Ненависть к детям как называется: Почему человек может испытывать брезгливое отвращение к детям (ко всем) и откуда это берётся?

Патрик Кейсмент о преодолении деструктивности — Моноклер

Рубрики : Последние статьи, Психология

Become a Patron!

Коротко о монстрах, которые живут внутри нас: член Британского психоаналитического общества Патрик Кейсмент о том, как рождается детская ненависть, какие потребности стоят за этим чувством и каким образом неумение «контейнировать» детские деструктивные эмоции может привести к формированию тирана, циника или человека с «ложной самостью».

Все мы в разные моменты своей жизни испытываем гнев, ненависть и ярость. Но впервые мы открываем свою деструктивность ещё в детстве, когда внезапно на нас обрушивается вспышка бешенства и мы начинаем ненавидеть того, кто мешает нам получить желаемое. Во многом эта ситуация оказывается решающей, потому что от её исхода и реакции матери зависит многое: сможем ли мы справиться с тираном, которого внезапно открыли в себе, поможет ли нам взрослый в этом нелёгком деле или пойдёт на уступки, тем самым дав нам понять, что он бессилен против той внутренней негативной энергии, что вырвалась наружу, и нам необходимо остаться с ней один на один, в конце концов, к чему приведет наша бессмысленная победа?

Как отмечают исследователи, в этой ситуации предельно важна способность матери или другого значимого взрослого «контейнировать»ⓘТермин «контейнирование» введен психоаналитиком Уилфредом Бионом.

«Смысл контейнирования в том, когда другой принимает ваши чувства, не отвечая вам на них напрямую из своих эмоций, а так как сам он обладает (как предполагается) способностью контейнировать свои, то может помочь вам разобраться и в ваших. В детском возрасте нам необходимо обнаружить, что есть значимые другие, особенно родители, которые способны справиться с тем, с чем мы в себе пока еще справиться не можем. К числу таких вещей относятся наш гнев, наша деструктивность и наша ненависть. Если наши родители не в состоянии обеспечить такое контейнирование, мы, вероятно, будем стараться найти его у других. Но если мы не найдем нужного нам контейнирования и у других, скорее всего, мы вырастем с убеждением, что в нас есть нечто такое, чего чересчур много для кого угодно».

Ненависть

Обычно ненавистью называют некую интенсивную неприязнь. Ненависть может быть по большей части рациональной, например, когда мы ненавидим незнакомца, вторгшегося в семейный дом и его развалившего. Она может быть полностью иррациональной, когда ребенок ненавидит шпинат за его цвет. Она может быть довольно сложной, когда нас подводит кто-то, кому мы доверяли — тогда мы можем ненавидеть также себя за то, что позволили себя одурачить тому, кто не заслуживал доверия.

Мы все способны ненавидеть. И длительность этой ненависти может разниться от коротких вспышек до продолжительных периодов, которые могут тянуться всю жизнь, и даже в течение жизни нескольких поколений. Мгновенную вспышку ненависти испытывает, например, ребенок, которому не удалось добиться своего. Длительную ненависть человек может испытывать к сопернику, который воспринимается как угроза для значимых отношений. И существует та постоянная и обычно иррациональная ненависть, которую некоторые люди испытывают к определенным группам людей, или к определенной нации или расе. Мы можем ненавидеть некоторых людей за то, что они слишком похожи на нас, поскольку они отвлекают от нас внимание, когда мы хотим, чтобы нас считали уникальными. Точно так же мы можем ненавидеть других людей за то, что они непохожи на нас, а их манеры или обычаи кажутся нам странными — противоречат нашему пониманию того, как следует жить или вести себя. И в частности мы можем ненавидеть некоторых людей, потому что усматриваем в них то, что не хотим усматривать в себе самих.

