Романический это: это … значение слова РОМАНИЧЕСКИЙ

4

Вдвоём против всех – это романический авантюризм.2572-4168-1829-№

А. А. Хасавнех

Институт языка, литературы и искусства имени Г Ибрагимова АН Республики Татарстан

ВАРИАНТ РОМАНИЧЕСКОГО ЭПОСА О ЛЕЙЛИ И МЕДЖНУНЕ: АВТОРСКАЯ ИНТЕРПРЕТАЦИЯ ФОЛЬКЛОРНОГО СЮЖЕТА

Аннотация. Актуальность данного исследования определяется тем, что впервые в филологической науке анализируется рукописное произведение малоизученного на сегодняшний день татарского автора -поэта-суфия XIX века Ахметзяна Тубыли на распространенный в эпосе сюжет «Повествование о Лейли и Меджнуне». Целью исследования является выявление общего и специфичного в «Повествовании…», в классических одноименных поэмах Низами Гянджеви, М. Физули, А. Навои, А. Джами, а также — в народных романических дастанах, распространенных в устной или письменной форме среди татар. В круг задач статьи входят: в ходе анализа произведения и сравнения ее с классическими вариантами-предшественницами известных поэтов мусульманского Востока определение сюжетного построения, системы образов, мотивов и идей, заложенных в варианте А. Тубыли, выявление основополагающих лейтмотивов, авторской интерпретации, художественной ценности и места данного повествования в ряду других многочисленных романических эпосов, бытующих на тему любви легендарных возлюбленных — Лейли и Меджнуна. Так, в ходе исследования рукописного произведения А. Тубыли обнаружилось, что по сравнению с классическими одноименными творениями оно небольшое по объему и занимает всего лишь 68 поэтических строк, к тому же сюжетная линия его проста, а количество героев ограничивается пятью персонажами. Это дает нам основание рассматривать рукописное произведение А. Тубыли как неотъемлемую часть книжного эпоса татар.

В плане сюжетного построения «Повествование …» А. Тубыли наиболее близко к «Лейли и Меджнун» Низами, т. к. оба автора основной акцент ставят на идее о Божественной любви; по идейному же содержанию и духу — сродни одноименным поэмам М. Физули и А. Джами. Что касается формы произведения, то оно наиболее схоже с многочисленными народными вариантами дастанов, имеет те же специфические черты, присущие романической разновидности татарского книжного эпоса. Таким образом, эпос А. Тубыли является результатом синтеза классической и письменно-фольклорной традиций. Главной особенностью «Повествования.» А. Тубыли является то, что в нем отразились пантеистические мотивы и образы; автор вводит в свой вариант суфийские двойственные символы, такие как: яд и излечивающая вода, жизнь и смерть, свет и темень. Рассуждая о Божественной эманации света, возникает традиционный мистический образ свечи и светящихся лиц. Все эти образы и символы даны на фоне завуалированных бесед Лейли и Меджнуна. Данное исследование позволит в дальнейшем более глубоко осознать творческий путь А. Тубыли как поэта-суфия, обратившегося к общетюркским эпическим сюжетам, и откроет новый потенциал в изучении взаимовлияний литературы и фольклора.

Ключевые слова: Ахметзян Тубыли; романический эпос; вариант «Лейли и Меджнун»; сюжет; пантеизм; Божественная любовь; суфийские двойственные символы; традиционные мотивы; авторская интерпретация; рукопись.

ХАСАВНЕХ Алсу Ахмадулловна — к. филол. н., с. н. с. Центра письменного и музыкального наследия Института языка, литературы и искусства им. Г. Ибрагимова Академии наук Республики Татарстан, Казань, Россия.

E-mail: [email protected]

KHASAVNEKH Alsu Akhmadullovna — Candidate of Philological Sciences, Senior Researcher, Centre of written and musical heritage of G. Ibragimov Institute of Language, Literature and Art, Academy of Sciences of Tatarstan Republic, Kazan, Russia.

E-mail: [email protected]

A A. Khasavnekh

A variant of the novelistic epic about Leyli and Majnun: the author’s interpretation of the folklore plot

Abstract. The relevance of this study is determined by the fact that for the first time in philological science, the manuscript work of the little — studied Tatar author-poet Sufi of the 19th century Akhmetzyan Tubyli is analyzed on the plot The Story of Leyli and Majnun, which is common in the epic. The aim of the study is to identify the common and specific in the «Narrative…», the classic poems of the same name by Nizami Ganjavi, M. Fizuli, A. Navoi, A. Jami, as well as in the folk novelistic dastans, which are distributed orally or in writing among the Tatars. The tasks of the article include: in the course of analyzing the work and comparing it with the classical versions-the predecessors of famous poets of the Muslim East, determining the plot structure, the system of images, motifs and ideas laid down in the version of A. Tubyli, identifying the fundamental leitmotifs, the author’s interpretation, the artistic value and the place of this narrative in a large number of other romantic epics that exist on the theme of the love of legendary lovers — Leyli and Majnun. So, in the course of the study of the handwritten work by A. Tubyli found that in comparison with the classic works of the same name, it is smaller in volume and takes only 68 poetic lines; besides, its storyline is simple, and the number of characters is limited to five characters. This gives us the reason to consider the manuscript work by A. Tubyli as an integral part of the book epic of the Tatars.

In terms of plot construction, «Narrative…» by A. Tubyli is the closest to Leyli and Majnun by Nizami, since both authors put the main emphasis on the idea of divine love; in terms of ideological content and spirit, it is akin to the poems of the same name by M. Fizuli and A. Jami. As for the form of the work, it is most similar to the numerous folk versions of dastans, has the same specific features inherent in the novelistic variety of the Tatar book epic. Thus, the epic of A. Tubyli is the result of the synthesis of classical and written-folklore traditions. The main feature of the «Narrative…» The main feature of the book is that it reflects pantheistic motifs and images; the author introduces Sufi dual symbols in his version, such as: poison and healing water, life and death, light and darkness. Talking about the divine emanation of light, there is a traditional mystical image of a candle and glowing faces. All these images and symbols are given against the background of veiled conversations between Leyli and Majnun. This study will allow you to further understand more deeply the creative path of A. Tubyli as a Sufi poet who turned to common Turkic epic stories, and will open up a new potential in the study of the mutual influences of literature and folklore.

Keywords: Akhmetzyan Tubyli; novelistic epic; version of Leyli and Majnun; plot; pantheism; divine love; Sufi dual symbols; traditional motifs; author’s interpretation; manuscript.

Введение

Е.нун дэр шэhри Багдад») татарского поэта-суфия XIX в. Ахметзяна Тубыли (1825-189?) [2].

Целью данного исследования является, во-первых, в процессе анализа «Повествования о Лейли и Меджнуне» татарского автора определение общих и оригинальных черт в контексте одноименных произведений классиков мусульманского Востока, так и в плане сопоставления его с романическими книжными дастанами, во-вторых, — выявление суфийских мотивов и образов, заключенных в поэме, их созвучия наряду с аналогичными мотивами в произведениях поэтов-суфиев ближневосточного региона, а также народных устных и письменных вариантах.

1 Назира — поэтические подражания.

