Высказывание русских классиков о русских классиков: Цитаты русских классиков о их ненависти к русским и России

Цитаты русских классиков о их ненависти к русским и России

Оригинал взят у chudinovandrei в Цитаты русских классиков о ненависти их к русским и России

Попробуйте от своего имени подобное о русских написать и вас могут даже побить, но при этом эти же самые люди чтут как классиков тех кто является автором этих характеристик русского народа.

Имеет место двойной стандарт и двоемыслие, есть те кому можно о русских правду сказать и те кому нельзя.

………………………………….….

«Тяжелый русский дух, нечем дышать и нельзя лететь». — А. Блок

«Московия — русь тайги, монгольская, дикая, звериная». (Muscovy — the Russia of taiga, Mongolic, wild, bestial.) — Алексей Толстой

«Не народ, а скотина, хам, дикая орда, душегубов и злодеев.» (They are not people, they are boors, villains, wild hordes of murderers and miscreants.) — Михаил Булгаков

«Наиважнейшею приметою удачи русского народа есть его садистская жестокость». (The most important trait of the success of the Russian people is their sadistic brutality.) — Максим Горький

«Русский есть наибольший и наинаглейший лгун во всем свете». (A Russian is the greatest and the cheekiest of all liars in the world.) — Иван Тургенев

«Народ, который блуждает по Европе и ищет, что можно разрушить, уничтожить только ради развлечения». (People who roam across Europe in search of what to destroy and obliterate, only for the sake of gratification.) — Федор Достоевский

«Русские — народ, который ненавидит волю, обожествляет рабство, любит оковы на своих руках и ногах, любит своих кровавых деспотов, не чувствует никакой красоты, грязный физически и морально, столетиями живёт в темноте, мракобесии, и пальцем не пошевелил к чему-то человеческому, но готовый всегда неволить, угнетать всех и вся, весь мир. Это не народ, а историческое проклятие человечества» — И.С. Шмелёв.

«Ах, как тяжело, как невыносимо тяжело порою жить в России, в этой вонючей среде грязи, пошлости, лжи, обманов, злоупотреблений, добрых малых мерзавцев, хлебосолов-взяточников, гостеприимных плутов — отцов и благодетелей взяточников!» — Иван Аксаков, из письма к родным.

«Должен высказать свой печальный взгляд на русского человека — он имеет такую слабую мозговую систему, что не способен воспринимать действительность как таковую. Для него существуют только слова. Его условные рефлексы координированы не с действиями, а со словами». — Aкaдeмик Павлов. О русском уме. 1932 год.

«Народ равнодушный до наименьшей обязанности, до наименьшей справедливости, до наименьшей правды, народ, что не признает человеческое достоинство, что целиком не признает ни свободного человека, ни свободной мысли». (The people who are indifferent to the least of obligations, to the least of fairness, to the least of truth… the people who do not recognise human dignity, who entirely defy a free man and a free thought.) — Александр Пушкин

«Россия — самая паскудная, до блевоты мерзкая страна во всей мировой истории. Методом селекции там вывели чудовищных моральных уродов, у которых само понятие Добра и Зла вывернуто на изнанку. Всю свою историю эта нация барахтается в дерьме и при этом желает потопить в нем весь мир. ..» – И.А.Ильин (1882-1954) , русский философ
(Путин лично занимался переносом праха Ильина в РФ и участвовал в церемонии перезахоронения)

«Не народ, а адский урод». – В.Розанов — русский философ, публицист и критик.

«Русский народ находится в крайне печальном состоянии: он болен, разорен, деморализован». «И вот мы узнаем, что он в лице значительной части своей интеллигенции, хотя и не может считаться формально умалишенным, однако одержим ложными идеями, граничащими с манией величия и манией вражды к нему всех и каждого. Равнодушный к своей действительной пользе и действительному вреду, он воображает несуществующие опасности и основывает на них самые нелепые предположения. Ему кажется, что все соседи его обижают, недостаточно преклоняются перед его величием и всячески против него злоумышляют…. — Философ Владимир Соловьев

Бог голодных, Бог холодных,
Нищих вдоль и поперек,
Бог имений недоходных
Вот он, вот он, русский бог.
Бог грудей и ж… отвислых
Бог лаптей и пухлых ног,
Горьких лиц и сливок кислых,
Вот он, вот он, русский бог.
П.А. Вяземский

«Главной чертой российского национального характера является жестокость, и то жестокость садистическая. Говорю не об отдельных взрывах жестокости, а о психике, о душе народной. Я просмотрел архив одного суда за 1901-1910 гг. и меня охватил ужас от огромного количества невероятно жестокого обращения с людьми. Вообще у нас в России каждый с наслаждением бьет кого-то. И народ считает биения за полезное, так как же составил поговорку «за битого двух небитых дают». За 1917-1919 гг. крестьяне закапывали пленных красногвардейцев вниз головой так глубоко, что из земли торчали ноги. Потом смеялись, как те ноги дёргались. Или высоко на дереве прибивали гвоздями одну руку и одну ногу и наслаждались мучениями жертвы. Красногвардейцы же сдирали из живых пленных деникинцев-контрреволюционеров кожу, забивали гвозди в голову, вырезали кожу на плечах, как офицерские погоны.» — Горький Максим. О русском крестьянстве (1922)

Если бы провалилась Россия, то не было бы никакого ни убытка, ни волнения в человечестве. — Иван Тургенев

«Нет в этом мире мельче, сволочнее и хамовитее особи, чем кацап. Рождённый в нацистской стране, вскормленный пропагандой нацизма, — этот ублюдок никогда не станет Человеком. У его страны нет друзей — либо холуи, либо враги. Его страна способна только угрожать, унижать и убивать. И за сохранение этого статуса Рассеей рядовой кацап готов пожертвовать собственной жизнью, жизнями своих родителей и детей, качеством жизни собственного народа. Воистину: кацапы — звери. Лютые, кровожадные, но… смертные». — А. Солженицин

В России нет средних талантов, простых мастеров, а есть одинокие гении и миллионы никуда не годных людей. Гении ничего не могут сделать, потому что не имеют подмастерьев, а с миллионами ничего нельзя сделать, потому что у них нет мастеров. Первые бесполезны, потому что их слишком мало; вторые беспомощны, потому что их слишком много. — Василий Ключевский

Русский простолюдин — православный — отбывает свою веру как церковную повинность, наложенную на него для спасения чьей то души, только не его собственной, которую спасать он не научился, да и не желает. Как ни молись, а все чертям достанется. Это все его богословие. — Василий Ключевский

Можно благоговеть перед людьми, веровавшими в Россию, но не перед предметом их верования. — Василий Ключевский

Русское правительство, как обратное провидение, устраивает к лучшему не будущее, а прошлое. — Александр ГерценГерцен

(Про Путина сквозь века сказал)

Русская История до Петра Великого — одна панихида, а после Петра Великого — одно уголовное дело. — Ф. Тютчев

«Русскому соврать, что высморкаться. Их ложь исходит из их рабской сущности. Народ никогда не знавший и не говоривший правды-народ рабов духовных и физических. Убогие люди.» — Н.М. Карамзин

«Русский человек большая свинья. Если спросить, почему он не ест мяса и рыбы, то он оправдывается отсутствием привоза, путей сообщения и т.п., а водка между тем есть даже в самых глухих деревнях и в количестве, каком угодно».
«Русский человек норовит натрескаться ветчины именно тогда, когда в ней сидят трихины, и пройти через реку, когда на ней трещит лед. »
«Природа вложила в русского человека необыкновенную способность веровать, испытующий ум и дар мыслительства, но всё это разбивается в прах о беспечность, лень и мечтательное легкомыслие…»
«Русский человек любит вспоминать, но не любит жить».
«Русскому человеку не хватает желания желать».
— А.П.Чехов

«Вся Россия – страна каких-то жадных и ленивых людей: они ужасно много едят, пьют, любят спать днем и во сне храпят. Женятся они для порядка в доме, а любовниц заводят для престижа в обществе. Психология у них – собачья: бьют их – они тихонько повизгивают и прячутся по своим конурам, ласкают – они ложатся на спину, лапки кверху и виляют хвостиками…» — Антон Павлович Чехов в беседе с Максимом Горьким.