Читайте также

— «Гнев – это кратковременное помешательство»: стоики знали, как обуздать его

— Коротко: Карл Юнг о том, почему некоторые люди раздражают нас

Контейнирование

В детском возрасте нам необходимо обнаружить, что есть значимые другие, особенно родители, которые способны справиться с тем, с чем мы в себе пока еще справиться не можем. К числу таких вещей относятся наш гнев, наша деструктивность и наша ненависть. Если наши родители не в состоянии обеспечить такое контейнирование, мы, вероятно, будем стараться найти его у других. Но если мы не найдем нужного нам контейнирования и у других, скорее всего, мы вырастем с убеждением, что в нас есть нечто такое, чего чересчур много для кого угодно.

Если ребенку не удалось найти у других адекватного и надежного контейнирования, его развитие может пойти по одному из следующих двух путей. Один состоит в том, что ребенок начинает выходить из-под контроля, и становится все труднее с ним справляться. Это бессознательный поиск прочного контейнирования, которое еще не было найдено, контейнирования, которого было бы наконец достаточно и которое смогло бы справиться с тем в ребенке, с чем пока никто, по-видимому, справиться не смог. Его, это контейнирование, все еще ищут у других. Винникотт считает, что такой ребенок все еще бессознательно надеется, что найдет то, что ему нужно. Другие последствия наблюдаются, когда ребенок начинает развивать ложную Самость, поскольку у него возникло чувство, что он один должен нести ответственность за контейнирование того, с чем остальные, по-видимому, справиться не в состоянии. «Ложная Самость» в данном случае — маска для окружающих, которую иногда развивает неуверенный в себе ребенок и под которой он становится способным скрывать свои самые истинные мысли и чувства. При естественном ходе вещей его поведение бы ухудшилось, но он становится покладистым, стремится угодить, так что оказывается неестественно хорошим. Дети такого типа, по-видимому, потеряли надежду найти у других то, в чем они испытывают самую глубокую потребность. Такой ребенок может начать бояться, что родители не выживут, если не защищать их постоянно от того в нем самом, что, по его ощущениям, будет для них чересчур. Тогда ребенок в своей душе «заботится» о родителях, которые только внешне будто-то бы заботятся о нем.

Ненависть и её связь с контейнированием

Мы все способны ненавидеть. Дети тоже способны ненавидеть, и зачастую их ненависть гораздо более безусловна и конкретна, чем у большинства взрослых. Дети склонны к колебаниям между абсолютной любовью и абсолютной ненавистью. Мы, взрослые, можем спокойно называть это «амбивалентностью». Но ребенок никак не может спокойно к этому относиться. Часто маленький ребенок чувствует необходимость удерживать эти состояния души обособленно друг от друга, поскольку просто не может справится с конфликтом столь противоположных чувств в отношении одного и того же человека. Многое зависит от того, как понимается и как воспринимается ненависть ребенка. Для матери один из самых трудных моментов — обнаружить, что ребенок ее ненавидит, относится к ней так, будто она — плохая мать, тогда как на самом деле она изо всех сил старается быть хорошей матерью. Например, когда ребенок настаивает на своем, ему необходимо найти родителя, знающего, когда сказать «нет». Но ребенок, который не получил требуемого, часто впадает в «бешенство», пытаясь сломить твердое сопротивление родителя. Родитель может не выдержать криков и воплей и уступить, и ребенок получит то, на чем настаивает.

Обычная проблема с такими вспышками «бешенства» включается в том, что зачастую ребенок специально пытается вызвать ими смятение у родителя, чтобы увеличить шансы на получение желаемого. В такие моменты от матери может потребоваться вся ее уверенность, чтобы сохранить любовь к ребенку, особенно когда у нее вызывает чувство, что отрицательный ответ означает отсутствие любви. Стоит отметить, что искушение матери уступить вспышкам раздражения ребенка зачастую обусловлено ее желанием показать и ощутить свою любовь, поскольку глубоко внутри ею может двигать бессознательное желание заглушить ощущение ненависти — в себе или в ребенке.