О происхождении поэмы «Лейли и Меджнун», ее популярности в среде различных народов

В этом ряду лирических произведений поэтические творения о любви Лейли и Меджну-на занимают одно из видных мест. Сказание о Лейли и Меджнуне — одно из самых распространенных в литературах Востока. По мнению А. Афсахзаде, повесть «Меджнун и Лейли» из арабского фольклора перешла в персидско-таджикский, а затем уже распространилась среди древних народов Ближнего и Среднего Востока [3, с. 11]. Таким образом, легенда о любви Лейли и Меджнуна появилась и утвердилась в многочисленных вариантах в фольклоре арабов, в бедуинской среде в VII в., т. е. за пять столетий до Низами Гянджеви. Как справедливо отметил Е. Э. Бертельс: «Знакомство с «Ромео и Джульеттой» происходит в Европе, как правило, через литературу или театр: предания о Меджнуне во всех странах Ближнего Востока давно слились с фольклором, и образы двух несчастных влюбленных с раннего возраста являются близкими и привычными друзьями даже и неграмотных» [4, с. 230]. На эту тему распространено большое количество поэм на фарси, узбекском, азербайджанском, туркменском, афганском, турецком, курдском, армянском, урду, татарском и мн. др. языках.

Легендарная история о любви, первую большую поэму о которой создал в Азербайджане Низами Гянджеви (1141-1209), в Средней Азии — Алишер Навои (1441-1501), представляет из себя бесценные произведения искусства на все времена. В мире насчитывается огромное количество назира к поэме Низами Гянджеви «Лейли и Меджнун», написаны они на самых разных языках: арабском, персидском, турецком, татарском и др. В этой связи можно упомянуть Эмира Хосрова Дехлеви (1253-1325), Абдуррахмана Джами (1414-1492), Абдуллу Хатифи (14531520), Мактаби Ширази (ум. 1505) и др. Каждый поэт, вдохновляясь произведениями великих классиков Востока, исходя из традиционного сюжета, создавал самостоятельное произведение с высоким идейным содержанием. «Эти поэты, соответствуя воодушевлению, энтузиазму и желаниям читателей своей эпохи, <…> повествовали предания о героях и затрагивали тематику любви и сердечной привязанности» [5, с. 12]. Несмотря на некоторые расхождения в сюжетной линии, количестве главных героев, их характеристиках, объединяет все эти назиры то, что они созданы в соответствии с основным требованием того времени — давать в каждом бейте1 законченное содержание. Поэтому каждый стихотворный метр включает в себя, как правило, все смысловые оттенки, которые хотел донести автор до читателя:

Повиноваться должен я приказу, Царем скорбей с рожденья стал я сразу. Коль в страсти нет начала и конца, Не знают излечения сердца [6, с. 96].

Сюжет о Лейли и Меджнуне в народном эпосе Волго-Уральского региона

«Тенденция возникновения дастана у татарского народа, стремление к эпическому творчеству имеют давние корни», — отмечает Л. Х. Мухаметзянова в одном из своих исследований о национальном эпосе [7, с. 539]. И с историей о легендарной и романтической любви Лейли и Меджнуна народы Поволжья, в т. ч. татары, знакомы давно, о чем свидетельствуют многочисленные записи вариантов дастана, а также хранящиеся в архивах научных центров Казани рукописи произведений на данный сюжет.

На протяжении многих веков этот сюжет был хорошо знаком читателю Волго-Уральского региона, он весьма полюбился в среде писателей и поэтов, а также народных сказителей-творцов Поволжья. Данный сюжет был широко распространен также среди чувашского и башкирского народов в рукописной, книжной и устной формах. Об этом подробно рассказано в трудах Е. А. Игнатьевой [8] и А. М. Сулейманова [9]. Со временем популярность произведения «Лейли и Меджнун» в народе только возрастала. Ни раз в качестве назира к поэме Низами были выпущены в свет поэтические и прозаические творения татарских поэтов, которые правильнее было бы отнести к лиро-эпическому жанру фольклора по нескольким причинам, которые будут рассмотрены ниже. Однако стоит сразу же определиться относительно жанра таких произведений.

1 Бейт — двустишие в поэзии народов Востока.

По мнению ряда авторитетных ученых-литературоведов, таких как: В. М. Жирмунский, П. А. Гринцер, С. Ю. Неклюдов, Е. М. Мелетинский, Л. Х. Мухаметзянова, к романическим книжным дастанам относятся произведения, восходящие к романическим традициям Средневековья, в которых доминирует творческий метод восточного типа. По мнению Л. Х. Муха-метзяновой, романические книжные дастаны — это «лиро-эпические, лиро-философские произведения, основанные на подробном описании любовной истории и внутренних переживаниях главных героев, а также на драматических коллизиях» [10, с. 83-84].

Процесс распространения поэмы «Лейли и Меджнун» в среде татар, проживающих в регионе Поволжья, подробно рассматривают в своих научных трудах М. И. Ахметзянов и Л. Х. Мухаметзянова. Ученые дают тщательный анализ многочисленным романическим книжным дастанам на тему любви Лейли и Меджнуна, найденным в ходе различных экспедиций на территории Поволжья [10; 11].

Приведем лишь несколько фактов относительно татарских рукописей ХУШ-Х1Х вв. на тему любви этих знаменитых двух возлюбленных, воспользовавшись научными изысканиями вышеназванных ученых. Габделгафуром Динмухаммедом из деревни Омба был написан стихотворный дастан «Лейли и Меджнун» [11, с. 47]. Его второй дополненный вариант в 1984 г. в фонд книгохранилища г. Казани передает Рабига ханум Заманова. Это произведение по времени написания относится к началу XIX в. [12]. В 1902 г. в типографии Казанского университета был опубликован романический эпос Ф. Халиди «МэшhYP гашыйк — мэгъшук Лэйлэ вэ Мэжнун хикэясе» («Повествование о знаменитых возлюбленных — Лейли и Меджнуне»), состоящий из 45 страниц [13]. В произведении проза чередуется с поэзией. В 1917 г. в Казани было издано «Повествование о Лейли и Меджнуне» Г. Рашиди объемом в 45 страниц. Также в рукописном виде сохранился дастан, переписанный в 1844 г. рукой Мухаммадшарифа бине муллы Ахтяма из деревни Чалпы Азнакаевского района Республики Татарстан [10, с. 310]. Одним из самых полных рукописных текстов произведения можно считать дастан, найденный Ф. Ахметовой «среди книг татарского журналиста Бурхана Шарафа (1883-1943). Он состоит из 32 листов. На нем не указаны ни время написания, ни место, ни имя автора-переписчика. На современную графику он был переведен Б. Урманче и занял свое достойное место в академическом сборнике «Татар халык ижаты. Дастаннар» («Татарское народное творчество. Дастаны»)» [10, с. 276]. Самым ранним произведением в истории татарской литературы можно считать повествование о Лейли и Меджнуне неизвестного автора, обнаруженное в рукописи, относящейся к концу XVШ в. и найденной в ходе экспедиции на территории Арского района в деревне Тубан Киек в 1973 г. М. Ахметзяновым [14, с. 156].

