люди, не говорящие по-русски, все равно никогда не узнают, каково это читать Цветаеву, но Валентин и Каминский обнаружили нечто, что может содержать намек на душу Цветаевой».
— Construction Magazine

«Величина любви, изгнания, потерь, отчаяния и веры встречает силу духа, которую большинству из нас никогда не придется испытывать; уязвимость, которую большинство никогда не обнаружит.Можно поблагодарить столовую бумагу, перья, красные туши; московские колокола, груды банкнот и хлеб от незнакомца, чтобы заглянуть в строки и жизнь Марины Цветаевой в нежном «чтении» поэтов Ильи Каминского и Жана Валентайна — коллаборации, идеально подходящей для передачи этих земных следов ».
— г. н.э. Wright

«Для нерусского читателя поэзия Цветаевой всегда была домом без дверей и окон. Впервые переводчики не утверждают, что живут в этом доме, а предпочитают стоять снаружи, а главное — вне себя, как в экстазе, когда они влюблены в гений Цветаевой.Эти блестяще представленные и поставленные стихи Каминский и Валентин представляют собой не что иное, как первое настоящее приветствие Марины Цветаевой на английском языке. Если обратиться к словам Цветаевой (я могу есть — грязными руками, спать — грязными руками, писать грязными руками я не могу), эти два американских поэта написали эту русскую книгу сияющими чистыми руками ».
— Вальжина Морт

«Из четырех легендарных великих русских поэтов ее поколения (другими были Ахматова, Мандельштам, Пастернак) начала ХХ века Марина Цветаева всегда казалась мне самой загадочной.Конечно, все они были загадочными — какой великий поэт, какой отдельный человек не является? — но я отказался от чтения переводов (я не читаю по-русски) ее стихов и сочинений и от писаний о ней и ее мучительной истории — и от чтения их с благодарностью с чувством, что, какими бы яркими и жгучими они ни были, она был в них, как призрак в облаке, и снова исчез. Этот новый отрывок из ее стихов и прозы, «дань уважения» ей Ильей Камински и Жаном Валентайном, дал мне более близкое и интимное ощущение ее, ее голоса и присутствия, чем раньше… эта Ветка Темной Бузины — волшебство .”
— W.S. Мервин

«Стихи Илья Каминский и Жан Валентин, выбранные для перевода Мариной Цветаевой, — это благословение опыта, благословение даже страдания, но также и более простых причин радости, чье-то тело, луч света, книга. Камински говорит, что у него и Джин Валентайн очень разные темпераменты, чем у нее, но они показывают здесь то, что они показывают, по-разному, в своей собственной поэзии, что они сами, каждый из них, так хорошо благословляет опыт, находя его неукротимую жизнь.Это сияющая работа. Они выбрали правильного поэта, в которого влюбились, и ее стихи откликнулись ».
— Дэвид Ферри

«Как однажды написал Бродский о Цветаевой,« [ее] голос звучал что-то незнакомое и пугающее для русского уха: неприемлемость мира ». Почитание Ильи Каминского и Жана Валентина — это произведение. истинного translatus, переводящего этот голос, этот звук «вручную через реку» на английский язык соразмерной интенсивности, свирепости и красоты. Ветка темной бузины великолепен: абсолютно необходимое чтение для всех, кто любит Цветаеву ».
– Суджи Квок Ким

“. . . [этот] короткий движущийся том содержит не переводы, а «чтения», очень бесплатные изображения. . . осторожные слова и эмоциональные крайности, которые характеризуют Цветаеву на английском языке, как и на ее родном языке ».
— Publishers Weekly

Похвала Марине Цветаевой:
«Гениальный поэт.»
— Владимир Набоков

« Цветаева была… абсолютно естественной и фантастически своенравной… Своеволие было не просто вопросом темперамента, а образом жизни… Ей всегда нужно было по максимуму испытывать все эмоции, ища экстаза. не только в любви, но и в заброшенности, одиночестве и несчастьях ».
— Надежда Мандельштам

Избранные стихи Марины Цветаевой (русское и английское издание)

Она опубликовала свой первый сборник стихов, когда ей было 18 лет, и в одночасье стала настоящей литературной сенсацией. Она продолжала публиковаться, а затем началась Первая мировая война и русская революция. Ее муж Сергей Эфрон присоединился к Белой армии во время гражданской войны в России. Во время великого московского голода 1919 года она поместила дочерей в государственный детский дом; один из них умер от голода.Три года спустя семья бежала из России и в конце концов поселилась в Париже. Они жили в бедности; ее муж нашел работу агентом советской тайной полиции.

Вернувшись в Россию в 1939 году, ее муж был арестован и казнен, а выжившая дочь была отправлена ​​в трудовой лагерь. Она и ее сын бежали на восток, когда немецкие войска вторглись в Россию. В августе 1941 года Марина Цветаева покончила жизнь самоубийством.

