Чем человек похож на животное: Чем похожи человек и животное?

Чем мы похожи на животных? Ведём себя, как крысы, и улыбаемся, как шимпанзе | Общество

Волосы вместо шерсти, крик вместо рыка, две ноги против четырех. Наши желания сложнее звериных инстинктов. Кто принимает это на веру, тот не знаком с семейной жизнью жука-скарабея и не слышал о свержении царя горилл…

Кто усыновит слона?

ОНИ: Львица съела антилопу-мать и усыновила ее детеныша. Хищники – самые самоотверженные матери для своих, а иногда и для чужих детенышей. В такой материнской щедрости «виновата» их сытая жизнь и малое количество врагов. Когда ситуация иная, материнский инстинкт теряет черты благородства: мелкие рыбы и грызуны в случае голода съедают только что «наметанных» и родившихся детей.

МЫ: Не узнаем своих младенцев по запаху и крику и готовы любить того, кого считаем своим. Внутри каждого из нас спрятано желание на склоне лет поучать молодежь. В животном мире так ведут себя павианы. Это очень нужный инстинкт, но беда в том, что павианы живут в мире вечных истин, а мы – в быстро меняющемся обществе, где знания стариков могут оказаться устаревшими.

Контрольный выстрел в голову

ОНИ: Мелкие пауки – отличные охотники. Часами сидят в засаде, поджидая во много раз превосходящую их по размерам пчелу, а, нападая, наносят жертве единственный и смертельный удар в затылок. Откуда в них знание анатомии? – удивляются зоологи.

МЫ: Загнать и убить зверя – наше глубинное желание, считают обладатели охотничьих билетов. А ученые говорят, что в этом деле нам далеко до львов и пауков. Охота – вовсе не зов предков: крупнозубые и быстроногие люди, жившие миллионы лет назад, предпочитали питаться падалью и красть чужую добычу, нежели охотиться.

Боюсь чужих!

ОНИ: Крысы испытывают инстинктивную неприязнь к особям, не похожим на «своих» по окрасу и размеру. По тем же причинам черные вороны изгоняют белых со своей территории. И это можно считать доказательством, что инстинкт разделения на «лучших и худших» существует.

МЫ: Национализм и расизм – явления не столько социальные, сколько биологические. Это не признают только те, кто не перестает восклицать: «Люди – вы же не животные!»

Любовные игры не на жизнь, а на смерть

ОНИ: Самка жука богомола заслуживает звания «пожирательницы мужчин». Самец-богомол долго и униженно домогается объятий красавицы. Она благосклонно уступает, а после близости с вожделением пожирает самца. Иногда не одного, а семерых за день любви.

МЫ: Чем дольше живет человечество, тем сложнее становятся отношения между М и Ж. Инстинкт продолжения рода многие вообще сбрасывают со счетов, люди уверены, что в объятия друг друга нас толкают другие причины: желание получить удовольствие, утвердиться и спастись от одиночества. 

Мы вместе

ОНИ: Гориллы обожают ходить строем, слушаются «начальников» – доминантов, а макаки уважают публичные казни соплеменников и радуются возможности всем вместе побить изгоя.

МЫ: Любим то же самое, но лучшие из нас утверждают, что это плохо.

Сорока-воровка

ОНИ: Почти все виды общественных животных имеют несколько врожденных программ захвата чужого добра. Открытый грабеж, мелкое воровство, попрошайничество – нормы собачьей жизни, а вожаки горилл с достоинством принимают подарки от подчиненных членов стада. Существует и инстинкт обмена. У обезьян и ворон обмен всегда обманный: у них есть очень хитрые программы, как обдурить партнера, подсунуть ему не то, захватить оба предмета, которыми начали меняться.

МЫ: Чтобы занять свое место под солнцем, иногда приходится зариться на чужое. В оправдание нашим инстинктам придуманы народные истины: «Не обманешь – не продашь», «С паршивой овцы хоть шерсти клок», «Бери, что плохо лежит».

Будь здоров!

ОНИ: Раненому или больному павиану ни один здоровый член стада не окажет помощь. Смог выздороветь – повезло, не смог – погиб. А у гиеновых собак иначе, они заботятся о пострадавших: выставляют около них охрану, издалека приносят пищу.