Все эти вышеперечисленные варианты на тему любви о Лейли и Меджнуне, схожи между собой тем, что: 1) в основном своем составе они написаны прозой; 2) небольшие по объему; 3) сюжет в них предельно прост. «В этих произведениях не чувствуется связи в сюжетном плане с поэмами «Лейли и Меджнун» восточных авторов: Низами Гянджеви, М. Физули и А. Навои. Число персонажей в них ограничивается двумя главными героями, Зейдом и работником» [14, с. 158]. Л. Х. Мухаметзянова относит все эти произведения к романическим книжным даста-нам. По ее мнению, «в этих памятниках, как это характерно для книжного эпоса, сохранилась связь с эпическим фольклором, они распространены в нескольких вариантах, поэтому следует считать их народными поэмами. Сюжет произведений краток и прост, герои скромны и терпеливы. Текст построен так, что вынуждает читателя переживать эмоциональное и драматическое состояние героев» [10, с. 275]. Также стоит добавить ко всему сказанному еще одну немаловажную деталь: как правило, все романические эпосы имеют названия по именам главных героев: «Калила ва Димна», «Лейли и Меджнун», «Джамиль ва Бусейна», «Тахир ва Зухра» и т. д. Исследуемое произведение А. Тубыли «Повествование о Лейли и Меджнуне», так же, как и мн. др. татароязычные варианты, написанные на определенный фольклорный сюжет, соответствует всем вышеперечисленным критериям, поэтому по своему жанру оно относится к группе романического эпоса.

«Повествование…» А. Тубыли имеет и целый ряд особенностей и примечательных моментов. Во-первых, по объему само произведение трудно назвать литературной поэмой; скорее, это — написанная в стиле средневекового творческого метода и традиций поэма-дастан, которая

вмещает в себя 68 строк и, помимо основной части, содержит концовку в восемь строк, составленную на персидском языке. Во-вторых, вследствие такого маленького объема, данный дастан не включает полного развернутого развития сюжетов, как, например, в одноименной поэме Низами. Линия сюжета здесь проста. Все же автор, за исключением некоторых моментов, придерживается традиционного содержания.

Вариант А. Тубыли: оригинальные черты и авторская интерпретация

Поэтическое творение А. Тубыли «Повествование о Лейли и Меджнуне», по сравнению с другими вышеупомянутыми письменно-фольклорными вариантами татарских авторов, написано в стихах, имеет чуть более развернутое содержание, к тому же количество героев в нем больше и равно пяти: помимо главных героев, Зейда и работника имеется также отец Лейли [2]. Надо отметить, что в творчестве А. Тубыли любовная лирика занимает значительное место. Помимо объемной поэмы «Повествование.» у автора имеется и произведение, посвященное легендарной любви Фархата и Ширин [15]. Но, в отличие от него «Повествование.» имеет более яркую суфийскую окраску, в ней автор во всей полноте представил концепцию Божественной любви с характерными ей аллегорическими символами и образами. Ученый-исследователь Ч. Сасани, сравнивая эти две любовные поэмы в их классических вариантах, пишет: «Идея любви в «Лейли и Меджнун» по отношению к поэме «Хосров и Ширин» содержательно более обширна и содержит многосторонний философский смысл» [16, с. 88].

Впервые произведение татарского автора в сокращенном варианте было опубликовано в журнале «Казан утлары» [17]. Анализируя поэтическое произведение о любви Лейли и Меджнуна татарского автора, М. Ахметзянов пишет: «Стихотворение А. Тубыли имеет созвучие со старыми татарскими сказками, в нем приводятся новые сведения о том, что имя Меджнуна было Кайс, о житие Кайса и Лейли в г. Багдаде» [17, с. 152].

Тубыли не отступает от основного правила, и каждый бейт произведения представляет собой как бы законченное произведение: Ким дэ ким йуймады гыйшка адыны, Йазмады щанында мэгъшук дадыны [2, с. 76б] ‘Кто не испытал что есть любовь на свете, Тот не вкусил в душе своей стенания любимой’ [пер. наш].

Повествование стихотворения начинается с того, что в городе Багдаде учились вместе в одной школе Лейли и Меджнун и жили неразлучно на протяжении семи лет: Лэйли вэ Мэщнун дэхи анда мэгэр, Гыйлем укырды, бер-берендэн бихэбэр. / Йите йел кичде алар анда иде, Кани ул мэгъшук-гыйшык канда иде [2, с. 76б] ‘Бок о бок жили там Лейли, Меджнун, Учились вместе, друг другу мысли поверяя. / Так, провели они семь быстротечных лет, Взаимная любовь была у них уже в крови’ [пер. наш].

В этом эпосе поэта тесно сплетаются две эстетические категории: красота и любовь. Кульминация развития данного мотива достигает своего пика в моменте, когда Кайс влюбляется в Лейли после лицезрения ее по изображению на картине: «Вот он увидел рисунок с ее изображением, источавшим аромат, сидел, прикован он к прекрасному лицу» [2, с. 76б]. Этот примечательный сюжет мы встречаем в поэме А. Навои «Фархад ва Ширин», однако он не имеется ни в одном из многочисленных поэм «Лейли и Меджнун» других авторов.

Таким образом, тайные чувства между Лейли и Кайсом становятся предметом обсуждения в среде народа. Чтобы избежать позора, отец Лейли вынужден взять ее из школы. Последнее обстоятельство послужило сильным ударом для Кайса. От своей любви к Лейли он впал в неистовство. С тех пор в народе его прозвали Меджнуном, что означает «безумец»: Ьэм нишиннэр белде Мэщнун халине, Галэмэ фаш иттелэр эхвалине. / Чвнки двшде бу хэбэр халык телинэ, Мэгълум улды щвмлэ Багдад иленэ. Лэйлэне мэктэбдэн алды атасы, Мэщнун улды щанын уда атасы [2, с. 77б] ‘И старшие узнали о любви Меджнуна, Распространили весть сию среди народа. / В великом городе Багдаде — На устах у всех бедняги имя. / По настоянию отца Лейли ушла из школы, В горе погружен, — Меджнун готов сгореть в огне’ [пер. наш]. Этот отрывок демонстрирует авторскую интерпретацию татарского поэта; в нем поэт отступает от основной сюжетной линии традиционной поэмы Низами. Известно, что главные герои поэмы азербайджанского поэта Лейли и Кайс разлучаются по причине того, что последний начинает писать любовные стихи, посвященные его возлюбленной — Лейли, и отец ее, боясь огласки и позора,

переселяется со всей семьей в другое место. В произведении А. Тубыли этот момент не оговаривается, не объясняется и мотив поведения отца.

По своему содержанию и основному идейному направлению «Повествование.» А. Тубыли наиболее схоже с поэмой «Лейли ва Меджнун» другого известного азербайджанского лирика, М. Физули, которая также несет в себе глубинный суфийский смысл. Они стараются акцентировать внимание читателей на внутренних состояниях и переживаниях своих героев. Аналогичного мнения придерживается и М. Ахметзянов: «В произведении основное место уделено главному герою — Меджнуну. Лейли же служит лишь фоном для раскрытия образа Меджнуна» [14, с. 285]. Так, например, «Повествование…» А. Тубыли характеризуется прежде всего с точки зрения любовных переживаний Меджнуна, а не с точки зрения самой содержательной стороны стихотворения. Сюжет произведения татарского поэта прерывается на том, что влюбленных разлучают помимо их воли. Тем самым, в поэме акцентировано внимание на этом отдельном сюжете, однако же основная и большая часть произведения передает всю глубину чувств, испытываемых Меджнуном по отношению к своей возлюбленной. Лейли для Меджнуна становится предметом насущных потребностей для утоления жажды и голода, она — цель его существования, предмет высоконравственных устремлений: Лэйлэ гыйшкы щанда чын тотды мэкам, Лэйлэ улды тэсбихе улды мвдам. / Йорийэчэк йулдашы Лэйлэ иде, Ултырырса hэмишэ Лэйлэ иде. /Йийэчэк, Лэйлэ иде нигъмэт аца, Сусаса, Лэйлэ иде шэраб аца [2, с. 76б] ‘Любовь к Лейли поселилось в его сердце навсегда, Словно тасбих неразрывный она для него была. / И друг неразлучный… И все в мире она заменяла ему. / Если голод утомит, Лейли угощеньем была, Если жажда иссушит, она — вода ему была’ [пер. наш].