Когда родители или воспитатели слишком легко уступают бешенству ребенка, для него это «бессмысленная победа». Такие дети в результате могут вновь и вновь прибегать к настоянию на своем, чтобы получить «доказательство» любви. Но это доказательство ничего не значит, поскольку не может заменить ощущение действительно глубокой любви, любви родителя, способного вынести направленную на него ненависть. Зачастую на отыскание именно этой твердости и контейнирования, в способности родителя установить пределы допустимого, и направлены бессознательно приступы раздражения ребенка и другие формы плохого поведения.

К сожалению, не находя необходимого контейнирования, ребенок может развить растущее чувство того, что в его поведении, по-видимому, есть нечто, с чем родитель не в состоянии справиться. Вместо того, чтобы принять и помочь контейнировать то, что может начать ощущаться как неконтролируемое «чудовище» в ребенке, родитель иногда как будто пытается «откупиться», уступая требованиям ребенка. Такой ребенок в результате оказывается лишенным чувства более глубокой родительской любви, а также того чувства безопасности, которое обеспечивается прочным, но заботливым контейнированием. Тогда ребенок может ощутить, что внутри него как будто действительно есть что-то плохое, как в его гневе или ненависти, чего оказывается чересчур даже для родителя, который не способен с этим справиться.

Теория

<…>Винникотт отмечал, что ребенок, лишенный чего-то важного для ощущения безопасности и роста, и лишенный этого слишком надолго, может стремиться к получению недостающего компонента символически, путем воровства — если еще надеется на его обретение.

Самое важное в этих различных формах чреватого правонарушениями поведения — чтобы нашелся кто-то, кто мог бы распознать в них бессознательный поиск; кто бы мог соответствовать тому, что Винникотт называет «моментом надежды». Он подразумевает тем самым, что ребенку требуется найти кого-то, кто бы мог распознать бессознательный поиск, выражающийся в его плохом поведении, бессознательную надежду на то, что это поведение будет понято и найдется кто-то, способный соответствовать выражающейся в нем потребности.

Если момент надежды находит отклик, будет уделено внимание потребности, выражаемой в плохом и даже злобном поведении, оно постепенно может стать ненужным. Происходит это потому, что ребенок начинает находить то контейнирование, которого не хватало и которое он бессознательно искал.

Однако если момент надежды не находит отклика, можно ожидать, что плохое (предделинквентное) поведение усилится и будет вызывать все больше проблем. Бессознательный поиск выйдет за рамки семьи и охватит других людей. Однако может случиться так, что ребенок в предделинквентном состоянии начнет наказывать мир вне дома и семьи за глухоту к его потребности.

Винникотт напоминает нам, что растущий ребенок, и особенно подросток, нуждается в поиске конфронтации с родителями или другими взрослыми:

«Конфронтация является частью контейнирования без оттенков кары и возмездия, но обладающего собственной силой».

Он также предупреждает нас, что, если родители пасуют перед этими нуждами растущего ребенка, он или она может обрести ложную зрелость. Подросток на этом пути скорее всего станет не зрелым взрослым, а тираном, ожидающим, что все будут ему уступать.

Винникотт описывает, как ребенок, фантазируя, может «разрушать» объект в своей психике. Его потребностью в этом случае является способность внешнего объекта (то есть реальных родителей или реального аналитика) пережить такое разрушение без разрушения или отмщения. Тогда обнаружится, что внешний объект (то есть родитель или аналитик) обладает собственной силой, а не только той, которая путем фантазирования была ему «дана» ребенком или пациентом, защищающим его от всего того, что для него чересчур, и что он, предположительно, не мог бы вынести.