МЫ: Наши предки долгое время вели себя, как павианы. На обследованных скелетах людей, живших миллионы и даже десятки тысяч лет назад, нет следов успешно заживших травм, при которых человек теряет на время способность ходить. Значит, получившие подобную травму люди не выживали. Сегодня наша мораль велит подставить плечо, помочь ближнему, но слабость и болезнь нам инстинктивно неприятна, вот почему большинство предпочитает скрывать свои недуги от других.

Умереть от страха

ОНИ: У животных нет представления о смерти. Ни при каких условиях животные не способны лишить себя жизни. Мифы о самоубийцах-скорпионах и о выбросившихся китах – всего лишь попытка наделить животных чертами человеческого поведения.

МЫ: С раннего детства осознаем свою смертность и задаемся вопросом: что с нами происходит, когда мы умираем? Любопытство, безысходность и страх неминуемого конца, противоречащий основному инстинкту, иногда побеждает. Проявление «инстинкта смерти» мог ощутить каждый, кто хоть раз, стоя на краю обрыва, испытывал смутное желание шагнуть вниз…

Кровная месть

ОНИ: Если кто-то схватил ворону и поволок прочь, ее товарки скликают всех окрестных ворон, и те начинают с воплем преследовать хищника, не позволяя ему насытиться добычей. В конце концов он бросает ворону и спешит скрыться. Но  это только начало. Теперь, где бы он ни появился, вокруг слетаются вороны и поднимают гвалт, охотиться просто бесполезно. Хищник быстро усваивает, что ворону, может быть, и легко поймать, но съесть ее не так просто. И решает – с воронами лучше не связываться.

МЫ: Желание отомстить – древний инстинкт, дающий возможность держать в узде своих врагов, чтобы они еще раз не причинили зло. Кровная месть, распространенная среди жителей Кавказа, – яркий пример такого охранительного поведения. Лучшая защита, как известно, – нападение и…злопамятность.

Обними меня покрепче

ОНИ: Карликовые шимпанзе любят обниматься, улыбаться и проявлять знаки дружеского внимания сородичам. Эта инстинктивная программа умиротворяющего поведения позволяет поддерживать отношения, в которых агрессивность сведена до минимума, а иерархия не мешает дружескому общению.

МЫ: Жизнь без объятий, дружеских улыбок и поцелуев – теряет смысл. Повинуясь врожденному доброму стремлению, мы, пусть на короткое время, избавляемся от груза доминирующих инстинктов и забываем, что надо охранять территорию, показывать зубы и рваться к власти.

Выпускаем пар

ОНИ: Мыши не устраивают вакханалию вокруг мертвого кота. У животных все проще – когда умирает угнетатель, исчезает и агрессия. Инстинктивное желание «выпускать пар» они реализуют в своей среде, недовольство вожаком или условиями жизни обрушивают на головы своих сородичей.

МЫ: После смерти вождя или авторитета с удовольствием «пинаем мертвого льва». Это выражение досталось нам от предков, которые настрадались от хищников семейства кошачьих. Процесс обливания грязью и разрушения памятников, считают этологи, не всегда исторически оправдан, но вполне объясним с точки зрения инстинктов.

Смотрите также:

• Кто больше достоин любви: собака или человек? →
• Не трожь Кончиту Вурст! →
• Гудбай, цинизм! →

Что в нас осталось от животных?

«Я чувствую себя как загнанная лошадь», «моя сестра настоящая клуша», «у соседа ослиное упрямство», и вообще, как известно, «человек человеку волк»… Образных выражений, сопоставляющих нас с животными, не перечесть. В некоторых из них упоминается звериная жестокость и кровожадность. Если мы хотим подчеркнуть, что человек забыл всякую совесть в своей жажде власти, то сравниваем его с каким-нибудь крупным хищником. В других случаях животное начало в нас ассоциируется со свободой, непосредственностью, чистотой. Сравнивая женщин с волчицами, юнгианский аналитик Кларисса Пинкола Эстес призывает их вернуться к своему первозданному дикому началу, восстановить «повадки естественной, инстинктивной души»*. На том же идеализированном подходе построены популярные тренинги личностного развития на природе, во время которых участники «находят» свое животное-талисман. Убежденные материалисты склонны подсмеиваться над этим, однако участие в таких тренингах действительно помогает кому-то получить доступ к новым внутренним ресурсам. Например, толстяк, сравнивший свою неуклюжесть с медвежьей, входит в роль медведя, встает «на задние лапы», издает рычание и начинает чувствовать, как в его теле оживает тяжелая мощь и природная грация хозяина леса. А страдавший от своей робости «встречается» с зайцем, чтобы получить от него в дар чуткость, проворcтво и милый нрав.