Мотив безумства Меджнуна из-за его самоотверженной и всепоглощающей любви к Лей-ли представлен в дастане А. Тубыли в аллегорическом плане. В этом моменте повествования мы снова ощутим то сильное влияние, которое оказала на татарского автора поэма М. Физули «Лейли и Меджнун». Сравним: «Известно всем, как отличить от степи можем город мы, Но кто в степях любви живет, тот различает их едва» [6, с. 176]. У Тубыли же: Чвнки Лэйлэ гыйшкы двшде Мэщнунэ, Белмэс улды кэндезин ким, кэнди нэ [2, с. 77а] ‘Любовь Лейли выпала [на сердце] Меджнуна, Он забыл о себе, не помнил город, где живет’ [пер. наш].

В этих словах потерянного Меджнуна отражается влияние религиозно-суфийской мысли: для истинно влюбленного внешний мир перестает иметь всякое значение, он живет с одной лишь целью — воссоединения с возлюбленной. М. Физули развертывает эту мысль в более широком аспекте: «Тот, кто стремится в любви к совершенству, Видимой той красоты не взыскует. / Несовершенным влюбленным ты будешь, Если облик тебя восхищает. / Признак невежества — если влюбленный Внешней красе воздает поклоненье. / Бренному телу, что скоро погибнет, -Мудрый души своей цвет не вручает» [6, с. 313].

Известно, что и авторы-сказители в эпических произведениях, и знаменитые поэты в классической литературе облекают образ возлюбленной в Аллаха; это стало устойчивой традицией. Этот момент, чаще в скрытой форме, присутствует в любовной лирике А. Тубыли. Однако в «Повествовании…» он открыто заявляет, что для Меджнуна имя Лейли превратилось в Аллаха: Чвнки Мэщнун дигешер улды Лэйлэйэ, Лэйлэ ады дунде бу гиз Мэулэйэ. /Лэйлэ, Лэйлэ дидене Мэщнун деле, Телэ Мэулэ, — килде-китте мвшкеле [2, с. 77а] ‘Из уст Меджнуна слышалось: «Лейли, Лейли…», В этот миг имя ее стало для него Господом. / «Лейли, Лейли», — повторял безумный, Промолвит «Боже!», и печали его исчезнут вмиг’ [пер. наш].

Пантеистические мотивы в варианте А. Тубыли

В мировой литературе известно большое количество романического эпоса суфийских авторов, посвященных любви Юсуфа и Зулейхи, Фархата и Ширин, Джамиля и Бусейны, Лей-ли и Меджнуна. Однако в этих многочисленных произведениях всегда присутствует особый сакральный смысл, сопровождаемый философско-аллегорической системой особых символов и образов. Исследуемый дастан А. Тубыли в этом плане не является исключением, т. к. в нем заключено богатое разнообразие суфийских образов и символов.

М. Ахметзянов усматривает во взаимоотношениях Лейли и Меджнуна черты татарского менталитета, вместе с тем, обнаруживает в этой связи и элементы платонических и пантеистических взглядов, свойственных философско-эстетическим традициям Востока [14, с. 285].

Как известно, «вахдат ал-вуджуд» (единство бытия) является пантеистическим направлением в суфийской поэзии. Исходным онтологическим постулатом пантеистического суфизма, как известно, является формула: «Все — есть Бог, и Бог — есть все». Согласно этому учению, сущность Аллаха в виде лучей пронизывает все бытие. По мнению Е. Э. Бертельса, «световой образ лежит в основе миропонимания суфизма: мир эманирует из Единого, как своего рода истечение от переполнения, но по мере истечения его само Единое ничего не теряет, а остается неизменным, как свет» [1, с. 32].

В заключительных восьми строках произведения А. Тубыли речь идет о свече, источающей лучи света, и озаренных лицах. Тем самым, автор говорит о человеке, как основном носителе Божественных атрибутов, а также об эманации света, рассеянного по всему мирозданию. Последующие строки поэмы гласят о сокровенной тайне главного героя в отношении к Лейли, которые заключают в себе завуалированный диалог: «Исцеляющая вода или яд исходит из твоих губ? — Я прошу открыть секрет любви к Лейли Меджнуна. / Сказал он: «Сделай Лейли преемницей любви, Любовь та сделала Меджнуна растерянным и несчастным» [18, с. 132].

Так о какой тайне здесь ведется речь? Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно вспомнить для начала, что «лейла» в переводе с арабского означает «ночь». Арабские поэты усматривали в «ночи» неподвластные человеческому разуму таинства. По их представлениям, в ночи окружающие явления предстают в ином обличье, ибо перед человеческим взором стираются всякие границы, приоткрываются завесы тайн духовным сиянием и расширяется простор для раскованного и свободного видения, в то время как днем все явления бытия имеют ограниченность. Во взаимоотношениях двух возлюбленных стерлись границы между такими противоположными дуалистическими категориями, как «свет» и «тьма», «жизнь» и «смерть». Лейли стала для Меджнуна переправой к существованию, а с другой стороны — переправой к бесконечности. У А. Тубыли этот момент выражен так: «Исцеляющая вода или яд исходит из твоих губ?». Тем самым, автор говорит о двойственной природе Божественной любви, оперируя противоположными категориями: «ад» и «яд». «Душа, пребывающая в состоянии Божественной любви, колеблется между боязнью и мольбой, желанием и ужасом, отчаянием и успокоением, отсутствием и присутствием, и приходит, наконец к такому состоянию, которую суфии именуют «гром» (рад), в котором стираются все различия и остается только чувство огромной любви, сопровождаемое желанием физической смерти» [19, с. 143]. Так, суфии приходят к наивысшей точке своего духовного восхождения, высшей макаме1 любви, в которой они находят единение с Аллахом, где исчезают все земные противоречия, где они находят полное умиротворение. Любовь же может сравниться с черной ночью. Сказали: «В одной лишь ночи — вечная любовь» [19, с. 149]. По мере усиления любовных чувств к возлюбленной Кайс отдаляется от нее все дальше. В конце концов возлюбленная, олицетворяющая из себя высокодуховное начало, приводит Меджнуна к гибели.