Бион говорит об ощущении ребенком того, что он умирает. Ребенку настоятельно необходимо сообщить этот страх матери, и под влиянием такого дистресса у матери может возникнуть чувство чего-то неуправляемого. Однако если мать способна вынести этот удар и понять, что ей сообщается и почему, возникнет возможность того, что ребенок получит свое состояние испуга назад, но оно уже будет управляемым благодаря способности матери справится с ним в себе самой. Бион описывая неудачу контейнирования говорит:

«Если проекция не принимается матерью, ребенок чувствует, что его ощущение того, что он умирает, лишается своего смысла. Тогда ребенок реинтроецирует, но не страх умирания, ставший переносимым, а безымянный ужас» <…>.

Клинический пример

<…> У девочки Джой было два брата, старший и младший, и не было сестер. К моменту первой встречи ей исполнилось 7 лет. Я узнал от направившего ее аналитика, что ее матери было очень трудно смириться с тем, что у нее родилась дочь, она открыто обожала своих сыновей, но по отношению к Джой вела себя холодно и отчужденно. Я также услышал, что мать не могла выдержать, когда Джой заставляла ее чувствовать ненависть к себе, выказывая свою ненависть по отношению к ней. Поэтому она вместо того, чтобы устанавливать пределы допустимого и выдерживать приступы ярости, следующие за ее попыткой сказать дочери «нет», попустительствовала Джой. В результате Джой позволялось делать все, что она хотела, и получать все, что она хотела. Поэтому Джой стала по-настоящему «испорченным ребенком».

Неудивительно, что в ходе моей работы с ней Джой подвергла меня весьма суровым испытаниям и стала со мной очень требовательной. Когда же я говорил «Нет», она сердилась. Она сердилась иногда настолько сильно, что начинала пинать меня или пыталась укусить меня или оцарапать.

К счастью, её мать разрешила мне вести себя с Джой строго, поэтому она была готова услышать вопли Джой, иногда доносившиеся из моего кабинета. Было несколько случаев, когда я вынужден был держать беснующуюся Джой, пока она не успокаивалась.

Я обнаружил, что могу держать Джой таким образом, что она не может пнуть, оцарапать или укусить меня. В такие моменты она начинала кричать: «Отпусти, отпусти!». Каждый раз я спокойно отвечал на это: «Не думаю, что ты уже готова сдерживаться сама, поэтому я собираюсь держать тебя, пока ты не будешь готова сдерживаться самостоятельно».

В этих случаях, а их было несколько в ходе первых месяцев моих занятий с ней, Джой всякий раз кричала «Отпусти, отпусти», но от раза к разу все менее решительно. Тогда я стал говорить ей: «Думаю, ты уже, наверное, готова сдерживаться сама, но если нет, я снова буду тебя держать».

После этого Джой успокаивалась, и всякий раз, когда это случалось, она затем шла на сотрудничество и начинала заниматься каким-нибудь творчеством. Это повторилось несколько раз, и Джой продемонстрировала, что начала обретать со мной безопасность нового типа. Что бы ни казалось ей в себе неподвластным контролю «чудовищем», с которым не могла справиться ее мать, она чувствовала, что я могу справиться с этим. Таким образом она оказалась способной перенимать что-то от моего сдерживания, что помогало ей сдерживать себя. Ее взгляд на себя стал меняться, и вместе с этим изменилось ее поведение.

— Что мы культивируем в детях: нарциссизм или чувство собственного достоинства?

— Дети не для экспериментов: разбираемся в холиварах о раннем развитии

—  Нарциссизм и страх близости: что такое эмоциональная недоступность

— Жизнестойкость: от чего она зависит и как её развить

Литература

2. Winnicott, D. W. (1949) Hate in the Counter-Transference. Int. J. Psycho-Anal., 30:69-74.

3. Winnicott, D.W. (1971). Playing and Reality. London: Tavistock.

Источник: Кейсмент П. Ненависть и контейнирование / Журнал практической психологии и психоанализа. — 2004, №2