То, что она оставила после себя, — это ее стихи, стихи, полные страсти, эмоций и тоски, стихи о любви и опустошении страны и опустошении жизни.

«Зимой» — это сборник избранных стихотворений «Мои стихи», переведенный и опубликованный в 2011 году поэтом Андреем Кнеллер.

Колокола снова нарушают тишину,
Ожидание с угрызениями совести…
Только несколько улиц разделяют нас,
Только несколько слов!
Серебряный серп освещает ночь,
Город спит в этот час,
Горят падающие снежинки
Звезды на твоем воротнике.
Болят ли еще язвы прошлого?
Как долго они живут?
Вас дразнят очаровательные
Новые сияющие глаза.

Они (синие или коричневые?) Дороже
Чем ничего вмещают страницы!
Их ресницы становятся яснее
На морозе…
Церковные колокола стихли и замолчали
Бессилие от угрызений совести…
Только несколько улиц разделяют нас,
Только несколько слов!
Полумесяц, в этот самый час,
Своим сиянием вдохновляет поэтов,
Ветер порывает, а твой воротник
покрыт снегом.

Одно из ранних стихотворений Цветаевой, написанное до Первой мировой войны.Это любовное стихотворение, стихотворение тоски («Нас разделяют всего несколько улиц / Всего несколько слов»), стихотворение, намекающее на угасающие отношения. Она окутывает все это снежинками, холодом, ночным мраком.

Стихи в сборнике датируются периодом с 1909 по 1938 год. Тематически они подходят к «Зимой»; вы не найдете много намеков или упоминаний о суматохе и трагедиях, которые она пережила на протяжении всей своей жизни. Это стихи о любви и сильных эмоциях, которые являются визитной карточкой порта.

Кнеллер говорит, что Цветаева все еще любимая поэтесса в России, и только Анна Ахматова, возможно, более популярна. Чтение «Моих стихов» помогает объяснить, почему — перед лицом череды монументальных семейных и национальных трагедий она использует любовь как компас. Это может быть отброшенная любовь, страстный роман, безответная любовь или любовь, намеренно выраженная издалека, но это все же любовь. В любви еще есть надежда, даже если любовника больше нет.

Отзыв: «ЦВЕТАЕВА» Российского общества камерного искусства

Российское общество камерного искусства (RCAS) уже более десяти лет знакомит вашингтонскую публику с русской камерной музыкой девятнадцатого и начала двадцатого веков, поэтому его решение сосредоточить свое внимание на творчестве современного композитора могло быть встречено с большим энтузиазмом. смесь интереса и любопытства.

Что музыка написана одним из самых знаменитых ныне живущих композиторов России и основана на стихах одного из величайших ее поэтов, чьи объемные произведения были написаны в начале — середине двадцатого века, и что это исполнение станет мировой премьерой. принял решение, которое было не только понятным, но и почти неотразимым. Интуитивно понятные и страстные выступления четырех художников, которые принесли нам Цветаева , и личные и профессиональные связи основателя и художественного руководителя RCAS, пианистки Веры Данченко-Штерн, с его композитором, с которым она познакомилась, когда оба были студентами в Московской консерватории, казалось, что так и должно быть.

Хотя их имена могут быть незнакомы большинству американцев, поэт Марина Цветаева (1892-1941) и композитор Александр Журбин достигли в России уровня известности, практически непревзойденного в своих дисциплинах, и эта слава распространилась за ее пределы на Россию и Россию. даже нерусскоязычные страны. Цветаева, чья сложная, страстно прожитая, но трагическая жизнь закончилась самоубийством (но не раньше, чем она опубликовала десять томов лирических стихов; согласно Википедии, несобранные тексты добавят по крайней мере еще один), восхищались писателями, столь же разрозненными в международном и интеллектуальном плане, как и она земляк, писатель Борис Пастернак; Немецкий поэт Райнер Мария Рильке; и американский критик Энни Фитч.В ее честь была названа «малая планета», выпущена марка и назван корабль.

Журбин, чья «рок-опера» Орфей и Эвридика провела более 2000 представлений (как и некоторые из его других шестнадцати мюзиклов), и который является автором более 50 художественных фильмов, шести опер и трех балетов, сказал писатель-искусствовед. Ричард Селден из The Georgetowner, что этот последний проект начался, когда, взяв в руки небольшой том работ Цветаевой в Узбекистане (единственную копию, которую он смог найти; те, что в Москве были раскуплены быстро), он был так тронут, что «по-настоящему увлекся». с ней, и знал, что он должен вложить ее слова в музыку.