В «Повествовании.» татарского автора в образе Кайса прослеживается постепенное восхождение к высшему духовному началу. На первом этапе своей любви к Лейли Меджнун всем своим существом тянется к ней, желая лицезреть ее внешний облик. После того, как их насильно разлучают родители (в каждом произведении свои варианты), юношей овладевает безумство, его душа наполняется безудержной страстью. Он отдаляется от родных в горную местность и в одиночестве проводит дни и ночи рядом с дикими зверьми. В конце повествования, когда Лейли находит обезумевшего Меджнуна и приближается к нему, тот не узнает ее и прогоняет. Примечательно, что подобный сюжет отвержения Лейли Меджнуном в ее телесном обличие присутствует в нескольких татарских народных дастанах «Хикайат о Лейли и Медж-нуне», включенных в различные рукописные сборники. Эти хикайаты подробно исследованы Л. Х. Мухаметзяновой [10, с. 266-318]. Так, например, автор одного из них, некий Ишнияз бине Ширнияз, живший в конце XVIII в. близ татарской деревни Нижний Куюк, создал очень своеобразный дастан на тему любви Лейли и Меджнуна. По сюжету этого повествования, Лейли приходит к Меджнуну в пустыню, но тот говорит ей: Ищаным, сэн — бэнем, куцелемгэ сэнец

1 Макам — в суфизме духовное состояние на пути к самосовершенствованию, которое характеризуется определенной стабильностью. Он начинается с простой аскезы и заканчивается приближением к Богу.

мэхэб бэтецдин гайри нэрсэ сыймыйдыр, сэн киткел ‘О душа моя, ты — моя, душа моя не может ничего вместить, кроме твоей любви, ты уходи’ [10, с. 299]. В другой татарской рукописи, автор которого не известен, Меджнун отвечает так: Эй, щан, сэн бэним куцлимгэ сэгыйрсез (газап уты), минем куцлим сэниц гыйшкыц илэ тулды, гайре нэснэгэ (нэрсэгэ) урын калмады, бэним йанымдин киткел! ‘Эй, душа моя, ты для моей души — огонь страданий, моя душа полна твоей любовью, и нет там другому места, уходи отсюда’ [10, с. 304]. Схожий эпизод мы находим и в поэме «Лейли и Меджнун» А. Джами, который значительно отступает от традиционной сюжетной линии в одноименной поэме Низами. Также в финальной части произведения персидского поэта-суфия страждущий Меджнун, обезумев от сильного влечения к возлюбленной, признается ей в любви, когда та предстает перед ним. Это произошло в тот момент, когда он, скитаясь по пустыне, встречает людей, среди которых была Лейли. Она просит его никуда не уходить и ждать ее на этом месте. Меджнун повинуется ей и застывает в неподвижности. По прошествии года на его голове птица вьет гнездо. Когда Лейли вернулась и вновь заговорила с Меджнуном, он не узнал ее: «Сказал: «Уходи-уходи, твоя любовь сегодня Пламенем, способным мир сжечь, охватила меня. / Ушли грезы о лике твоем, Не буду я больше добычей лика твоего»» [3, с. 43]. Данный эпизод с застыванием Меджнуна (в состоянии невменяемости) у Джами говорит о пантеистическом характере всего произведения. В поэме персидского поэта кульминация любви главного героя, по словам Е. Э. Бертельса, носит суфийский характер [1, с. 285]. Как известно, Джами сам состоял в суфийском тарикате Накшбандия, а духовным его наставником был шейх Са’даддин Кашгари.

Таким образом, согласно суфийской трактовке, в эпизоде обоих авторов, когда Меджнун не узнает свою Лейли и прогоняет от себя прочь, проявилось своего рода стирание понятий «ты» и «я», воссоединение сотворенного с Единым Аллахом. «Меджнун считает себя уже мертвым, т. е. его тело уже «подобие тела», «видимость тела» как в мире берзех (рел. местопребывание духов между мирами)» [20, с. 40].

Так, главный герой поэмы, достигнув крайней степени своего безумия, не нуждается более в лицезрении своей возлюбленной. Иными словами, земной облик Лейли теряет для него всякое значение. Душа Меджнуна стремится покинуть свое жалкое обиталище — истерзанное и измученное тоской тело и воссоединиться с Божеством. Лейли, в свою очередь, не причиняет вреда его разуму, как это описывают во многих отечественных исследованиях. Она представляет собой проблему существования для Меджнуна, и толкает его к тем действиям, которые причиняют ему физические страдания и трудности: «Любовь та сделала Меджнуна несчастным и растерянным» [18, с. 134]. В концовке произведения говорится о том, что Кайс покинул этот земной мир во имя своей любви к возлюбленной [2, с. 77а]. Тем самым, главный герой «Повествования…» татарского поэта приближается к конечной стоянке суфиев — фана (растворение мистика в Аллахе). Рассуждая о пантеистических мотивах и образах произведения татарского автора, вновь мы находим много общего и схожего с поэмой «Лейли и Меджнун» А. Джами, ведь, как было отмечено выше, оба автора состояли в накшбандийском тарикате.

Пантеистическое по духу «Повествование.» А. Тубыли по своей сюжетной структуре наиболее схоже с поэмой Низами «Лейли и Меджнун». По идейному же содержанию оно созвучно с одноименными поэмами суфийских поэтов М. Физули и А. Джами. В произведении последнего, как мы видели выше, нашли яркое воплощение пантеистические идеи и мотивы. Идея о Божественной любви, которую выдвигает А. Тубыли, в этом произведении находит ярчайшее свое воплощение. Следуя суфийскому образу мыслей, истоком и конечной целью всякой земной любви является Божественная любовь. Данная установка проходит в поэме А. Тубыли красной нитью.

Незамысловатое по содержанию «Повествование…» А. Тубыли малое по своему объему, оно занимает всего лишь три рукописные страницы, или 68 поэтических строк. Поэтому по своей структуре и форме оно скорее напоминает одноименные произведения, включенные в поэтические сборники «Мусибат-наме» Фаридиддина Аттара (1145-1221), «Гулистан», в третью часть «Бустана» Саади Ширази (1213-1293), где также тема Лейли и Меджнуна нашла воплощение в маленьких рассказах и где сюжет также представлен в довольно сжатом виде. Скажем, в произведении А. Тубыли отсутствуют такие традиционные сюжеты, как: гадание

астролога о будущем Кайса; обращение его отца Саида из племени Амир к главе племени Науфала после того, как отец Лейли отказывается выдать ее за Кайса; его ухаживание за больной собакой, найденной возле дома Лейли; обращение очнувшегося на поле брани Меджнуна к вороне, собирающейся выклевать ему глаза; обморок Лейли в степи в кругу подруг после ложной вести о смерти Меджнуна; паломничество Меджнуна в Мекку; смерть отца; насильственная выдача Лейли замуж за Ибн Салама и т. д. Ту же особенность мы видим и в романических дастанах о любви Лейли и Меджнуна, вышедших из-под пера других татарских авторов. Однако это нисколько не умаляет художественной ценности и оригинальности произведения А. Тубыли. Несмотря на ограниченность сюжетов, ввиду небольшого объема произведения, автор концентрируется на таких эпизодах, как: совместная учеба Лейли и Меджнуна в одной школе на протяжении семи лет, отлучение Лейли от Меджнуна во избежание распространения вести об их любви среди соплеменников, скитание обезумевшего Меджнуна по степям и горам, явление Лейли перед возлюбленным. При этом он вводит сложные пантеистические образы и мотивы для выражения глубоких суфийских идей.