Перевод: З. Баблоян

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Похожие статьи

О ненависти к ребенку, что делать с ненавистью к своим детям

О ненависти… к родному ребенку

Малыш? Конечно, любимый, долгожданный, сладкий, радость моя – как легко пишутся такие слова, воркуют, складываются сами собой, как мамина песенка-пестушка. Ребёнок рождается из ЛЮБВИ, ОН СЛОВНО СОТКАН ИЗ НЕЁ И, БЕЗУСЛОВНО, (ТО ЕСТЬ, ВНЕ УСЛОВИЙ И ОБСТОЯТЕЛЬСТВ) ЯВЛЯЕТСЯ ЕЁ ВОПЛОЩЕНИЕМ. И вдруг будто на булыжник с разбегу: ненавижу. Нет, это из какой-то другой «оперы»! Не сочетается, не монтируется, не бывает так! Не бывает? Кабы так – не было бы малышей-отказников, не находили бы младенцев – живых или мёртвых – в мусорных баках, не знал бы мир подпольных абортов на поздних сроках. Это исключение, сбой, нездоровье? Возможно… А если не вдруг, не с разбегу, а постепенно, капля за каплей, вытравливается из материнского сердца чувство любви, оставляя после себя лишь жгучую, глухую, или пронзительную боль и ненависть? Ненависть к своему ребёнку. Возможно ль?

Психологи всё уже придумали, картинка ясна, как день: родители стараются, растят своего родного, любимого, единственного ребёнка, эгоистично воплощая в нём все свои несбыточные мечты и желания, а на выходе получают нечто совершенно противоположное своим ожиданиям. Родители настолько расстроены и раздосадованы своей неудачей, что с таким же душевным пылом, с каким растили своё чадо, начинают его ненавидеть – уничтожать, говоря иными словами, то, что не вписывается в их картину мира. Далее, согласно этой ясной картинке, следует принять своего ребёнка таким, какой он есть, а не видеть в нём своё продолжение. Желательно это сделать сразу, не дожидаясь столь плачевных результатов, и не навязывать своему ребёнку… Да лучше на всякий случай вообще ничего не навязывать! Красиво сказано, гладко, аж до оскомины. И, в каких-то случаях, наверное, правильно – родители бывают разные, и такие стопроцентно, насквозь и до донышка эгоистичные, видимо, тоже. Но большинство всё же хочет счастья своему ребёнку. Искренне, от всей души. Иногда даже делая счастье ребёнка смыслом своей жизни. Мы хотим гордиться ребёнком – это так естественно, но в азарте нас захватывает гордыня. Вот где хорошо бы почувствовать разницу.

Ребёнок участвует в конкурсе и занимает 3 место. Родители радуются тому, что ребёнок развивается, его достижениям – это гордость. Родители раздосадованы тем, что место не первое, а третье – это уже гордыня. Родители позавидовали чемпиону, возмутились несправедливым судейством и испытали раздражение к своему недотёпе, в которого угрохана куча времени, сил, нервов и денег – гордыня зашкаливает, это уже акт агрессии, преступление против души и своей, и детской. Больное общество диктует такую модель и даже поощряет в каком-то смысле – общество, нацеленное на результат, которое затачивает детей под успех, которое заставляет родителей растить «лидеров». Родители только лишь отдались на волю этой волны и искренне хотят, чтобы у ребёнка было всё хорошо. Только вот успех – понятие растяжимое, и лидером может быть не каждый, да и не нужно это – чтобы каждый, и результат, полученный вне процесса – плохой результат, вредный. В итоге в погоне за успехом заработали не только хроническую мигрень и тахикардию, но и хроническую досаду и раздражение – последние поопаснее будут, ведь хроническая досада убивает любовь, а хроническое раздражение рождает ненависть. Вместе с водой выплеснули ребёнка, и остался один успех. А где же ребёнок?… Впрочем, выбор есть всегда – плыть по течению совсем не обязательно.