В пятницу вечером в посольстве Франции RCAS представил американскую премьеру вокального цикла Журбина Цветаева , состоящего из трех частей на стихи Марины Цветаевой и Осипа Мандельштама: Poet , Love и Marina . Первый и третий циклы составлены из стихотворений Цветаевой; второй — написанные Цветаевой и ее бывшим любовником поэтом Осипом Мандельштамом друг другу. Музыкальные влияния Журбина очевидны (его «гуру», как он сказал Селдену, — это Леонард Бернштейн и Курт Вайль, а его тональные и гармонические прогрессии и ритмы иногда заметно напоминают их работы), но его также можно назвать русским Эндрю Ллойдом Уэббером. , с отчетливыми перегибами Брамса, Листа и Шумана.

Вступительный цикл был исполнен с восхитительной бравурностью, музыкальностью и безупречным мастерством меццо-сопрано Магдаленой Вор, что поддерживало глубокое, почти осязаемое чувство сопереживания и понимания, которым она прониклась каждым из его девяти компонентов.

Первая, «Если был дан голос, все остальное уже взято», началась с богатого, звучного сопрано Вора, которое, казалось, одновременно сопровождалось тревожной атональностью ловких быстрых пальцев Веры Данченко-Стерн и противопоставлялось им, но музыкально контрастировало с ними. эмоционально едины с ними.В конце концов, они, выраженные мучительной музыкой Журбина, объединились против переживаний истощения и тщетности, описанных в названии, в то же время вспомнив переживания «Вверх, к свету, заново, слепо и непоколебимо» — предпоследняя строчка песни. .

«Отправляя любимых в путь» особенно отличался радостным видом Вора, вокально дополняемым ее легкими прыжками в воздухе, от пронзительно высоких до гортанных и обратно, а также ее покалывающим русским языком.В «Часе души» экзистенциальный конфликт распространяется и на ребенка — по ужасающему садистскому повороту судьбы Цветаева потеряла дочь от голода после того, как поместила ее в государственный приют, потому что она не могла прокормить маленькую девочку, — и Вор пение в ноты с постоянным давлением и нарастающей громкостью втягивало нас в невыносимую тяжесть и неумолимую окончательность ситуации, ее голос поднимался все выше и выше в диссонансные столкновения с фортепиано Данченко-Штерн, чьи фальшивые, но точные всплески совпадали с и поддерживал ее технически и эмоционально.

«Snow Mounds Yielding» также предлагал согласованное прочтение двумя музыкантами, но здесь рассказываемая история, которая рассматривает человеческую уязвимость и притворства природы, несла музыкальные отголоски баллад восемнадцатого века, с богатым, мягким и красивым голосом Вора. помещена, ее лицо выразительное, фразы чувствительны и умны. В следующей песне тоже были отражения на снегу, но «Snow Flakes Dream» — это скорее болезненное признание неизбежности человеческого разочарования.Здесь ловкое прикосновение пальцев Данченко-Штерн к клавишам верхнего регистра передавало хрупкость снежинок и морозный холод сосулек.

Цветаева, однако, сплотилась, и Журбин дает ей язвительные утверждения в «Есть лишние люди» с правильной тональной и метрической смесью презрения и отчаяния, «дрейф», который Уор уловил и умело передал. И все же: «День наступит», когда она сможет обнять свою любовь — и своего возлюбленного, чья черно-белая фотография от пола до потолка рядом с Цветаевой заменит красочную фотографию Московской консерватории, заполнившую весь мир. в кулисах первой половины программы: Осип Мандельштам, первым полюбивший ее стихи, а она — его.Песня, как и их отношения, резко меняется от лирической к диссонансной. Прекрасный, тихий Вор завершает sostenuto , оставляя слушателя, в конце концов, с чувством покоя.

Во втором разделе программы, Love , включающем в себя настройки Журбина стихов, написанных Цветаевой и Мандельштамом друг другу, Вору присоединились баритон Тимоти Микс и пианист Геннадий Загор (который вместе с ней перелистывал страницы для Данченко-Штерн. теперь для него). В то время как «More Tender Than Tender» начинается как хвалебная песнь возлюбленным, вскоре она попадает в ловушку «неизбежного», «теплые пальцы твоей руки» и «тихий звук ваших речей», приглушенный « печаль »и« далекий взгляд твоих глаз », последние восприятия отразились в атональности музыки.«Мы пересекаем площади», пламенная ода страсти и бунту, была исполнена с уравновешенным вызовом Вором и Миксом, которые изобразили сложные эмоции стихотворения с тонкой анимацией.

В несколько обманчиво безобидном названии «Мы ехали вниз по Воробьему холму» сочетаются размышления о «знакомой маленькой церкви» и «запах печеного хлеба» с воспоминаниями о том, как «сани упали в черные ямы, на черные кочки» и «Люди пришли домой с праздника / худых мужиков, злобных крестьян, переминались с ноги на ногу у ворот.Вор и Микс рассказали тревожную историю с легкостью повествования и вокальной уверенностью.