Первобытные верования, анимизм и тотемизм, видели в животных предков или братьев человека. Во многих племенах Центральной Америки бытует поверье, что у каждого из нас есть животное-двойник. Когда того убивают, человек умирает. Египтяне изображали своих богов в виде существ с человеческим телом и головой птицы или шакала, а боги древних греков и римлян не гнушались перевоплощаться в зверей. Только монотеизм (иудаизм, христианство, ислам) символически отделил нас от животных, сделав хозяевами природы, которым подчинены все остальные существа.

Марина Бутовская, антрополог«Наши стратегии очень похожи»

Psychologies : Что у нас общего с ближайшими родственниками в животном мире – шимпанзе?

Марина Бутовская Марина Бутовская: Прежде всего, то, что и они, и мы социальные животные. Потребность в постоянном общении, родственные и дружественные отношения, кооперация есть и у нас, и у них. Точно так же как агрессия и альтруизм. Мы ведем себя в целом альтруистично и кооперативно по отношению к представителям своей группы и настороженно (по меньшей мере) – к чужакам. Есть и безусловное сходство наших базовых эмоций, что отметил еще Дарвин. Гнев, страх, удивление, радость, печаль, отвращение – их переживают все высшие животные и, конечно, человекообразные обезьяны.

Можно ли пойти дальше и говорить о нашем сходстве с животными в целом?

М. Б.: М. Б.: Я бы говорила лишь о сходстве с высшими млекопитающими. У них тоже есть агрессия, есть привязанность родителей и ребенка, причем иногда эта связь сохраняется пожизненно. Они тоже кооперируются друг с другом. У нас похожие стратегии в выборе полового партнера. Самка может ориентироваться на самца с хорошими генами, обеспечивающими сильное, крепкое потомство (но этим его вклад и ограничится – вся дальнейшая забота о потомстве ляжет на нее). Или же на постоянного партнера, чье потомство может и не обладать завидным здоровьем, но зато этот самец будет демонстрировать качества заботливого отца и тем самым повысит выживаемость потомства. Подобные альтернативные стратегии наблюдаются и у млекопитающих, и у человека.

«Я» против здравого смысла

Аристотель определил человека как общественное животное, наделенное разумом**. Нам нравится слово «разум». Мы согласны оставаться млекопитающими, но млекопитающими исключительными. Приятно думать, что у нас есть мысли и желания, в отличие от пернатых и рогатых, которыми движут инстинкты. Однако развитие животных, живущих бок о бок с нами, доказывает, что ими также управляют отнюдь не только инстинкты. И наши отношения с ними – совсем не иллюзия. Известно, что некоторые собаки гораздо больше привязываются к людям, чем к другим собакам. А приматолог Дженис Картер (Janis Carter) заметила, что ее менструальный цикл синхронизировался с циклом самок шимпанзе, ее подопечных.

«Высшие животные обладают сознанием, пусть и ограниченным, и они помнят свое прошлое, – рассказывает философ Элизабет де Фонтенэ (Élisabeth de Fontenay), посвятившая долгое время изучению связи животного и человеческого. – Украденная собака или лев в клетке помнят свою историю и страдают»***. Шимпанзе и гориллы способны обучаться языку глухонемых (амслен) и общаться на нем друг с другом и с людьми. Горилла Коко, с которой работала психолог Франсин Паттерсон (Francine Patterson), освоила 500 слов и использовала около 1000 знаков. Самое поразительное, что она проявляла чувство юмора – казалось бы, присущее исключительно людям. Например, могла заявить, что она птица и может летать, а затем признавалась, что дурачится****.

А мы, в свою очередь, совсем не так рациональны, как нам бы хотелось. Не все в нас поддается воспитанию: даже несмотря на современное развитие психологии, некоторые части нашего «Я» противятся логике и здравому смыслу. Как и любое млекопитающее, мы психически и физически нуждаемся в безопасной территории, в защитном коконе, укрытии от «хищников» – чужих и врагов.