И про принятие хотелось бы уточнить. Вот ещё пример: молодой человек видит себя женщиной, меняет свой пол, ведёт соответствующий его мировоззрению образ жизни. Его родители узнают об этом – как всегда, последними — у родителей шок. Да-да, это очередная скандальная тема телевизионного шоу. Родители не в состоянии принять подобный сюрприз. Мнения остальных разошлись. Юная зрительница восклицает с пылом всеобщей толерантности: «Что может быть важнее счастья собственного ребёнка?!» И искренне не понимает, почему родители (естественно, замшелые ретрограды и позорные гомофобы) не могут не то что порадоваться за своего сына (прошу прощения – видимо, всё-таки дочь), а даже просто согласиться с правом человека быть не таким, как другие. Интересная мысль – счастье ребёнка. А если счастье ребёнка в том, чтобы убивать людей? Ну, вот такое у него счастье. Это тоже нужно принять и, может быть, ещё порадоваться? Принять ситуацию как суровый жизненный урок, как испытание — да, соглашусь; порадоваться – уж извините. Принятие – это процесс, а не бездействие и не конечный результат. Вот тут и скрывается некая засада: родители, как мудрые садовники, растят свой сад из того материала, какой есть – не пытаясь вырастить из тыквы банан, но за тыквой нужно ухаживать не менее ответственно и грамотно. Кто-то озвучил великолепную ассоциацию человеческой жизни с одной нотой в общей симфонии мира. Задача у каждой ноты, на первый взгляд, своя: звук может быть длинным или коротким, громким или тихим, высоким или низким — кто знает, какую роль каждому доверил Композитор? Но эта нота должна быть в гармонии. Задача-то, оказывается, общая, хоть ноты все и разные! Да, родители растят не свою копию, но тем не менее попытаться сообщить ребёнку своё понимание нравственности, чести, духовности и душевности они просто обязаны. Иначе теряется смысл в родительстве и в семье, а он в связи между поколениями.

Сложная тема, неоднозначная, не исчерпывающаяся лишь родительским эгоизмом и консерватизмом. Не одна причина лежит в основе ненависти к ребёнку – пожалуй, самому страшному родительскому испытанию. Ведь ненависть – это желание уничтожить, убить на уровне души. И, как нет ничего страшнее, когда дети уходят из жизни раньше родителей, так нет ничего страшнее потери ребёнка в духовном и душевном смысле. Причина и в родителях – это их эгоизм или гордыня. И в детях – характер даётся при рождении, и не всегда с ним просто жить, причём, не только ребёнку, но и его близким. Профессор богословия Алексей Осипов напоминает родителям, как важно научить ребёнка жить с тяжёлым характером так, чтобы не вредить окружающим. Ещё причина в обществе – оно питает нашу гордыню и заботится только о себе, беря в заложники и детей и их родителей. А ещё, думается, причина в нехватке жизненной энергии. Ребёнок требует очень много энергии, если у матери поток энергий гармоничен, она, отдавая, получает столько же, если не больше. Если энергии минимум – ребёнок становится «вампирчиком», высасывающим последние силы, тогда у матери выключается материнский инстинкт и включается инстинкт самосохранения. Происходит отторжение: она отталкивает от себя ребёнка, отказывается от него. Иногда в буквальном смысле – бабушки, интернаты, бесконечные лагеря, но чаще просто абстрагируясь от ребёнка и отвечая внутренней агрессией на любые попытки сближения. Вот тебе и ненависть. Наверняка причин много, много больше! Взять хотя бы тот же материнский инстинкт – он в принципе угасает, если обобщать, конечно. Уже не первое поколение инфантилов тому подтверждение – какой, скажите, родительский инстинкт может быть у Питера Пэна? Но это тема для отдельного разговора.