«В нашем национальном характере преобладает холуйство и холопство, похабство и кровожадность, изуверство и пьянство». — Митрополит Илларион

«Национальное самосознание — национальное самодовольство — национальное самообожание — национальное самоуничтожение».
«Русские даже не способны иметь ум и совесть, а всегда имели одну подлость». — В.Соловьев

«Русский человек умеет быть святым, но не может быть честным». — Константин Леонтьев, российский философ (1831 — 1891)

«Мы, московиты, споили киргизов, чемерис, бурят и других. Ограбили Армению и Грузию, запретили даже Богослужение на грузинском языке, обокрали богатейшую Украину. Европе мы дали анархистов П. Кропоткина, М.Бунина, апостолов руины и палачества Шигалёва, Нечаева, Ленина и т.п. Моральная грязь, Московия — это чудовище, которым даже ад побрезговал бы и изрыгнул бы на землю». — В. Розанов, российский философ (1856-1919)

Среди русских мало умных. Если найдешь какого-нибудь годного человека, то непременно или еврей, или с примесью еврейской крови…» — В. И. Ленин, самый почитаемый в России политический деятель (1870 – 1924 гг.)

Жалкая нация, нация рабов, сверху донизу — все рабы. — Н. Чернышевский

“И знать не хочу звереподобную пародию на людей, и считаю для себя большим несчастьем, что родился в России. Ведь вся Европа смотрит на Россию, почти как на людоеда. Я не раз испытывал стыд, что принадлежу к дикой нации.” — В. М. Боткин
во время спора с Некрасовым. Авдотья Панаева. «Воспоминания»

Выдающийся композитор М. Глинка, окончательно покидая 27 апреля 1856 года Россию, на границе вылез из рыдвана, плюнул на землю и сказал: “Дай Бог мне никогда больше не видеть этой мерзкой страны и ее людей!”

Русский народ слишком живет в национально-стихийном коллективизме, и в нем не окрепло еще сознание личности, ее достоинства и ее прав. Этим объясняется то, что русская государственность была так пропитана неметчиной и часто представлялась инородным владычеством.» — Николай Александрович Бердяев.

Россия не содержит в себе никакого здорового и ценного зерна. России собственно — нет, она — только кажется. Это — ужасный фантом, ужасный кошмар, который давит душу всех просвещенных людей. От этого кошмара мы бежим за границу, эмигрируем; и если соглашаемся оставить себя в России, то ради того единственно, что находимся в полной уверенности, что скоро этого фантома не будет; и его рассеем мы, и для этого рассеяния остаемся на этом проклятом месте Восточной Европы. Народ наш есть только «среда», «материал», «вещество» для принятия в себя единой и универсальной и окончательной истины, каковая обобщенно именуется «Европейскою цивилизациею». Никакой «русской цивилизации», никакой «русской культуры». — В.В. Розанов.

Ничего доброго, ничего достойного уважения или подражания не было в России. Везде и всегда были безграмотность, неправосудие, разбой, крамолы, личности угнетение, бедность, неустройство, непросвещение и разврат. Взгляд не останавливается ни на одной светлой минуте в жизни народной, ни на одной эпохе утешительной. – А. Хомяков

«Мы жестокое зверье, в наших жилах все еще течет темная и злая рабья кровь — ядовитое наследие татарского и крепостного ига. Нет слов, которыми нельзя было бы обругать русского человека… В русской жестокости чувствуется дьявольская изощрённость, в ней есть нечто тонкое, изысканное… Можно допустить, что на развитие жестокости влияло чтение житий святых великомученников… Кто более жесток: белые или красные? Вероятно — одинаково, ведь и те и другие — русские». – М. Горький, «пролетарский» писатель (1868 – 1936 гг.)

Никакой особой миссии у России не было и нет! Не надо искать никакой национальной идеи для России-это мираж. Жизнь с национальной идеей приведёт сначала к ограничениям, а потом возникнет нетерпимость к другой расе, к другому народу и к другой религии. Нетерпимость же обьязательно приведёт к террору. Нельзя добиваться возвращения России к какой-либо единой идеологии, потому-что единая идеология рано или поздно приведёт Россию к фашизму. — Академик Д. С. Лихачёв

(Опять про Путина)

Известные высказывания русских писателей о русском языке

Русский язык по праву считается одним из богатейших языков мира. В нашей подборке цитат — высказывания, размышления великих русских классиков литературы о самобытности и величии русского языка.

Русский язык в умелых руках и опытных устах красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен.
А.И.Куприн

Русский язык! Тысячелетия создавал народ это гибкое, пышное,неисчерпаемо богатое, умное поэтическое… орудие своей социальной жизни, своей мысли, своих чувств, своих надежд, своего гнева, своего великого будущего…Дивной вязью плел народ невидимую сеть русского языка: яркого, как радуга вслед весеннему дождю, меткого, как стрелы, задушевного, как песня над колыбелью,певучего… Дремучий мир, на который он накинул волшебную сеть слова, покорился ему, как обузданный конь.

А.Н. Толстой

 

Язык — это история народа. Язык — это путь цивилизации и культуры. Поэтому-то изучение и сбережение русского языка является не праздным занятием от нечего делать, но насущной необходимостью.

А.И. Куприн

 

Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, — ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык! Не будь тебя — как не впасть в отчаяние при виде всего,что совершается дома? Но нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу!

И.С. Тургенев

 

Русский язык в умелых руках и опытных устах красив, певуч, выразителен, гибок, послушен, ловок и вместителен.
А.И.Куприн

 

Берегите наш язык, наш прекрасный русский язык – это клад,это достояние, переданное нам нашими предшественниками! Обращайтесь почтительно с этим могущественным орудием; в руках умелых оно в состоянии совершать чудеса.

И.С. Тургенев

 

Нет таких звуков, красок, образов и мыслей — сложных и простых, — для которых не нашлось бы в нашем языке точного выражения.

К.Г. Паустовский

 

Русский язык неисчерпаемо богат, и все обогащается с быстротой поражающей.

Максим Горький

 

Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок; все зернисто, крупно, как сам жемчуг, и право, иное название драгоценнее самой вещи.

Н.В. Гоголь

 

Нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырывалось бы из-под самого сердца, так бы кипело и живо трепетало, как метко сказанное русское слово.

Н.В. Гоголь

 

Да будет честь и слава нашему языку, который в самом родном богатстве своём, почти без всякого чуждого примеса течёт, как гордая величественная река – шумит и гремит – и вдруг, если надобно, смягчается,журчит нежным ручейком и сладостно вливается в душу, образуя все меры, какие заключаются только в падении и возвышении человеческого голоса!

Н. М. Карамзин

 

Прекрасный наш язык под пером писателей неучёных и неискусных быстро клонится к падению. Слова искажаются. Грамматика колеблется. Орфография, сия геральдика языка, изменяется по произволу всех и каждого.

А.С. Пушкин

 

Ещё Пушкин говорил о знаках препинания. Они существуют, чтобы выделить мысль, привести слова в правильное соотношение и дать фразе легкость и правильное звучание. Знаки препинаний – это как нотные знаки. Они твёрдо держат текст и не дают ему рассыпаться.

К.Г. Паустовский

 

Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово, — значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус.

В.Г. Белинский

 

Лишь усвоив в возможном совершенстве первоначальный материал, то есть родной язык, мы в состоянии будем в возможном же совершенстве

усвоить и язык иностранный, но не прежде.