«Повествование.» написано в довольно традиционном ключе: рассуждая о Божественной эманации света, автор использует известные суфийские символы свечи (шам’) и луча (нур). Как и другие поэты пантеистического направления, А. Тубыли отождествляет все сущее на земле, включая и венец творения — человека, с Единым Сущим, Аллахом. Поэтому часто в любовной лирике татарского автора образ возлюбленной облекается в Божество. Однако в большинстве поэтических творений авторов это тождество присутствует в скрытой форме, либо завуалировано. В «Повествовании…» татарский поэт открыто заявляет, что «для Меджнуна имя Лейли превратилось в Аллаха» [2, с. 77а]. Поэт, следуя теории Ибн Рушда о двойственности истины, неожиданно заговаривает и о двойственной природе Божественной любви, оперируя противоположными понятиями «исцеляющая вода» и «яд».

Заключение

Подытоживая вышесказанное, следует сказать, что произведение А. Тубыли на романический сюжет о легендарной любви Меджнуна и Лейли наполнено глубинными пантеистическими идеями, что сближает его с одноименными поэмами сразу двух авторов, классиков Востока — М. Физули и А. Джами. По сюжетной структуре же данное произведение наиболее близко к одноименному произведению Низами Гянджеви. Если же говорить о форме произведения, то, как было сказано выше, оно напоминает одноименные произведения, включенные в поэтические сборники «Мусибат-наме» Фаридиддина Аттара, «Гулистан», в третью часть «Бустана» Саади Ширази, где также тема «Лейли и Меджнун» нашла воплощение в маленьких рассказах и где сюжет представлен в довольно сжатом виде.

С другой стороны, много общего было обнаружено и с народными дастанами на известный сюжет в плане объема произведения, малого количества его героев, упрощенной сюжетной линии, некоторых деталей повествования, связанных с особенностями народного менталитета (например, деталь, где Меджнун удаляется от людей не в пустыню, как рассказано в классических версиях, а в горную местность или степи, т. е. сюжет в фольклоре по-своему интерпретируется автором-переписчиком, дополняется описанием географических особенностей именно той местности, где распространен книжный эпос) и т. д.

Несмотря на малый объем данного эпоса, главной его отличительной особенностью является то, что в нем заключены богатая образность и глубокий символизм, характерные также для суфийской литературы. В процессе анализа произведения выявился целый ряд различных образов, мотивов и символов, отражающих пантеистические идеи суфизма, что дает нам основание говорить о его своеобразных особенностях, авторской интерпретации. А. Тубыли в своем «Повествовании.» искусно использовал богатый арсенал художественно-поэтических средств, благодаря чему произведение приобрело выразительность. Оно составлено прекрасным стихотворным слогом, и, без сомнения, займет свое достойное место в кладези поэтических творений других ярких представителей татарской литературы.

Таким образом, в произведении Ахметзяна Тубыли романического характера «Повествование о Лейли и Меджнуне» переплелись воедино литературные и фольклорные приемы, образы и мотивы. В итоге из-под пера татарского поэта вышло великолепное по силе художественного

мастерства произведение с творчески переработанным известным сюжетом, удачно сочетающее в себе книжные и устные традиции восточного и тюрко-татарского эпоса.ри Багдад // Книгохранилище ЦПиМН ИЯЛИ им. Г. Ибрагимова АН РТ : 39 кол., № 6058, с. 76б-77а. (На старотатарском яз.)

3. Нарзуллаева С. Тема «Лейли и Меджнун» в истории литератур народов Советского Востока. — Ташкент : Изд-во «Фан» Узбекской ССР, 1983. — 136 с.

4. Бертельс Е. Э. Избранные труды. Суфизм и суфийская литература. — Москва : Наука, 1965. — 524 с.

5. Махкамов С. Б. Идейно-художественные особенности любовно-романтических поэм в персидско-таджикской литературе XV в. : дис. … д. филол. н. — Душанбе, 2019. — 372 с.

6. Физули М. Лейли и Меджнун. — Москва : Худ. лит-ра, 1958. — 421 с.

7. Мухаметзянова Л. Х. Татарский эпос «Идегей» : эхо сквозь столетия // Золотоордынское обозрение. — 2018. — Т. 6. — № 3. — С. 537-550.анов М. Шагыйрь Эхмэтжщ Тубыли // Казан утлары. — 1997. — № 1. — бб. 151-153. (На татарском яз.)

18. Хасавнех А. А. Ахметзян Тубыли : жизнь и творчество татарского поэта-суфия XIX века. -Saarbrücken : LAP LAMBERT Academic Publishing, 2012. — 206 с.

19. Фирадж, Абд ас-Саттар Ахмад. Диван Маджнун Лайли : джам тахкик. — Кахира : Дар Миср лит-табаа, 1983. — 246 с. (На арабском яз.)

20. Гумматова Х. Б. Концепция божественной любви в поэме «Лейли и Меджнун» Низами Гянджеви // Проблемы востоковедения. — 2013. — № 4 (62). — C. 37-42.

References

1. Bertel’s E. E. Nizami and Fizuli. Selected works. Vol. 2. Moscow, Oriental literature Publ., 1962, 554 p. (In Russ.)

2. The story of Leyli and Majnun in the city of Baghdad. In: Book depository of the Center for Written and Musical Heritage of the Institute of Language, Literature and Art named after G. Ibrahimov of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan. Coll. 39, no. 6058, pp. 76Ь-77а. (In Old Tatar)

3. Narzullaeva S. The theme «Layli and Majnun» in the history of the literatures of the peoples of the Soviet East. Tashkent, Fan Publ. of Uzbek SSR, 1983, 136 p. (In Russ.)

4. Bertel’s E. E. Selected works. Sufism and Sufi Literature. Moscow, Nauka Publ., 1965, 524 p. (In Russ.)

5. Mahkamov S. B. Ideological and artistic features of Love-romantic poems in the Persian-Tajik literature of the XV century. Dissertation of Doctor of Philological Sciences. Dushanbe, 2019, 372 p. (In Russ.)

6. Fizuli M. Leili and Majnun. Moscow, Fine literature Publ., 1958, 421 p. (In Russ.)

7. Mukhametzianova L. Kh. The Tatar epic «Edigu»: an echo through the centuries. The Golden Horde Review. 2018, vol. 6, no. 3, pp. 537-550. (In Russ.)

8. Ignatieva E. A. Categories of folklore genre. In: Ural-Altai: through the ages into the future: materials of the IV All-Russian scientific conference (March 25-27, 2010). In 2 vol. Vol. 1. Ufa, Institute of History, Language and Literature of the USC RAS Publ., 2010, pp. 121-123. (In Russ.)

9. Suleimanov A. M. Our kisse and dastans. In: Bashkir folk creativity: epic. Comp. N. T. Zaripov, A. M. Suleimanov, G. B. Husainov. Ufa, Kitap Publ., 2002, pp. 380-443. (In Bashkir)

10. Mukhametzianova L. Kh. Tatar epic: book dastans. Kazan’, G. Ibragimov IYaLI Publ., 2014, 380 p. (In Russ.)

11. Akhmetzyanov M. Poetic legends. Eastern regions of Zakamye and the history of Tatar literature. Kazan, Magarif Publ., 1999, 160 p. (In Tatar)

12. The story of Leyli and Majnun. In: Book depository of the Center for Written and Musical Heritage of the Institute of Language, Literature and Art named after G. Ibrahimov of the Academy of Sciences of the Republic of Tatarstan. Coll. 39, no. 5014, 5015. (In Old Tatar)

13. The famous story of the beloved Leila and Majnun. F. Halidi. Kazan, Universitet tabygkhanase Publ., 1902, 45 p. (In Tatar)

14. Akhmetzyanov M. I. New archaeographic materials and their significance in studies on the history of Tatar literature. Dissertation of Doctor of Philological Sciences. Kazan, 1998, 280 p. (In Russ.)