«Как в описании девичьего хора» (стихи Мандельштама) и «Запрокидываешь голову» (стихи Цветаевой) были исполнены дуэтом. Как Селден говорит нам в примечаниях к программе: «По словам Надежды Мандельштам, которая встретила своего будущего мужа через три года [после написания второго стихотворения],« Если есть упоминание о ресницах »» — как в этом стихотворении, которое включает линия, И чьи внимательные руки прикоснулись к твоим ресницам, красивый мальчик — ‘, значит, это про Осипа.’”

Эти два голоса хорошо дополняли друг друга и создавали взаимную привязанность и теплоту двух поэтов, Цветаева окрашивалась юношеским увлечением и поддразниванием, затем — болезненным смирением в связи с его неизбежным отъездом, а Мандельштам — трепетом перед архитектурными чудесами Москвы. (Припев стилистически отличался от песен и имел знакомую мелодию, которую я не мог точно определить — возможно, дань уважения композитору, которым восхищается Журбин). Уор был особенно эффективен с заключительной верхней нотой, которая была четкой, сфокусированной и мягко светящейся.

С радикальной сменой тона двое влюбленных через метафорические образы рассказывают о безмолвных разрушительных последствиях их взаимного разочарования в «Spindle» для баритона («Нет возможности собраться вместе, нет возможности идти на компромисс, и никто не может бежать» ) и «Он заболел таинственной болезнью» для меццо-сопрано («Но он глубоко спит с закрытыми глазами … и не видит, как [] златоглазая птица / точит клюв») в метко названном «Тристия» . » Когда-то яркая, животворная страсть превратилась в холодную тень самой себя, прежнее обожание, понимание и сострадание влюбленных вспоминают и признают, но теперь оцепенели и в значительной степени заменены не ненавистью, а стальным отказом предоставить другому свободу. снова причинить ему боль.Повторяя «Веретено» теперь в унисон, их обида, возможно, подпитывалась сама собой, Цветаева (Wór) и Мандельштам (Mix) откусили и выплюнули слова, глядя друг на друга кинжалами, пальцы Загора сопровождали их во все более неистовом темпе, как если бы три персонажа — пианино и каждый из певцов — слились воедино и отправились к черту.

Конечно, вся страсть остывает; а в первой из семи песен заключительного раздела «С красной кистью», гибридной медитации на ее рождение, падающие листья, колокольни, «горячую рябину» и Иоанна Крестителя, Цветаева с тихой откровенностью размышляет о том, что было раньше. , и что перед ней.В «Some Made of Clay» музыка катится, как ритмичные волны, которые набегают и разбиваются о берег, временами переходя в рок-оперу, в то время как «The Night» была еще одним захватывающим шагом к синтезу певца и пианиста, Вор и Загор эмоционально заряжены и заряжены. музыкально связаны — и в равной степени вложены в драматически восходящую дугу повествования. «В моей Москве», написанную в «русском стиле» из знакомых баллад и патриотических песен, Вор пел с гимном энтузиазма и гордости, создавая мысленные образы солдат, марширующих по Красной площади.

Завершали программу песни болезненного сожаления, одиночества, смешанного с горечью и печальным признанием того, что было потеряно, и что не будет, не может повториться. Созерцая ее смерть; Говоря из могилы, в «Ты идешь, вроде меня» Цветаева беспечно оборачивается, поддразнивая: «Эй, прохожий, я тоже существовала! Эй, прохожий, сбавь темп! . . . Только не стойте и вздыхайте, и, пожалуйста, не опускайте голову. / Но лучше подумай обо мне легко, а потом тоже забудь.”

После посещения этого концерта и погружения в мощную захватывающую поэзию Марины Цветаевой через глубоко чуткую музыку Александра Журбина, наполненную глубоким историческим пониманием, психологической проницательностью и поэтической чувствительностью, вряд ли кто-то забудет ее или его. Когда исполнители ушли под бурные и продолжительные аплодисменты, на сцену вышли жена и сын композитора. Поблагодарив нас за посещение, сын сказал нам, что его отец планировал прийти «в течение многих месяцев», но не смог — короткое видео, которое было показано перед концертом, показало несколько хилого на вид Журбина, приветствующего нас, — и хотел, чтобы он был обязательно сказать нам, что он пишет «настоящую музыку» для того, чтобы люди наслаждались ею.

Да, действительно.

Цветаева: Музыка Александра Журбина сыграна в пятницу, 12 октября 2018 г., в 19:30. в посольстве Франции / La Maison Française, 4101 Reservoir Road, Вашингтон, округ Колумбия.