Ф.М. Достоевский

 

Следует избегать некрасивых, неблагозвучных слов. Я не люблю слов с обилием шипящих и свистящих звуков, избегаю их.

А.П. Чехов

 

Наш русский язык, более всех новых, может быть, способен приблизиться к языкам классическим по своему богатству, силе, свободе расположения, обилию форм.

Н.А.Добролюбов

 

Главный характер нашего языка состоит в чрезвычайной легкости, с которой все выражается на нем — отвлеченные мысли, внутренние лирические чувствования, «жизни мышья беготня», крик негодования,искрящаяся шалость и потрясающая страсть.

А.И. Герцен

 

Среди великолепных качеств нашего языка есть одно совершенно удивительное и малозаметное. Оно состоит в том, что по своему звучанию он настолько разнообразен, что заключает в себе звучание почти всех языков мира.

К.Г. Паустовский

 

Натуральное богатство русского языка и речи так велико, что не мудрствуя лукаво, сердцем слушая время, в тесном общении с простым человеком и с томиком Пушкина в кармане можно сделаться отличным писателем.

М.М. Пришвин

 

По отношению каждого человека к своему языку можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, но и о его гражданской ценности.

К.Г. Паустовский

 

Обращаться с языком кое-как — значит, и мыслить кое-как: приблизительно, неточно, неверно.

А.Н. Толстой

 

Но какая гадость чиновничий язык! Исходя из того положения…с одной стороны… с другой же стороны – и все это без всякой надобности. «Тем не менее” и «по мере того” чиновники сочинили. Я читаю и отплевываюсь.

А.П. Чехов

 

Величайшее богатство народа – его язык! Тысячелетиями накапливаются и вечно живут в слове несметные сокровища человеческой мысли и опыта.

М.А. Шолохов

 

Русский язык довольно богат, однако, у него есть свои недостатки, и один из них — шипящие звукосочетания: -вша, -вши, -вшу, -ща,-щей.

На первой странице Вашего рассказа «вши» ползают в большом количестве:поработавший, говоривших, прибывшую. Вполне можно обойтись и без насекомых.

Максим Горький

 

С русским языком можно творить чудеса!

К.Г. Паустовский

 

Лучшие русские романы — Пять книг Рекомендации экспертов

Тех, кто не любит русские романы, я оставлю в стороне. Почему для остальных из нас русские романы такие всеобъемлющие и незабываемые? Почему они говорят с нами на другом языке и зачастую уже более полутора веков?

Русские романы, в том классическом виде, каким мы их себе представляем, — эти большие произведения Достоевского и Толстого — огромные, раскидистые вещи. Вы часто должны дать им пару 100 страниц, прежде чем они начнут работать, так что они не для слабонервных. Но я думаю, что они привлекают внимание людей и засасывают их, потому что на самом деле они больше, чем все, что может сделать Джейн Остин в этом мире. Они утверждают, что это нечто большее, чем история.

Часто у них нет особой истории. У них широкое полотно, связанное с российской действительностью, что является частью их компетенции. Это уровень социальной и политической активности, который вы не часто получаете от западноевропейского романа, во всяком случае, до конца XIX века.век.

Думаю, они также отличаются тем, что связаны с великими метафизическими, экзистенциальными и философскими идеями. Возьмите Преступление и наказание . С одной стороны, это криминальный роман, но он также затрагивает экзистенциальные вопросы. Почему Раскольников решает убить эту женщину? Это потому, что он может, это выражение его воли, и поэтому это становится своего рода ницшеанским обсуждением индивидуальной воли. Что ограничивает понимание человеком того, что он может сделать? Каковы пределы субъективной власти человека?

Думаю, именно поэтому русская традиция написания романов так широко распространена и так вневременна. Эти романы намного больше, чем просто романы, потому что они заставляют нас задуматься о важных вопросах жизни.

Они часто включают в себя романтические истории в стиле Джейн Остин, не так ли?

Конечно. Вы можете прочитать Война и мир для романтики. Но это большая растянутая вещь. На самом деле у него нет середины, начала и конца. В нем есть что-то вроде прозрения, но в нем нет той же арки, что и в английском романе. Толстой хорошо сказал о Война и мир , что это даже не роман. В каком-то смысле это тотальная история той эпохи в России в художественной форме.

Давайте обратимся к пяти русским романам, которые вы сегодня рекомендуете. Как вы подошли к их выбору? Я заметил, что Достоевский не попал в список.

Это все романы, к которым я возвращался, которые я мысленно населял, когда писал о русской истории. Я твердо верю в то, что всегда рекомендовал студентам — когда люди спрашивают меня, что им следует прочитать, чтобы понять Россию: «Читайте романы, потому что они погружают вас в пространство и время и дают вам представление о культуре России». так, как не могут другие книги.» Все эти книги были теми, в которых я обитал таким образом, и они помогли мне представить время и место.

В противоречии между Толстым и Достоевским я на стороне Толстого. В конце концов, каким бы очаровательным ни был Достоевский, мне больше нравится толстовская чувствительность. Он настолько великий писатель, что, хотя он загромождает «Войну и мир » и «» — особенно третий том с философией истории, — в нем все равно лучший текст, который когда-либо был написан. Возможно, Флобер приблизился к ней или даже в чем-то превзошел ее, но кто еще, как не Толстой, мог бы описать, что такое охота с точки зрения собаки? Эта литературная способность отражать реальность, заставлять вас чувствовать, что вы там, просто поразительна. Так что Толстой выбирает меня сам. Он был моей первой любовью в русской литературе. На мое 14-летие мне подарили коллекцию из

World Classics версии, переводы Луизы и Эйлмера Мод произведений Толстого. Я помню, как пошел в книжный магазин High Hill в Хэмпстеде, чтобы заказать их. Война и мир был первым, что я прочитал.

Давайте сосредоточимся на «Война и мир » (1867 г.), который является первым из выбранных вами русских романов. Она о наполеоновских войнах, но написана примерно на полвека позже. Почему, помимо того, что это великий роман, важно читать его с точки зрения русской истории?

Война и мир был впервые составлен в конце 1850-х и начале 1860-х годов. Это должен был быть роман о декабристах, пытавшихся поднять армию против самодержавия в 1825 году. Толстой черпал вдохновение в либеральном духе 1856 года, когда Александр II вступил на престол и начал проводить реформы. Декабристы, сосланные после восстания 1825 года, стали возвращаться, и Толстой особенно интересовался историей своей семьи. Он приходился дальним родственником одному из самых известных декабристов Сергею Волконскому, с которым по возвращении познакомился в Москве. Они хотели навязать монархии конституцию и хотели освободить крепостных. В политическом плане это тоже было во многом инстинктом Толстого.

Так он черпал вдохновение в декабристах, но, желая написать о них роман, понял, что их мировоззрение сложилось в 1812 году, когда они были молодыми офицерами. Они общались с простыми крепостными солдатами, видели их демократический дух и сами немного демократизировались. Они начали курить российскую махорку , грубый табак, из трубок, а не сигареты, которые они могли бы курить в противном случае. Они носили длинные волосы, отращивали бороды и отождествляли себя с демократическим духом крестьян. Во многом это было началом 19-го века.Русская интеллигентская романтика X века о крестьянине, как о скромном и как-то нравственно более высоком, чем дворянство.

Как сыновья крепостников, помещики (как и сам Толстой) чувствовали себя в долгу перед этими людьми. После освобождения крепостных в 1861 году они почувствовали, что должны посвятить себя истинному освобождению крепостных, помогая им стать грамотными. Толстой устраивал школы для своих крепостных. Они не совсем понимали, что он делает, и немного не доверяли его щедрости, но он хотел поднять их до уровня интеллигенции через образование, социальные реформы и все прочее. Он хотел создать нацию из крепостных.