15. Farhat and Shirin’s Love Poem. In: Department of Manuscripts and Rare Books of the National Library. N. I. Lobachevsky Kazan (Volga Region) Federal University. Fund 22, storage unit 701-T, pp. 11b-49b. (In Old Tatar)

16. Sasanian Ch. S. The Poem «Leyla and Majnun» by Nizami. Baku, Elm Publ., 1985, 124 p. (In Azerbaijani)

17. Akhmetzyanov M. The poet Akhmetzyan Tubyli. Lights of Kazan, 1997, no. 1, pp. 151-153. (In Tatar)

18. Khasavnekh A. A. Akhmetzyan Tubyli: life and work of the Tatar Sufi poet of the XIX century. Saarbrücken, LAP LAMBERT Academic Publishing, 2012, 206 p. (In Russ.)

19. Firadzh, ‘Abd as-Sattar Akhmad. Divan of Madzhnun Layli: set of studies. Cairo, Dar Misr lit-taba’a, 1983, 246 p. (In Arabic)

20. Gummatova Kh. B. The concept of Divine Love in the poem «Leyli and Majnun» by Nizami Ganjavi. The Problems of Oriental Studies, 2013, no. 4, pp. 37-42. (In Russ.)

c) Романическое — Краткий словарь по эстетике

К этому разложению романтического в его прежней форме примыкает, наконец, в-третьих, романическое начало в современном смысле этого слова; ему по времени предшествуют рыцарские и пастушеские романы.

Это романическое представляет собой рыцарство, ставшее снова серьезным, обретшее действительное содержание. Случайность внешнего существования превратилась в прочный, обеспеченный порядок гражданского общества и государства, так что там, где ставил себе химерические цели рыцарь, теперь существуют полиция, суды, армия, государственное управление. Поэтому меняется и характер рыцарства героев, действующих в новейших романах. В качестве индивидов, обладающих своими субъективными целями, любовью, честью, благоговением или своими идеалами улучшения мира, они противостоят этому существующему порядку и прозе действительности, которая всюду ставит на их пути затруднения.

Из-за этой противоположности субъективные желания и требования взвинчиваются безмерно высоко. Каждый застает перед собою зачарованный, для него совершенно не подходящий мир, против которого он должен бороться, так как этот мир противится ему и в своей неподатливой прочности не уступает страстям героя, выдвигает как препятствие желание отца, какой-нибудь тетки, гражданские отношения и т. д. Такими новыми рыцарями являются преимущественно юноши, которым приходится пробиваться сквозь мирской круговорот, осуществляющийся вместо их идеалов. Эти юноши считают несчастьем, что существуют вообще семья, гражданское общество, государство, законы, профессиональные занятия и т. д., так как субстанциальные жизненные отношения с их ограничениями жестоко противодействуют их идеалам и бесконечному закону сердца. Надо пробить брешь в этом порядке вещей, изменить, улучшить мир или по крайней мере, вопреки ему, создать себе на земле небесный уголок, пуститься в поиски подходящей девушки, найти и отвоевать ее наперекор злым родственникам или неблагоприятным обстоятельствам.

Но эта борьба знаменует в современном мире лишь годы ученичества, воспитания индивида, соприкасающегося с существующей действительностью. Только в этом ее истинный смысл. Ибо учение это кончается тем, что субъект обламывает себе рога, вплетается со своими желаниями и мнениями в существующие отношения и разумность этого мира, в его сцепление и приобретает себе в нем соответствующее местечко. Сколько бы тот или иной человек ни ссорился с миром, сколько бы его ни бросало из стороны в сторону, он в конце концов все же получает свою девушку и какую-нибудь службу, женится и делается таким же филистером, как все другие. Жена будет заниматься домашним хозяйством, не преминут появиться дети, женщина, предмет его благоговения, которая недавно была единственной, ангелом, будет вести себя приблизительно так же, как и все прочие. Служба заставит работать и будет доставлять огорчения, брак создаст домашний крест, и таким образом он ощутит всю ту горечь похмелья, что и другие.

Мы видим здесь тот же мир приключений, с которым имели дело выше. Различие лишь в том, что он находит свое подлинное значение, а фантастическое получает в нем необходимый корректив.

Ролан Барт «Как жить вместе»

В 1977 году Ролан Барт прочел в парижском Коллеж де Франс курс, посвященный теме человеческих отношений — их различных форм и социальных моделей. «Как жить вместе: романические симуляции некоторых пространств повседневности» — первое издание архивных конспектов Барта к одноименному курсу.

«Мы располагаем архивами двух типов. Это звуковой и письменный архивы. С одной стороны — это записанные на пленку лекции, и с другой — „конспекты лекций“, которые использовал Барт. <…> Здесь мы предлагаем читателю именно письменный архив. Звуковой архив был отдельно подготовлен к изданию и доступен в аудиоформате MP3», — пишет в предисловии Эрик Марти. Книга ориентирована в первую очередь на профессиональную аудиторию и снабжена большим количеством дополнительных материалов: кратким изложением курса авторства самого Барта, введением и примечаниями Клода Коста, библиографией, указателями имен и событий, а также глоссарием греческих терминов.

По своей структуре это последовательность заметок, сделанных в ходе подготовки к лекциям, разбитых на отдельные главки и не предназначавшихся для печати. Отсюда обрывочность формы, обилие значков, аббревиатур и тезисных суждений. Смысловые единицы, из которых складывается текст, Барт называет traits — «черты», или, в русской традиции перевода, «фигуры». В отличие от главы или иной завершенной формы, «фигура» — это «всего лишь начаток, эскиз мысли, иногда лишь чисто описательный. Каждая „фигура“, каждая „проблематика“ предполагают незавершенность — с тем, чтобы стимулировать личную мысленную активность слушателей», — пишет Кост. Эти «фигуры» выстроены не нарративно, а в условном — алфавитном — порядке.

Тематически Барт продолжает размышление, начатое им еще в Практической школе высших исследований и вылившееся в книгу «Фрагменты любовной речи». Одним из ключевых понятий курса в Коллеж де Франс становится идиорритмия — по определению Барта, «совместное проживание, которое не исключает индивидуальной свободы». Анализируя этот феномен, он прибегает к истории восточных монастырей, их уклада и социальных отношений. С другой стороны, Барт использует материал художественной литературы: Томаса Манна, Андре Жида, Эмиля Золя, Даниэля Дефо, часто апеллирует к Прусту.

Как всегда для Барта, социальное неотделимо от этического, и в ницшеанской оппозиции «Метода» и «Культуры» он выбирает последнюю. Иными словами, и курс, и его конспект — не учебник истории человеческих сообществ, а свободное размышление о явлениях, связанных, в терминологии Барта, с понятием «Жизни-Вместе»: «Я выкладываю фигуры в лекционной аудитории, вместо того чтобы смешивать их у себя дома, за рабочим столом. Разница лишь в том, что здесь в итоге нет картины: в лучшем случае вам придется писать ее самим».