Философ Артур Шопенгауэр сравнивал человечество со стадом дикобразов, которые в холодный день пытаются согреться, сбившись в кучу, но, уколовшись об иглы соседей, вынуждены отодвигаться друг от друга. Потом, замерзнув, снова собираются и вновь расходятся. Так и люди: одиночество толкает нас друг к другу – а особенности характера заставляют держать дистанцию*****.

От примата к человеку

Биологически мы принадлежим к отряду приматов («первых»). Мы часть семейства гоминидов, к которому относятся также шимпанзе обыкновенные и карликовые (бонобо) и гориллы. Шимпанзе – наши родные «братья», гориллы – двоюродные. Однако, вопреки распространенному мнению, мы не происходим от обезьян, а развивались параллельно с ними. У нас был общий предок, от которого мы отделились в Африке примерно 7 млн лет назад.

Наш драгоценный рассудок – достижение культуры и общества. Об этом свидетельствует феномен «Маугли» – маленьких детей, воспитанных в лесу животными без участия человека. Их не получается вернуть в человеческое общество. Человек не может стать человеком без общения с себе подобным существом, способным к саморефлексии. При этом парадоксальным образом именно наблюдение за детенышами животных дает нам больше всего информации о взаимоотношениях матери и младенца и о самом процессе становления человека. Как им, так и нам в это время необходим телесный контакт с матерью.

«Я помню одного семилетнего сироту, очень возбудимого, с саморазрушительными тенденциями, – рассказывает иппотерапевт Лоранс Оге (Laurence Augais). – Во время одного из сеансов он прижался к животу любимой пони с криком «мама!». Иногда для того, чтобы помочь взрослеющему человеческому «Я», нужно начать с контакта с животным, чтобы восстановить связь с животной частью нашего существа».

Мозг как у рептилий

Прежде всего, мы не только мыслящие, но и просто живые существа – такие же, как сурикаты или ослы. Наш мозг во многом устроен одинаково. Особенно так называемый рептильный мозг, примитивная и самая древняя зона, отвечающая за наши эмоции, поведение, связанное с инстинктом выживания и со стремлением к продолжению рода. Когда возникает опасность, именно этот мозг командует: «защищайся или беги». «Зигмунд Фрейд полагал, что часть структуры личности человека – «Оно», носитель бессознательных влечений и главный источник импульсов, досталось нам в наследство от нашего животного прошлого», – объясняет клинический психолог Сандрин Виллемс (Sandrine Willems) в своем эссе «Душа животного», возможно, лучшей работе, посвященной вопросам психических связей между животными и людьми******.

Однако человек обладает самым сложным мозгом, и только человек способен мечтать, осознанно менять мир, задумываться о добре и зле, о цели своей жизни. Генетик Ричард Левонтин в своей знаменитой книге «Человеческая индивидуальность: наследственность и среда» (Прогресс, 1993) напоминал, что «именно люди пишут книги об «обществах насекомых» и учат шимпанзе нажимать на кнопки – и никогда не бывает иначе. Именно в противопоставлении другим видам мы осознаем общие черты, присущие человечеству». Способность брать на себя ответственность за все живое Элизабет де Фонтенэ называет самой характерной человеческой чертой. «В отличие от остальных живых существ, нам уже не надо бороться за выживание, – констатирует она. – Эта привилегия накладывает на нас обязательство защищать более слабых, не только людей, но и других живых существ». Мы придумали человечность, остается теперь стать действительно человечными, не пренебрегая и нашей животной стороной. Смотреть на мир с сочувствием, справедливо, щедро – человечно.

Об этом

«Эволюция человека» Александр Марков

Биолог и эволюционист – о нашем месте среди других видов, об эволюции психики и происхождении разума (Астрель, Corpus, 2011).

«Этюды по истории поведения» Лев Выготский, Александр Лурия

Выдающиеся ученые о психологической эволюции от обезьяны до культурного человека. Работа входит в золотой фонд отечественной психологии (Педагогика-Пресс, 1993).