«Эти романы… заставляют нас задуматься о больших вопросах жизни»

Толстой вырос в семье, где русский язык был языком крепостных и нянек, нанятых для присмотра за детьми, но родители, аристократия, говорила почти исключительно по-французски. Конечно, они могли говорить и писать по-русски, но предпочтительным языком общества был французский. Итак, вы получаете эту двойственность. Мир общества, где все комильфо, , казался людям вроде Толстого искусственным и далеким. Они хотели ввести в литературу язык простых русских. Таков был романтический национализм в русской литературе времен Пушкина.

Война и мир о том периоде 1812 года как водоразделе в культурной истории России, когда интеллигенция и дворянство открыли для себя русский народ, свою русскость. В «Войне и мире » есть знаменитая сцена с танцем Наташи, которую я взял за начало своей книги по истории культуры России. Есть какая-то чувствительность русскости, которую аристократия разделяла с крестьянами, которую они хотели исследовать, и это исследование является частью романа Толстого.

Очень интересно, что происходит с романом лингвистически. Было проведено исследование французских слов в романе, потому что их большое количество, и они особенно характерны для ранних фаз романа. К концу роман становится более русским по своему литературному и просторечному стилю, по своему лексикону и синтаксису. В каком-то смысле русский язык является подлинным персонажем романа. Растущая русскость языка — это прозрение, тот момент самопознания, который переживает в это время русская аристократия.

Это дает вам ощущение обширности романа. Вы можете прочитать его из-за военных сцен, вы можете прочитать его из-за любовных сцен, но есть и вся эта инфраструктура романа, которая рассказывает об идентичности России, о том, кем должны быть эти люди. Так что это бесконечно увлекательный роман, и, несмотря на его длину, это роман, к которому я, как и многие люди, возвращался несколько раз. Кажется, я читал ее четыре раза, но каждый раз, когда вы ее читаете, всплывают новые подробности о ней.

Я думаю, что это о Наполеоне. Я до сих пор не уверен, как он добирается от декабристов до французского вторжения в Россию.

Ранние наброски — это разные рассказы о помещике, пытающемся освободить своих крепостных, а он декабрист или из этого круга. Но затем Толстой решает, что, чтобы понять момент декабристов, он должен начать с 1812 года, потому что именно тогда они открыли свое мировоззрение. Только тогда он начинает исследовать наполеоновские войны и читать дневники, написанные в то время такими людьми, как Глинка, и переделывает роман. Ранние наброски романа не были слишком длинными или что-то в этом роде, это были просто наброски того, что впоследствии станет романом о декабристах, который затем стал романом 9.0007 Война и мир .

Какой перевод вам нравится?

По ностальгическим причинам я привязан к переводу Мод. У меня до сих пор хранится томик с моего 14-летия. Читается очень легко, почти как Джордж Элиот. Читается очень плавно, в стиле английского романа 19 века.

В более позднем переводе Певира и Волохонского, который я рассматривал в New York Review of Books , основное внимание уделялось некоторым лингвистическим проблемам. Именно так пошли переводы за последние 20 лет, в сторону более аутентичного перевода, более точного отражения несоответствий оригинала. Толстой очень повторяющийся писатель; он не против повторения слов несколько раз в предложении. Это теряется в переводе Мод, но присутствует во всей своей неразберихе у Пивера и Волохонского. Это не делает чтение самым приятным, но вы чувствуете, что получаете больше пользы от книги, чем если бы вы читали что-то более гладкое. Так что я думаю, что у обоих есть свои достоинства.

Давайте перейдем к следующему выбранному вами русскому роману — « Отцы и дети » (1862) Ивана Тургенева. Расскажите, почему это стоит прочитать и почему вы выбрали именно это. Мы, вероятно, должны упомянуть, что он короткий.

Есть. Вы можете читать его в течение долгого дня. Он великолепен в своем литературном стиле, даже в переводе. Есть ясность и живость характеристик, которые делают персонажей очень запоминающимися. Это также очень современная книга. Культурные войны, которые мы имеем сегодня, были описаны Тургеневым в Отцы и дети .

Это книга о паре студентов. Базаров — загадочный персонаж в центре книги, которого его друг Аркадий возвращает в имение отца после окончания университета. Базаров и есть такой тип естествоиспытателя, который не особо верит во все, что не служит интересам простых людей. Посвящение только что освобожденным крепостным составляет большую часть пейзажа этой книги.

Эта книга является источником нигилиста в его современной форме: идеологической позиции, отвергающей все принятые идеи и философские предположения. Все, что имеет значение, это материальный мир и улучшение благосостояния простых людей. Так что наука хороша; литература — пустая трата времени, я думаю. Тургенев выдумывает у Базарова нигилиста. Аркадий, его друг, менее догматичен в своем нигилизме.

Аркадий и Базаров — люди 1860-х годов, ярые социалисты-материалисты, и они конфликтуют с отцом и дядей, людьми 1840-х годов. Поколение отца похоже на Тургенева, либералы, которые могут иметь филантропические намерения, но не идут в революцию, в отличие от поколения Базарова. Происходит политическое/культурное столкновение, и я был ошеломлен тем, насколько они были похожи на споры, которые у меня есть с моими собственными дочерьми.

Что мне нравится в этом романе, так это то, насколько амбивалентна собственная позиция Тургенева. Из-за этой книги на него напали со всех сторон. Левши 1860-х думали, что он клевещет на Базаровых их мира. Либералы 1860-х годов считали, что он пишет опасный революционный трактат и слишком сочувственно рисует молодое поколение. Это часть компетенции реалистического письма — и это такой прекрасный пример — что сам писатель невидим. Вы пытаетесь перенести саму реальность на страницу. Я не думаю, что в книге есть авторский голос или позиция, и я думаю, что это часть ее мастерского достижения. Вы можете видеть все точки зрения и то, откуда они исходят. Это одна из вещей, которыми я больше всего восхищаюсь в Тургеневе, его способность сопереживать и выражать мировоззрения в очень короткой книге. В отличие от Толстого, ему не нужна тысяча страниц, чтобы все это изложить. Он может сделать это несколькими предложениями, и это просто замечательное достижение.

С точки зрения русской истории освобождение крепостных крестьян только что произошло. В книге нет разрыва между поколениями, не так ли?

Нет, нет. К 1862 году, когда вышла эта книга и произошло освобождение, конечно, среди всех либеральных элементов дворянства — а их немало — уже некоторое время было принято, что моральной защиты крепостного права больше нет. Тогда возникает проблема: «Каково будет место этих новых граждан, недавно освобожденных крепостных в этом русском обществе?» Это был великий вызов 1860-х годов. Вот почему народничество так сильно проявилось в то десятилетие, потому что оно было обязательством попытаться интегрировать крестьянина в мир интеллигенции и аристократии как нации, хотя бы на уровне литературы и образования. Эта книга действительно первой ответила на этот вызов, но в то время выходили и другие книги — например, Чернышевский — с гораздо более радикальным видением нового мира, который им предстояло построить.

Еще одна особенность Тургенева и этой книги заключается в том, что это был первый роман, поставивший на карту русскую литературу. Были переводы Гоголя и Пушкина, а для меня шедевр Тургенева — это « Очерков из охотничьего альбома» , который вышел за 10 лет до этого и был плохо переведен на французский язык. Но Отцы и дети действительно добились большого успеха. В Германии Тургенев вдруг стал самым читаемым автором. Он установил, что такое русский роман, и удерживал эту позицию в течение 20 лет, пока вдруг, в середине 1880-х годов, люди не открыли для себя Толстого и Достоевского, и большой растянутый роман стал тем, чем должны были быть русские романы.