В любой запутанной ситуации нужно начинать сначала, «от печки», от истока. Когда читаешь или смотришь передачи о преступниках, невольно думаешь: он же был маленьким розовощеким младенцем, у него была мама, она его кормила грудью и пела песни. Где же произошёл сбой?
Где произошла Вселенская ошибка, когда мама возненавидела своё дитя? Вот туда и нужно отправиться – в начало, в тот самый момент, когда он был любимым, долгожданным, когда он был радостью и счастьем, в мамину колыбельную песню. И шаг за шагом, минута за минутой прожить жизнь заново. И, может быть, это нужно будет сделать не один раз.
Автор: Юлия Белка

Чайлдхейтеры на тропе войны: кто они такие и почему ненавидят детей? | Новости

Видео: Instagram

Пользователь под ником h_l_o_r рассказывает, почему не любит детей. Не стесняясь в выражениях, вспоминая историю из детства. В описании хэштег #чайлдхейт. А это еще один, судя по профилю, достаточно молодой чайлдхейтер. 

Фото: Instagram

Если совершить хотя бы поверхностный сёрфинг по «чайлдхейтерских» группам и посмотреть состав участников, станет очевидно, что неприязнь к детям и их родителям высказывают те, кто и сам ещё недавно ходил пешком под стол — подростки 14-17 лет. И наоборот — люди, преодолевшие 35-40-летний рубеж, которые практически упустили возможности завести семью. Вот, например, приветственное слово одной из групп в социальных сетях. Ни одного нецензурного слова. Разве что немного жаргона. 

Фото: Соцсети 

Но за интеллигентным приветствием с отсылками к классику русской литературы кроется сообщество, не готовое блеснуть столь же интеллектуальной «подачей материала». В группе, как и во многих других с аналогичной тематикой, через слово мельтешит нецензурная брань, а на обозрение вывешиваются картинки расправ над детьми. Вот, пожалуй, самый безобидный пост. 

Фото: Соцсети 

Ненавистники VS свободолюбцы

«Когда замуж? Когда дети?» Эти вопросы начинают задавать каждой девушке, едва ей исполнится 20 лет. Иных любящие родственники начинают загонять в брачные узы и семейную лодку сразу, как только те встают со школьной скамьи. Чем ближе дело к 30-ти, тем активнее и активнее заботливые и даже едва знакомые люди начинают выспрашивать, ну когда же женщина примет судьбоносное решение. Эти разговоры разбавляются наставлениями в стиле «даст бог зайку, даст и лужайку». Про эту «лужайку» сейчас особенно хорошо помнят, рожденные в 90-е, уже женщины и мужчины. И бедным «зайкам» пришлось на себе испытать тяготы жизни малообеспеченных семейств. Им, казалось бы, судьбой предначертано быть «чайлдфри». Но почему-то в когорту детоненавистников эта возрастная группа не попала, несмотря на свой жизненный опыт. Скорее, наоборот. А «свободные от детей», стремящиеся к саморазвитию взрослые люди не трубят о своём выборе на весь интернет и не навязывают свою позицию окружающим. И главное отличие от чайлдхейтеров — никакой агрессии. 

Фото: themetapicture.com

Золотая середина 

Миру интернета давно знакомы слова «овуляшка», — женщина, заботящаяся исключительно о беременности и детях и «яжмать», — уже родившая дама, пытающаяся заставить весь мир крутиться вокруг ее чада. Детоненавистники, орудующие в соцсетях под вымышленными именами и липовыми аккаунтами, свой досуг посвящают написанию пожеланий смерти и прочих гадостей под постами этих самых «овуляшек» и «яжематерей». Детей именуют не иначе, как «гаденышами», а форумы молодых мам — «курятниками», куда, кстати, очень часто наведываются. Зачем? В поисках историй, типа этой. Для автора поста это действительно серьёзная проблема, крик души. Причём, крик, адресованный не всем без разбора, а только тем, кто готов его услышать и понять — опубликован в узкоспециализированном сообществе для матерей. Но чалдхейтеры тут как тут с гневными, высмеивающими, оскорбительными комментариями.