* К. Эстес «Бегущая с волками» (София, 2011). ** Аристотель «Риторика», в книге «О душе» (Мир книги, 2008).*** É. de Fontenay «Sans offenser le genre humain» (Albin Michel, 2008).**** М. Дерягина «Эволюционная антропология» (УРАО, 1999). ***** А. Шопенгауэр «Parerga и Paralipomena» в Собр. соч. в 6 томах, т. 4 (Терра – Книжный клуб, Республика, 2001). ****** S. Willems «L’Animal à L’âme» (Seuil, 2011).

Текст:Алина Никольская

Новое на сайте

«Парень не хочет лечиться от зависимости. Остаться или уйти?»

«В 15 лет я стал замкнутым, узнал, что не могу любить. Как избавиться от апатии?»

Сколько свободного времени нужно для счастья? Психологи назвали точные цифры

Почему партнер уходит: 3 основные причины — мнение психолога

Найти свою половинку в Эмиратах: две истории с (не)счастливым концом

Зачем мы едим на самом деле: 3 главные функции — узнайте, как стать счастливее

«Я не чувствую любви — из-за этого у меня нет подруг и отношений»

Вопрос на миллион: кого и о чем стоит спрашивать, чтобы достигать целей

Антропоморфизм | Психология сегодня

Отзыв от Psychology Today Staff

Антропоморфизм — это приписывание человеческих характеристик или поведения нечеловеческим существам, включая животных. Некоторые люди более склонны к антропоморфизации, чем другие, но это распространенный способ восприятия мира и взаимодействия с ним.

Содержимое

• Что такое антропоморфизм?
• Почему мы антропоморфизируемся

Что такое антропоморфизм?

Антропоморфизм, при котором кто-то «видит» человекоподобные атрибуты в не-человеке, часто ассоциируется со связями между людьми и их любимыми домашними животными или имуществом или с тем, как они интерпретируют поведение животных. Люди также могут антропоморфизироваться, воображая, что невидимые существа (например, боги) обладают человеческими чертами.

Представление о наличии человеческих качеств у других сущностей может ввести в заблуждение, если такие качества отсутствуют. Но антропоморфизм не всегда может быть совершенно неосновательным. В то время как домашний камень никогда не рад видеть своего владельца, некоторые животные могут на самом деле испытывать что-то вроде эмоциональных состояний, которые воспринимают в них люди.

Какие есть примеры антропоморфизма?

Когда ребенок искренне разговаривает с собакой или плюшевым мишкой и ожидает, что его поймут, он антропоморфизируется, воображая, что компаньон обладает человеческими способностями к восприятию. Но антропоморфизм также может быть более тонким, например, когда владелец домашнего животного делает вывод о преднамеренном человеческом мотиве после того, как домашнее животное делает что-то утешительное или разочаровывающее.

Что люди очеловечивают, кроме животных?

Люди относятся к целому ряду вещей так, как будто они обладают явно человеческими качествами. Антропоморфные персонажи являются основным продуктом мифов, фильмов и книг, от конкурирующих ветра и солнца в одной из басен Эзопа до поющей посуды в Красавица и Чудовище . В повседневной жизни к автомобилям, компьютерам и другим машинам иногда относятся так, как будто они обладают разумом. И, конечно же, роботов легко очеловечить.

Кто видит человеческие качества в не-людях?

Считается, что антропоморфизм является широко распространенной тенденцией, когда некоторые люди более склонны приписывать человеческие качества нечеловеческим существам, чем другие. Дети с готовностью антропоморфизируются, например, когда они приписывают своим игрушкам черты или эмоции, и многие люди продолжают заниматься другими видами антропоморфного магического мышления, когда вырастают.

Почему мы антропоморфизируемся

Приписывание человеческих намерений нечеловеческим животным, духам, роботам или другим существам, реальным или воображаемым, является одним из способов, с помощью которого люди могут осмыслить поведение и события, с которыми они сталкиваются. Люди — это социальный вид, мозг которого эволюционировал для быстрой обработки социальной информации.

Теоретически тенденция рассматривать нелюдей с точки зрения человеческих характеристик является продуктом этой эволюции.

Может ли наблюдение за домашними животными с человеческой точки зрения быть полезным?

Некоторые ученые предполагают, что восприятие домашних животных или предметов как людей может помочь удовлетворить социальную потребность. Некоторые исследования показывают, что люди, которые более одиноки или склонны испытывать большее беспокойство или чувствительность к социальным отношениям, несколько более склонны приписывать определенные человеческие черты (например, эмоции) своим питомцам.