Давайте теперь поговорим о « Белая гвардия » (1925) Михаила Булгакова и о том, почему вы выбрали его в качестве одного из своих пяти русских романов.

Я уже говорил, что чтение романов помогает мне представить время и место. Белая гвардия делает это для Киева в 1918 году. Я начинал как историк революции и гражданской войны, и это один из первых романов, который я прочитал в шляпе историка. Мне просто нравится, как он воссоздает этот киевский мир, в котором, по сути, царит хаос. Есть разные претенденты на власть: немцы создали марионеточное правительство, Петлюра и его националисты пытаются его свергнуть; большевики атакуют Киев с востока. Посреди всей этой суматохи есть семья Турбиных, которые бежали на юг, как и многие после Октябрьской революции. Они пытаются выжить в Киеве, разобраться в том, что происходит и куда им приложить свои усилия — не присоединиться ли им к белогвардейцам, собирающимся в это время на юге, на Дону и Кубани. Это роман, который прекрасно передает короткий период времени, всего несколько недель, в 1918.

Что мне в нем нравится, так это то, что он делает в романе то, что вы хотели бы сделать в книге по истории, но не можете, потому что вам нужно писать историю. Он освобожден от всех якорей написания истории, сносок, архивов и всего остального. В блестящей прозе ему удается передать эту атмосферу лучше, чем что-либо, что вы могли бы сделать как историк.

Он прекрасно использует символы, чтобы сжать смысл и резонанс своего письма. В «Народная трагедия » я цитирую последний абзац книги, где он описывает этот грозный паровоз, что явно является метафорой Красной Армии, которая вот-вот вступит. Это блестяще.

Вот почему я его выбрал. Я перечитал его снова с тех пор, как началась война в Украине, потому что я записал его как одно из рекомендуемых для чтения для статьи, которую я сделал для Observer . Сейчас это не очень политкорректный выбор, потому что, хотя Булгаков родился в Киеве, на самом деле он не особо дружит с украинскими националистами и довольно грубо к ним относится. Он из тех украинских писателей, которые, подобно Гоголю, писали по-русски и всегда видели в России дом для себя как украинца и русский язык как литературный язык, большую цивилизацию.

В моем издании написано, что книга «близко опирается на личный опыт Булгакова в ужасах гражданской войны, когда он был молодым врачом». Интересно, насколько это автобиографично.

Не знаю, так как не знаток Булгакова, но многое из непосредственных впечатлений и опыта. Он видел, что происходило в хаосе 1918 года. Это глубокая книга и очень наглядная. В нем есть маленькие детали, которые сразу же перенесут вас туда. Я не знаю, каково это было бы тому, кто не знает истории, но мне кажется, что вы наблюдаете, как что-то происходит у вас на глазах.

Давайте перейдем к Первый круг Александра Солженицына, отсылка к первому кругу ада Данте. Действие этой книги происходит в специальной тюрьме в сталинскую эпоху, и стоит подчеркнуть, что существует издание без цензуры, опубликованное в 2009 году. Расскажите, почему вы выбрали именно его.

Последние год-два я много думал о Сталине, потому что потихоньку двигаюсь к написанию книги о Сталине. Я не решаюсь назвать это биографией Сталина, потому что не думаю, что это возможно, но о его тирании и о том, как она работала. Так что я прочитал много книг и романов о сталинской эпохе, и я думаю, что эта книга раскрывает суть явления лучше, чем любая другая, которую я читал.

Сам Сталин появляется только в четырех главах, примерно на четверти пути. Потом он исчезает и больше не появляется. Это само по себе весьма мастерски. Хотя вы знаете, что все, что происходит в книге, связано со Сталиным, но он не упоминается. Именно так я представлял бы Сталина как политическую фигуру. Тирания зиждется на его отсутствии, на людях, под давлением реагирующих на разного рода давления, предпринимающих действия и выполняющих решения для поддержания работы системы. Они связаны между собой этими невидимыми нитями, которые ведут к Сталину, но никто не осознает этого в прямом смысле.

Получите еженедельный информационный бюллетень Five Books

Первый круг , как вы говорите, это отсылка к Данте, но есть также смысл, в котором вы никогда не доберетесь до Сталина, потому что когда вы попадаете в первый круг, есть еще один круг и другое. Эта книга помогла мне представить Сталина как нечто среднее между Большим Братом и Волшебником страны Оз. Его присутствие везде, но он нигде и особо себя не проявляет. И, собственно, в этих четырех главах настоящий Сталин — это довольно жалкий пожилой человек с желтыми зубами, который не моется. Он просто какой-то незначительный. Он не требует уважения или авторитета от своей персоны. Он пользуется авторитетом из-за системы, в центре которой находится.

В книге есть отрывок, который мне показался удивительным и правдивым для того, что мы переживаем сейчас с трампизмом и т. д. Это начало главы «Император Земли», которая является одной из глав, рассказанных до конца. Собственное сознание Сталина. Он пишет: «Сталин имел мимолетное знакомство с незамысловатой версией всемирной истории, и он знал, что со временем люди простят все плохое, даже забудут или запомнят как хорошее. Целые народы вели себя, как королева Анна в шекспировском «Ричарде III»: их гнев был недолгим, их воля немощна, их память слаба, и они всегда были рады отдать себя победителю». Это говорит само за себя.

ГУЛАГ — очень микрокосмическая, интенсивная форма сталинизма, и другие писатели, например Шаламов, описали ГУЛАГ незабываемым образом. Но как широкое полотно, хотя и установленное в очень привилегированной части ГУЛАГа, о том, как устроен этот мир, Круг первый делает больше, чем любая другая книга, чтобы привести нас туда.

Временами это тоже довольно забавно.

Забавно и концовка блестящая. Авторский голос здесь точно есть. Немного дидактично, но Солженицын же немного дидактичен. У него есть философия, но я не возражаю против этого. Я не разделяю, но это нормально.

Какова его философия?

В основном славянофил, христианин, русский националист. В В круге первом это не так ярко выражено, как в его более поздние годы, но вы можете видеть, что он чувствует, что единственным противоядием от советизма или сталинизма является что-то духовное или основанное на христианских принципах. Я не против этого, потому что нужно что-то противопоставлять сталинизму. Если у вас нет мировой философии и вы пытаетесь добраться до сути сталинизма — что, я думаю, и пытается сделать эта книга, — то она становится слишком текучей. Подумайте о других больших книгах о сталинском периоде, таких как «9» Гроссмана.0007 Жизнь и судьба , например. Это имеет гораздо более явную моральную инфраструктуру. Я нахожу это неприятным, и я не большой поклонник этой книги, но у вас должен быть четкий набор принципов, на основе которых выявляются значения, которые вас как писателя волнуют в этом феномене.

Давайте поговорим о последнем русском романе, который вы выбрали, он современный. Это День опричника Владимира Сорокина. Это было опубликовано в 2006 году, но действие происходит в 2028 году.0003

Опричники были приспешниками Ивана Грозного. Так что это русская тема XVI века, перенесенная в будущее. Это роман-антиутопия, продолжающий русскую традицию написания антиутопий о Замятине и т. д., и совершенно очевидно, что это политическая сатира на путинский режим. Это смешно, это иконоборчество и это страшно, потому что, хотя она была написана в 2006 году, мне кажется, что она описывает то, во что Россия сейчас превращается. Меня преследует эта книга.

Поддержка пяти книг

Интервью в Five Books обходятся дорого. Если вам понравилось это интервью, пожалуйста, поддержите нас, пожертвовав небольшую сумму.

В книге Россия — закрытая система. Есть великая стена, которая отделяет Россию от остального мира. Хотя опричники русские, но понятно, что они служат какому-то далекому государю в Китае и что Россия существует как вассальное государство китайцев. Цель России состоит в том, чтобы поставлять нефть и газ в Китай, и все, что она потребляет, импортируется из Китая. Россия фактически представляет собой сибирскую пустошь, через которую проходит большая труба.