Об авторе

Ролан Барт (1915-1980) — французский философ, семиотик и критик, один из ведущих представителей структурализма. Занимался изучением различных сфер культуры как семиотических систем, исследовал проблему отношений языка и власти. К наиболее известным трудам Барта относятся «Нулевая степень письма» (1953), «Мифологии» (1957), «Система моды» (1967), «S/Z» (1970).

кинотеатров, разве не романтично

otsoNY Комментарии: Хотя кажется, что персонаж Ребела Уилсона Натали выходит из полицейского участка, на самом деле это здание — школа Джона Мельзера Шарретта на Гудзон-стрит, 490.В фильме используется боковой вход на Гроув-стрит.

otsoNY Комментарии: Обратите внимание, когда персонажи переходят улицу, вдали виднеется жилой дом «Друзья» из популярного телешоу.

otsoNY Комментарии: Надземный мост между зданиями находится на 24-й Ист-стрит между Мэдисон-авеню и Парк-авеню. Когда камера спускается с моста, были использованы цифровые спецэффекты, чтобы узкая улица больше походила на широкий проспект с небоскребами Эмпайр-Стейт и Крайслер вдали.

10 наименее романтичных фильмов, которые обязательно убьют настроение

Это снова то время года, когда куда бы вы ни посмотрели, везде розовые, красные и отвратительно романтичные. Это просто ужасно, не правда ли? Одиноким ли вы и обиженным или одинок и любите это, иногда ругать эти образы просто утомительно.

Что ж, к счастью, мы здесь, чтобы убрать романтику из этого события. Может быть, вы одиноки и просто хотите съесть пиццу и не думать о любви. Может быть, вы и ваша любовь любите смотреть грустные или тревожные фильмы. Может, ты просто ненавидишь «Реальную любовь». Или, может быть, вы просто хотите услышать о каких-нибудь хороших фильмах!

Независимо от вашей мотивации, вот 10 наименее романтических фильмов, которые мы могли бы придумать для вашего неудовольствия при просмотре.

1. «Страсти Христовы»

Давайте начнем с ужасной, но в то же время совершенно скучной возни через распятие нашего Господа и Спасителя Иисуса Христа.Ничто так не поможет вам и вашему партнеру, как вспомнить, что он пострадал и умер за наши грехи более 2000 лет назад. Более того, он всегда наблюдает, так что не забудьте оставить место для Святого Духа! «Страсти Христовы», когда вышли, вызвали серьезные разногласия. В наши дни одно можно сказать наверняка: это скучно и, несомненно, является вершиной антисемитизма Мела Гибсона. Звучит прекрасно, не правда ли?

2. «Список Шиндлера»

Вместо горячих мыслей и побуждений этот фильм перенесет умы в одно из самых разрушительных времен в истории человечества.Уверенно, чтобы стимулировать экзистенциальные мысли, это идеально подходит для ночи в одиночестве, в темной комнате или в качестве самого интенсивного испытания атмосферы второго свидания за все время.

3. «Мама!»

Хотели ли вы когда-нибудь со своей девушкой пережить несколько вторжений в дом? Не смотрите дальше! «Мать» Даррена Аронофски — это тревожный, хаотичный и жестокий пересказ истории Библии. Это клаустрофобное, неловкое, пугающее, отвратительное и почти любое другое неприятное прилагательное. Чтобы не выдавать слишком много, но если этот фильм не убивает ваш аппетит и к еде, и к поцелуям, вам, возможно, следует пересмотреть свою оценку.

4. «Человеческая многоножка»

Если вы собираетесь на романтический ужин с основным отжимом или едите спагетти из кастрюли в одиночку, я не могу порекомендовать «Человеческую многоножку» в достаточной мере для перехода к пищеварению. Нет ничего лучше, чем физические манипуляции с анатомией человека с помощью хирургии и насильственных экспериментов, чтобы завершить вкусную еду. Кровь, органы, рты, где им не место? Я уже проголодался!

5. «Tinker Tailor Soldier Spy»

Это потенциально самый романтичный фильм в этом списке.К концу этого вы гарантированно потеряете сознание в приятной уютной дремоте рядом с вашим партнером от чистой скуки. «Tinker Tailor Soldier Spy», несмотря на то, что это шпионский фильм, в котором снимались почти все сексуальные британские актеры (Гэри Олдман, Колин Ферт, Бенедикт Камбербэтч и Том Харди), несомненно, уничтожит любой роман или сексуальное напряжение между любыми двумя людьми. Я начинаю засыпать, просто думая о том, что снова страдаю от этой утомительной работы.

6. «Маяк»

Для человека, который действительно смотрел этот фильм на втором свидании, этот психологический триллер о безумии и изоляции — отличный выбор.Непреодолимая тревога, которая витает над всем фильмом и нарастает до тех пор, пока вы не чувствуете, что теряете свой разум, подталкивает вас к мысли: «Готова ли я к отношениям?» «Могу ли я найти в своей жизни место, чтобы посвятить себя кому-то?» «Примут ли они меня такой, какая я есть? Неуверенность и все такое? »

7. «Заводной апельсин»

Да, я имею в виду, угу. Этот фильм просто. Блин. Жесткие часы. Действие происходит в антиутопическом будущем, основанном на промывании мозгов и чрезмерном насилии, и оно не утихает.Вы будете чувствовать себя напуганным и обеспокоенным более двух часов и просто расстроитесь на человечество в целом. Это также, вероятно, навсегда испортит «Singin’ in the Rain »для всех участников. Тьфу, да. Ремень для этого.

8. «Спасти рядового Райана»

Мое сексуальное пробуждение было первой сценой «Спасти рядового Райана». Там! Я сказал это! Если я сказал это однажды, я сказал это тысячу раз: ничто так меня не возбуждает, как военная стратегия, особенно когда она окутана всепоглощающим хаосом.Пока вы находитесь в этом поезде, продолжайте тему Тома Хэнкса и подумайте об аренде «Castaway», чтобы получить более романтические и кровавые моменты.

9. «Выживший»

Самая романтичная вещь в этом фильме — Леонардо Ди Каприо, злобно растерзанный медведем. Если наблюдение за тем, как человека хоронят заживо только для того, чтобы кричать и выбираться из грязи, не вызывает у вас желания прижаться под одеялом со своим Значимым Другим, я не знаю, что бы могло случиться. Чувствуете голод? Присоединяйтесь к актерскому составу и съешьте немного живой рыбы, чтобы успокоить желудок.Эй, может быть, если ты и твоя шалава чувствуете себя резвыми, ты можешь сыграть немного «Ковбоев и индейцев» и пролить друг друга кровью, может быть, верхом на лошади! Победитель скальпирует проигравшего!

10. «Техасская резня бензопилой»

День святого Валентина — праздник бешеных сердец, так почему бы не заставить собственное сердце биться быстрее? Кровожадность, похищение людей и кровопролитные погони наверняка заставят ваше сердце биться сильнее, чем когда-либо могло держаться за руку Бэ. Кожаное лицо — это, конечно, романтическая икона, пытающаяся доказать Салли свою настоящую любовь через погоню на всю жизнь.Он уже доказал свою любовь, надев шкуру из предыдущих отношений, но достаточно ли этого для Салли?

Определение романтики Мерриам-Вебстер