Может ли антропоморфизм вызывать недоразумения?

Почему мы видим лица во всем?

Многие люди видят человеческие черты, такие как лица, в самых разных объектах — от поверхности Луны до облачных образований и необычного вида еды. Эта тенденция называется парейдолией . Ценность способности воспринимать настоящие лица в окружающей среде для выживания может помочь объяснить, почему человеческий мозг настроен на регистрацию «лица», даже если облако или кусок тоста смутно напоминают его.

Люди, которые разговаривают со своими питомцами, умнее?

Основные материалы для чтения

Последние сообщения

Зачем быть человеком, если можно быть другим?

Чувство идентичности социальных существ играет важную роль в наших отношениях и в нашем собственном счастье. Но идентичность не обязательно должна быть узкочеловеческой. В эссе, посвященном группам, которые существуют на грани общепринятых границ и часто подвергаются похотливости и насмешкам, Педро Фейхо рассматривает тех, кто чувствует себя иначе, чем люди.

Я подумал, что стоит исследовать миры тех, кто сталкивается с одной центральной дихотомией: человечество и нечеловеческое животное.

Педро Фейо

В мае тысячи людей посмотрели документальный фильм под названием Тайная жизнь человеческих щенков . Фильм сопровождал Спот и его друзей (мужчин, одетых как собаки), когда они отправились на конкурс красоты. Его появление произошло буквально через пару месяцев после публикации Быть зверем , книга, в которой ветеринар и адвокат Чарльз Фостер описывает жизнь в дикой природе в виде барсука, лисы и оленя. У главных героев фильма и книги может быть мало общего, но их объединяет желание избежать узости человеческого бытия.

Были описаны люди, которые идентифицируют себя не как людей (и называют себя «людьми-животными», «ликантропами», «териантропами» и, совсем недавно, «другими». Вместе они имеют историю, уходящую корнями в древность: свидетель сказочные звери, украшающие поля средневековых манускриптов. Именно в ходе исследования роли монстров и уродов в Европе эпохи Возрождения, а также «звериного» сходства португальских ведьм XVI века, преследуемых католической инквизицией, исследователь Педро Фейо (магистр истории и философии науки) решил обратиться к мирам тех, кто полтысячелетия спустя населяет границы животного мира и границы человеческого.

0003

Фейо приступил к изучению людей, которые являются чем-то большим или чем-то иным, чем люди, и того, как такие люди воспринимаются окружающими и относятся к ним. «За последние полвека мы стали свидетелями взрыва политики, основанной на новых идентичностях и их преодолении. Люди экспериментировали и нарушали границы того, что значит быть женщиной, что значит иметь пол, пол или сексуальную ориентацию», — говорит Фейхо.

«Во всем западном мире отдельные лица и коллективы бросают вызов нашей идентичности как органических существ, в отличие от механических, и исследуют киборгизм. Социальные движения трансгендеров и людей с ограниченными возможностями начали задаваться вопросом, что именно означает быть

способный кузов . Нейроразнообразие и BIID (расстройство личности с нарушением целостности тела — люди, которые предпочли бы быть «инвалидами») пошли по тем же стопам. Я подумал, что стоит исследовать миры тех, кто сталкивается с одной центральной дихотомией: человечество и нечеловеческое животное».

Эссе Фейхо «Врачи, пасущие кошек: злоключения современной медицины и психологии с нечеловеческими идентичностями» предлагает увлекательный взгляд на вопросы идентичности и то, как они были опосредованы. Нет недостатка в рассказах и свидетельствах о превращении людей в животных. «Библейский царь Навуходоносор, царь Вавилона, семь лет бродил по земле в образе быка, и бесчисленное множество других сказок повествуют о превращении людей в животных», — пишет Фейо. «В 18 веке рассказы о ликантропии остались позади, поскольку европейское движение Просвещения классифицировало их как иррациональные и неясные. Но люди, принадлежащие к иному виду, чем человеческий, похоже, возникли из слепых пятен современности и за последние четыре десятилетия стали сильными и заметными».