Удивительно, что Сорокин написал это в 2006 году. В то время можно было видеть, что существует проблема, связанная с зависимостью России от нефти и природных ресурсов, но ничто не заставляло вас думать, что Россия в конечном итоге все больше и больше будет выглядеть как-то не так. этой книги. Я нахожу это довольно пугающим, как видение того, куда движется Россия.

Это очень жестоко, не так ли?

Это насилие. Это групповое изнасилование, это убийство. Опричники живут в роскоши: ездят на своих «мерседовах», у всех есть джакузи. Это блестящий московский мир. Но они совершают всевозможные зверства для какой-то неизвестной сущности, Его Величества. Немного как Сталин в Первый круг , сила далеко. Эта книга просто один день из жизни опричника, как и Один день из жизни Ивана Денисовича. Все спрессовано в блиц оргиастической развратности, убийств, содомии и всего остального. Там все есть.

Чтобы понять, о чем этот роман, вам, вероятно, нужно немного разобраться в истории Ивана Грозного и опричников. Например, значение головы собаки спереди и метлы сзади их мерседов.

В какой-то момент своего правления Иван Грозный отступил и окружил себя этой новой кастой людей, опричниками. Им были даны значительные земли, но они были изолированы от остальных классов землевладельцев и бояр. Они были там в качестве сил безопасности, чем-то вроде сталинского НКВД, историческим аналогом которого всегда считались опричники. В фильме Эйзенштейна об Иване Грозном эти отсылки довольно явные. Опричники разъезжали на лошадях с метлой как эмблемой выметания врагов народа. Поэтому в книге много отсылок к дискурсу «врагов народа», «тунеядцев» и т. д.

Итак, это очень мощная футуристическая антиутопия, но со всеми этими отсылками к русской истории, восходящей к Ивану Грозному и, возможно, до него. Это удручающее чтение, потому что оно заставляет думать, что в России ничего не меняется. Это все просто переработка разных способов репрессий, изъятия богатств страны, порабощения населения, структурирования власти через этих беззаконных слуг.

Я только что прочитал вашу книгу, История России, , который заканчивается на более оптимистичной ноте или, по крайней мере, указывает на то, что не все это должно было привести к тому, что Путин заново изобрел российскую самодержавную традицию. Вы пишете, что «это не должно было так закончиться. В ее истории были главы, когда Россия могла пойти по более демократическому пути». Скажи мне, почему ты написал книгу.

Я хотел написать относительно короткий, доступный и увлекательный том по истории с древнейших времен, и я считал важным сделать это таким образом, чтобы раскрыть движущие идеи и идеологии русской истории. Потому что, конечно, после 2014 года меня все больше поражало, что то, как русские понимали свою историю, сильно отличалось от того, как мы будем понимать их историю, особенно те части истории, которые связаны с нашей, такие как холодная война. Этот разрыв необходимо понять, потому что, если мы собираемся иметь дело с русскими сейчас, нам нужно понять, откуда они взялись.

Получить еженедельный информационный бюллетень Five Books

Я хотел сказать кое-что о русской историографии и мифах, которые они сплели вокруг своей собственной истории. Есть повторяющиеся темы. Есть царь или правитель как сакральная фигура, бог на Земле, чья власть сакрализуется и является национальным спасителем. Это история Александра Невского, Александра I, Сталина во Второй мировой войне. Это истории о священном, богоподобном лидере, спасающем страну от враждебных сил за границей. Только когда вы начинаете смотреть на это с этой точки зрения, вы можете понять силу автократических способов мышления и почему пропаганда авторитарного, националистического, антизападного толка может иметь смысл или овладеть национальным сознанием. .

Это все, что касается повествований об истории. Это исторично. Дело не в складе ума, не в психике, не в ДНК и не в каких-то довольно заезженных стереотипах, которые люди используют, пытаясь объяснить, почему русские такие, как русские. Вы должны распаковать это исторически, что, как вы говорите, включает в себя рассмотрение тех моментов, когда все могло пойти по другому пути. Почему некоторые идеи возвращаются и мобилизуются в определенных ситуациях для укрепления автократической государственной системы? И почему одни и те же идеи могут стать подрывными и революционными? Такова была идея книги, хотя я не думал, что она будет настолько своевременной.

Интервью с Софи Роелл, редактором

31 августа 2022 г.

Five Books стремится обновлять свои книжные рекомендации и интервью. Если вы даете интервью и хотели бы обновить свой выбор книг (или хотя бы просто то, что вы о них говорите), пожалуйста, напишите нам по адресу [email protected]

Связность русской классики

Загрузка…

Предварительный просмотр

Zitatvorschau в АПАМЛАЧикагоГарвард

Скопировать в буфер обмена

Экспорт цитирования

ProCite

RefWorks

Диспетчер ссылок

.рис

БибТекс

Зотеро

.биб

Резюме

В этой новаторской книге представлены принципиально новые интерпретации самых известных и любимых классиков русской литературы. Он делает это, применяя к ним новейшие западные исследования творчества и теории литературы. Читатели уйдут от книги с более глубоким пониманием отдельных произведений классических авторов, таких как Толстой и Достоевский, а также общей эволюции русской литературы девятнадцатого века.

Выдержка

Содержание

• Покрытие
• Заголовок
• Авторские права
• Об авторе
• О книге
• Эту электронную книгу можно цитировать
• Содержание
• Предисловие
• I. Критическое наследие ХХ века и российские исследования сегодня
• II. Россия и русская литература XIX века: некоторые общие замечания
• III. Биографический и литературный контексты русских писателей-классиков
• IV. Мотив приезда и моносюжет русской классики
• V. Метафора для Достоевского то же, что метонимия для Толстого.
• VI. Почему русские романы такие длинные?
• VII. Предлагаемая периодизация русской литературы 1825-1918 гг.
• Эпилог: Сердце русской литературы
• Вывод
• Библиография
• Индекс

←vi | vii→

Очерки, собранные в «Связи русской классики», представляют собой результаты моего более чем 50-летнего увлечения русской литературой с особым вниманием к Толстому и Достоевскому. Результатом моего исследования этих двух великих писателей стала статья «Метафора для Достоевского то же, что метонимия для Толстого», которая была напечатана в «Славик Ревью». Этот журнал любезно разрешил мне опубликовать исправленную версию этой книги. Размышление о значимости метафоры и метонимии для этих двух великих писателей привело меня к формулировке того, что я называю творческой матрицей, которая работает, по крайней мере, для некоторых художников. Насколько я понимаю, творческая матрица определяет и, таким образом, ограничивает то, как художник творит. Очевидно, что у таких великих художников, как Толстой и Достоевский, эти пределы очень велики, но они существуют.

В более общем плане моя работа в незначительной степени связана с крупными историческими переменами в России. В частности, одним из малозаметных последствий большевистской революции стал радикальный сдвиг в культурной ориентации России. Если до 1917 года наиболее яркие творческие силы России были заняты культурой Франции, то после 1917 года — Америки. Размышляя об американском влиянии на российскую культуру, которое стало более заметным после 1991 года, я начал думать об актуальности американской науки для России и о новаторских выводах, которые она может дать.

Вопрос об актуальности американской науки для России и русской литературы имеет множество последствий. Чтобы констатировать очевидное, ←vii | viii→любой человек, прочитавший значительный процент научных работ по русской классике, о которых я говорю в этой книге. Следовательно, нужно выбирать, каких ученых цитировать, а каких нет.

У меня есть два критерия для ученых, упомянутых в этой книге. Во-первых, я отдаю предпочтение таким критикам, как Гарольд Блум и Роман Якобсон, критикам, чья работа позволяет переосмыслить основные произведения и осмыслить их по-новому. Я не знаю никого, кто серьезно утверждал бы, что у стимулирующих идей есть срок годности и что только потому, что критические идеи были опубликованы в прошлом веке, они не актуальны и не могут быть актуальны сегодня.

В этой книге я использую работы Якобсона, Блума и других им подобных, потому что я считаю, что их идеи были стимулирующими, когда они впервые опубликовали их, и они остаются стимулирующими сегодня. Есть слово для веры в то, что все, что есть сейчас, лучше того, что было в прошлом, и это слово — презентизм. Презентизм влияет на научные исследования точно так же, как и на другие виды человеческой деятельности.

Возможно, в ответ на советскую критику, склонную сводить великие произведения литературы к тому, что они называли «злом дня», исследования русской литературы как в России, так и на Западе склонны избегать социальных наук. С 19В 60-е годы появилась обширная литература по общественным наукам, состоящая из статей психологов и социологов о творчестве. Эта литература обладает большим потенциалом для решения проблем, которые обычно остаются без внимания в существующих исследованиях русской литературы. Это такие вопросы, как актуальность таких семейных вопросов, как порядок рождения и отношения с отцом, которые, как было показано, влияют на творчество в карьере западных художников. Я считаю важным научным предприятием показать, как эти проблемы затрагивали и русских писателей.

Вообще говоря, русские ученые пишут плотную разъяснительную прозу, иногда имеющую метафизический подтекст. Можно заметить, например, использование такой фразы, как «его судьба», которую они используют там, где американские ученые просто сказали бы «его жизнь». Таким образом, вера в судьбу помогает объяснить, почему русские ученые очень редко обосновывают художников, которых они обсуждают, семейными обстоятельствами и вообще не опираются на богатую литературу о творчестве, накопленную на Западе. Очерк III «Биографические и литературные контексты русских писателей-классиков» и Очерк VII «Предлагаемая периодизация русской литературы 1825–1819 гг.»18», показывают результаты применения американской науки к жизни и творчеству русских классиков.

Остается поблагодарить мою жену Донну за ее неустанную редакторскую работу над этой книгой. Каждая страница «Связи русской классики» была написана благодаря ее опыту и терпению. Несмотря на все ее усилия, ошибки, безусловно, остаются, и ответственность за них лежит на мне.

←viii | 1→

«Русская литература компактна, сильно рефлексирует и всегда готова забыть, что она состоит только из слов. Воображаемые персонажи переходят из вымысла в реальную жизнь, в то время как реальные писатели возводятся в статус мифа». ¹ Это содержательное высказывание Кэрил Эмерсон определяет некоторые существенные черты русской литературы в ее социальном контексте. Широко распространенная грамотность пришла в Россию с опозданием, и в результате такие писатели, как Пушкин и Толстой, создавшие компактный корпус русской классики, возведены в ранг мифа. Особый статус писателей в России, на который ссылается Эмерсон, имеет множество последствий. Среди прочего, это привлекло к ним внимание авторитарных лидеров, которые сразу почувствовали их потенциал для использования в качестве инструментов государственной политики. Со своей стороны, Иосиф Сталин возвел — если это правильное слово — писателей не в сан святых, а в статус «инженеров человеческих душ». Верно и то, что особый статус писателей делал некоторых из них уязвимыми для преследований, ссылок и расстрелов в советское время.

Дело в том, что особый статус, который присваивается и присваивался русским писателям, возник в силу конкретных, поддающихся определению исторических обстоятельств. Однако не все, кто любит русскую литературу, живут в России или обладают русским мышлением. Что такие аутсайдеры могут делать с русской литературой? Эта книга дает один ответ на этот вопрос.

←1 | 2→

Русский критик Михаил Бахтин сказал, что суть диалога в различии. Он утверждал, что когда два человека ведут диалог, разница между ними способствует творческому обмену. То же самое относится и к людям из разных стран. Как американец, я воспринимаю русскую литературу иначе, чем русские, и предлагаю эту книгу как восприятие русской литературы американским ученым.

Начну с одного очевидного различия между Россией и Америкой. Я не разделяю веру русских в судьбу (судьба). Русским очень трудно говорить о страданиях писателей, не прибегая к понятию судьбы. Со своей стороны, я не верю, что судьба как-то связана со смертью поэта-футуриста Бенедикта Лифшица, например, в 1938 году. Он был расстрелян, когда и где он был расстрелян из-за конкретных решений конкретных лиц, которые несут моральную ответственность за свои действия. Судьба не имела к этому никакого отношения.

Как наследник традиции американского прагматизма, я избегаю понятия судьбы, потому что это вытекает из моего более крупного проекта по лишению метафизики истории русской литературы. Таким образом, я предлагаю отменить особый статус русских писателей, на который ссылается Эмерсон, и объединить их с остальным человеческим родом. Я отношусь к писателям, которых я обсуждаю в этой книге, как к людям, родившимся в определенных обстоятельствах в определенное время. (Все эти писатели были мужчинами, за исключением писательниц, упомянутых вскользь в «Очерке VII» о периодизации русской литературы. ) Они жили в особую эпоху — XIX век, имевшую свою динамику. Их работа представляет собой ответ на динамику девятнадцатого века, хотя ее более широкое значение выходит за рамки той эпохи, как работа всех великих художников всегда выходит за рамки своей эпохи. На самом деле, это одно из определений величия.

Не только русская литература «сильно рефлексирует», говоря словами Эмерсона. Это относится и к изучению русской литературы. Возьмем, к примеру, такого уважаемого классика, как «Русские писатели и общество» Рональда Хингли, 1825–1904 гг., который не упоминает в библиографии общих исследований модернизации и индустриализации, хотя эти процессы во многом определили жизнь и творчество писателей того времени. период. ²

Поскольку русские писатели жили в определенное время и в определенном месте, полезно излагать такие факты как можно конкретнее. Вот почему я собрал множество данных об их рождении, смерти и семейных обстоятельствах.

Если, вопреки тому, что некоторые русские часто подразумевают, русские классики действительно принадлежат роду человеческому, то можно проанализировать их общность с другими одаренными деятелями искусства, жившими в другие времена и в других местах. Например, из очень богатой научной литературы по творчеству, появившейся на Западе, мы знаем, что определенные биографические закономерности появляются вновь и вновь ←2 | 3→в жизни художников. Эти закономерности, выявленные психологами и социологами, среди прочих факторов включают порядок рождения и отношения с отцом. Насколько я могу судить, никто никогда не применял эти выводы к русским классикам, как это делаю я в этой книге, возможно, потому, что вера в их предполагаемый особый статус делала это неуместным.

В более общем плане появилось множество работ о значении поколений в истории, и эта литература имеет множество приложений к понятию литературных поколений. Эти работы редко, если вообще когда-либо, цитировались российскими учеными. Очевидно, представление о литературных поколениях определяет и представление об истории литературы, как я показываю в главе о периодизации русской литературы.

Но, конечно, литературный процесс состоит не только из писателей. Он состоит из читателей, так же как и писателей, и эти читатели обусловлены историческими обстоятельствами, как и писатели. Это обобщение особенно относится к тем читателям, которые называют себя литературными критиками. Как у литературы есть история, так и у литературной критики есть история. Литературная история не может возникнуть без критических концепций, которые взаимодействуют с литературой и придают ей смысл. Иными словами, история литературы — это применение критических концепций к конкретным произведениям и писателям. Эти критические концепции часто остаются невысказанными, и те, кто их использует, часто делают это бессознательно. Полагая, что сознательное использование критических принципов приводит к более качественной, более информированной и строгой истории литературы, следующие замечания представляют некоторых критиков, чью работу я собираюсь применить в последующих очерках.