Фейхо указывает на смесь сходящихся влияний, среди которых фольклор, спиритуализм, мифопея Толкина, научная фантастика, культы НЛО и Нью Эйдж. К 1970-м годам группы эльфов были хорошо известны и решительно не извинялись. Объясняя свое обоснование, одна из этих групп, Серебряные эльфы, написала: «Мы неуловимый народ, который со временем научился быть скрытным и скрытным… но мы достигаем этого, будучи одновременно открытыми и очевидными. Люди услышав, что мы эльфы, просто не верят своим глазам и ушам. Они думают, что мы шутим, и мы разделяем их смех».

В 1990-х годах, с началом цифровой революции, Райканадар Корра’ти основал нишевое издание Elfkind Digest, , первоначально как список рассылки. «Речь не идет… о ролевых или ролевых играх: мы эльфы. Смирись с этим», — написал Коррати. «Изначально я ожидал найти только других эльфов; как оказалось, я нашел большое количество людей с большим количеством самоидентификаций».

Термин «другой» был придуман автором Elkind Digest . «Я устал вводить эльфийку/дракона/орка/и т. д. и просто использовал «друзья», — написал Торин. По мере того, как доступ к Интернету распространялся за пределы профессионального среднего класса, сообщество инородцев множилось и диверсифицировалось. «Первое десятилетие 21-го века стало свидетелем огромной диверсификации с точки зрения предполагаемых сексуальных и гендерных предпочтений и идентичностей — особенно после того, как чужие группы мигрировали на сайт хостинга блогов Tumbr», — говорит Фейхо.

В своем эссе Фейо подчеркивает контраст между сообществами, которые охватывают опыт других людей, и медицинским корпусом, который рассматривает нечеловеческую идентификацию и поведение как предмет исследования, поскольку это проблема, которую необходимо решать. Он отмечает: «Психиатрия видит отдельных пациентов, другие люди видят сообщество и безопасное пространство. Там, где медицина видела синдром, который нужно было объяснить, другие люди видели сходство, не нуждающееся в едином метафизическом обосновании».

Сведения о териантропии (психиатрический термин, обозначающий бредовое состояние животного) существуют в медицинской литературе 19 века. Фейхо приводит рассказ о человеке, который ведет себя как плотоядное животное во французском приюте: «он ходит на четвереньках, подбирает все, что находит в зубах, и точно так же он использует свои зубы, чтобы выкапывать морковь, коренья, и т. д., которую потом относит в угол и проглатывает, не вставая». В другом источнике описана больная, которая «думает, что стала собакой, быком, человеком: все части ее тела деформированы, увеличены: она больше не узнает себя».

В 1960-е годы неортодоксальные психологические и психиатрические тенденции начали освобождать место для совсем другого понимания. Психиатр Р. Д. Лэнг, например, известный своим рассмотрением бреда как достоверных объяснений, приводит пример друга, у которого несколько лет назад случился психотический эпизод, во время которого он совершил «путешествие во внутреннее пространство и время» и «в однажды мне показалось, что я действительно блуждаю по пустынному ландшафту, как если бы я был животным… что-то вроде носорога или чего-то в этом роде и издавал звуки, как носорог». Лэнг использовал этот пример, чтобы указать на важность разрешения поездок в качестве терапевтического опыта.

Но терпимость к различиям неглубока, и принятие людей, которые чувствуют себя иначе и явно не соответствуют друг другу, часто вызывает насмешки. Их воспринимаемая абсурдность использовалась не только в диагностических, но и в коммерческих целях. «Медицинская литература после 1970-х годов представляет ликантропов как диковинки, как фетишизированные предметы и, в конечном счете, как нематериальные товары. О ликантропии пишут не столько из соображений интеллектуального поиска, сколько потому, что она продается. Нечто подобное произошло и в обычном онлайн-сообществе, где над другими обычно смеются», — говорит Фейхо.

«Проблема в том, что насмешка, кажется, заключается в другом: современная психиатрия и психология не в состоянии идти в ногу с новыми постчеловеческими представлениями, которые не могут признать проблемы различения между феноменологический симптом и произвольное поведение, и, кроме того, которые решили патологизировать и разрушить жизни многих, настаивая на устаревшей парадигме, в то время как те же самые люди могли бы найти поддерживающее сообщество вне сети и в Интернете».

Homo sapiens существует всего около 200 000 лет; самые ранние наземные существа выползли примерно 400 тысячелетий назад.