При обсуждении таких классических произведений, как «Война и мир» и «Братья Карамазовы», будет использоваться метод, во многом восходящий к работам русских критиков 1920-х годов, таких как Борис Эйхенбаум, Юрий Тынянов и Михаил Бахтин. Я также буду опираться на работы таких англоязычных критиков, как Нортроп Фрай, Гарольд Блум и Т.С. Элиота со ссылками на современные исследования по мере необходимости.

Читатели с научным образованием заметят, что все эти критики опубликовали свои ключевые работы в двадцатом веке. Я использую их работы как дань уважения великим достижениям прошлого века в области критики, а также как подтверждение моей веры в то, что у идей нет срока годности. Литературная критика — это не журналистика, которая быстро устаревает. Вопрос, который ответственные читатели задают о литературной критике, звучит не так: «Как давно это было написано?» но «Неужели эти идеи были настолько тщательно применены к литературным классикам, что мы больше не можем извлечь из них какие-либо новые идеи?» В отношении работ, которые я здесь цитирую, могу ответить «Нет!» решительно на этот вопрос.

←3 | 4→

Насколько я могу судить, никто, кроме меня, никогда не применял произведение Гарольда Блума к русской классике. Более того, использование идей Блума, как это делаю я, — это не просто интеллектуальное упражнение. Я утверждаю здесь, что понимание взаимодействия между тем, что он называет эфебами, и предшественниками приводит к фундаментальной реорганизации истории русской литературы.

Если русская литература саморефлексивна, если снова процитировать термин Эмерсона, то одно из следствий состоит в том, что в ней присутствуют повторяющиеся паттерны, и выявление таких паттернов является главной задачей этой книги. Как однажды заметил Нортроп Фрай, «…Критик должен рассматривать литературу как целостную структуру, исторически обусловленную, но формирующую свою собственную историю, отвечающую внешнему историческому процессу, но не определяемую по своей форме». ³ Этот принцип кажется в высшей степени разумным и имеет непосредственное отношение к этим обсуждениям. Блум формулирует тот же принцип немного по-другому: «Текстов нет; существуют только отношения между текстами». ⁴ Если существуют только отношения между текстами, то эти отношения образуются за счет связности текстов друг с другом. Эти отношения между текстами и между текстами складываются таким образом, что формируют литературную историю русской литературы, которая имеет свою собственную структуру, структуру, которая складывалась по мере того, как одна новая классика за другой появлялась в девятнадцатом и двадцатом веках, и которая продолжает развиваться. в двадцать первом веке.

Эти идеи, конечно, просто перефразируют другой источник 1920-х годов, Т.С. Концепция Элиота о динамике истории литературы, изложенная в его эссе «Традиция и индивидуальный талант»:

Существующие памятники образуют идеальный порядок между собой, который модифицируется введением нового (действительно нового) произведения искусства. среди них. Существующий заказ выполнен до поступления новой работы; для того, чтобы сохраниться после прихода новизны, весь существующий порядок должен быть изменен, хотя бы незначительно; и так перестраиваются отношения, пропорции, ценности каждого произведения искусства по отношению к целому; и это соответствие между старым и новым. ⁵ (курсив Элиота)

В каком-то смысле эта книга представляет собой упражнение в критике Элиота, поэтому в ее подзаголовке есть фраза «динамика творчества».

Однако, как хорошо знал сам Элиот, писатели, создающие новые — «действительно новые» — произведения, часто делают это в ответ на новые исторические обстоятельства. Критики, особенно те, кто пишет о России, часто связывают новые произведения с новыми историческими обстоятельствами, такими как революция 1917 года, и позволяют этим обстоятельствам определять их значение. Однако я предложу историцистские прочтения того, что Элиот назвал бы новыми произведениями. Это работы, чьи новшества происходят из сложного ←4 | 5→работа по синтезу изменившихся исторических обстоятельств с литературной традицией таким образом, чтобы создать новое восприятие традиции. Так делал Элиот, так делали некоторые из величайших русских писателей. Например, понимание того, как работал Достоевский, опасаясь влияния Гоголя, например, приводит к изменению понимания как Достоевского, так и Гоголя.

Сам Элиот находился под сильным влиянием французских поэтов-символистов, таких как Стефан Малларме, который в разговоре с художником Эдгаром Дега сделал замечание, лежащее в основе критики Элиота. Малларме утверждал: «Вы не можете написать стихотворение из идей… Вы можете написать его словами». ⁶ Вариант перевода может быть таким: «В стихотворении нет идей; есть только слова».

Я цитирую здесь комментарий Малларме, потому что он имеет захватывающее, но глубоко разрушительное значение для изучения русской литературы, идеи которой часто рассматривались как абстрагированные от контекста. Поступая таким образом, я учитываю практику Бахтина, который пишет: «В нашем анализе мы отойдем от содержательной стороны идей, введенных Достоевским, — для нас важна их художественная функция в произведении». ⁷ Таким образом, для Бахтина неуместно абстрагировать идеи от отдельных утверждений персонажей Достоевского, потому что произведение, персонажи и их личности имеют собственную автономию от своего социального контекста. Бахтин говорит: «Правда о мире, по Достоевскому, неотделима от правды личности». ⁸

Несмотря на все усилия Бахтина, отделение утверждений о мире от репрезентации персонажей служило целям советских критиков и ученых, а западные исследователи русской литературы приняли его как стандартный способ установления связи между литературой и общество. Однако я не верю, что в традициях Малларме и Элиота существуют какие-либо идеи в художественной литературе, и я не нахожу, чтобы слово «идеология» служило какой-либо полезной цели в дискуссиях о литературе. Я также предпочитаю не использовать слово «реализм». Вполне можно рассуждать о русской классике, не употребляя слов «идея», «идеология» или «реализм». Я буду действовать таким образом не из-за личных прихотей, а как приложение определенной философии, имеющей особое значение для критики.

Если написание истории литературы в конечном счете является логическим упражнением, а я считаю, что это так, то критикам надлежит делать свои предположения как можно более ясными. С этой целью я хочу привести здесь отрывок из книги «Язык, истина и логика», написанной в 1936 году британским философом А.Дж. Айер.

Так случилось, что в нашем языке мы не можем сослаться на чувственные свойства вещи, не вводя слово или фразу, которая кажется равнозначной ←5 | 6→сама вещь, а не все, что о ней можно сказать. И в результате этого те, кто заражен первобытным суеверием, что каждому имени должна соответствовать одна-единственная реальная сущность, полагают, что необходимо логически различать саму вещь и некоторые или все ее чувственные свойства. ⁹

В своей полемической манере Айер продолжает утверждать, что ошибочно полагать, что «каждому слову или фразе, которые могут быть предметом предложения, должна соответствовать реальная сущность». ¹⁰ Таким образом, логически Айер настаивает на верификации как на ключе к значению предложений. Другими словами, если нельзя показать, что такое слово, как «реализм» или «идеология», относится к чему-то в реальном мире, тогда это слово или фраза не имеют смысла.

Таким образом, если принять известное высказывание поэта Федора Тютчева «В Россию можно только верить», то Россия должна быть непроверяемой идеей. Вера в то, что такие писатели, как Достоевский, являются «писателями идей», также не поддается проверке. Однако русские настолько привержены метафизической литературной истории, что даже такой вдумчивый критик, как Владимир Линьков, может найти метафизику даже в реализме: «Красота обыденного в реализме есть признание непознаваемой бесконечной сущности человека». ¹¹ В духе строгой логики Айера я полагаю, что вера в «идеи» — будь то Линькова, Ленина или кого-либо еще — имела катастрофические последствия в России, и поэтому использование слов «идея» и «идеология создает логическую дисфункцию.

Детали

Страницы

VIII, 278

Год

2022

ISBN (PDF)

9781433193958

ISBN (ePUB)

9781433193965

ISBN (мягкая обложка)

9781433193941

ДОИ

10.