Фото: Соцсети 

Откуда у чайлхейтеров море агрессии и что мешает им её сдерживать? Об этом в интервью Пятому каналу рассказала клинический психолог Елена Майорова. Специалист считает, что детоненавистников можно условно разделить на несколько категорий. Кроме того, явление это может быть и проходящим. Так молодая мать в послеродовой депрессии тоже может превратиться в чайлдхейтера. 

«Это вопрос направленности той самой ненависти. У некоторых это ненависть больше к „мамашам“, а не к самим детям. Нереализованные чувства, амбиции, равно, как и собственные детские психотравмы, „недолюбенность“ в своей семье — частые спутники подобного отношения к тем, кто имеет детей. Не стоит всех записывать в категорию психически нездоровых, хотя, безусловно, это в определенных случаях имеет место быть. Такое „хейтерство“ могут спровоцировать нарочитые „сюсюкания“, вызывающее поведение в стиле „я с коляской, мне все можно“. Вольно или невольно со стороны общества возникают реакции далекие от умиления. В то же время, мамочки истеричного, демонстративного типа, например, после рождения малыша, вполне могут впасть в состояние умышленного привлечения внимания, могут даже на какое-то время стать брезгливыми и жестко отвергающими не только своих детей, но и детей в целом. Однако, обратившись к психологу, психотерапевту, можно справиться и с этим, была бы мотивация. Есть категория — эмансипированные подростки, которые пытаются противостоять реальному или мнимому давлению на их личность со стороны взрослых. Отвергая детей со всей подростковой непосредственностью. Они могут и вовсе не отдавать себе отчета: а против чего я собственно протестую? Гипо- и гипер- опека, авторитарность в воспитании — благоприятная почва для подросткового негативизма», — утверждает психолог.

Фото: архив Пятого канала

От «хейтерства» до уголовной статьи… 

Один шаг, а точнее пост,  может привести и на скамью подсудимых. Ведь такое поведение подподает под статью Уголовного кодекса «Разжигание ненависти». Депутат Госдумы Виталий Милонов, почитав подобные паблики, уже подал запросы в прокуратуру и Следственный комитет. Об этом он рассказал в интервью Пятому каналу. 

Видео: Пятый канал

«Я сделал сообщение уже. Хочу, чтобы чайлдхейтеры подпадали под категорию экстремистов. Есть люди, которые по каким-то причинам не хотят заводить детей. Это их позиция человеческая. Мы можем ее разделять, а можем нет. Но это их право. А чайлдхейтеры это именно те, кто в глумливой форме издеваются над маленькими детьми и теми, у кого есть дети. Это недопустимо. Это ранит чувства и родителей, и самих маленьких детей. И это вид человеконенавистничества. „Хейтер“ — это в принципе ненавистник, детоненавистники. И есть статья 282. Это в полной мере их статья. Пусть отвечают. Их надо привлекать как экстремистов к ответственности. Это пропаганда ненависти к группе, по мне, так очень привлекательной и незащищенной, — к детям и их родителям. Безусловно, это люди социально опасные. Они пропагандируют ненависть и провоцируют насилие в отношении оберегаемых и особо ценных с точки зрения нашего законодательства граждан — детям. Чайлдфри — это вопрос личного выбора, а чайлдхейтеры — агрессивный пропагандистский ресурс. Если чайлдфри не боятся высказывать свою позицию, они открыты, то чайлдхейтеры все прячутся. Они думают, что они в интернете и поэтому никому не видны. Пропагандируют в социальных сетях, понимая, что на улице таким быстро морду начистят. А в соцсетях они извиваются. Существуют целые группы, которые декларируют приверженность идеологии „чайлдхейт“. И я помню, что ВКонтакте отказался блокировать эти группы. Модератор какой-то 18-летний посчитал, что эта позиция людей никого не обижает. Сейчас мой запрос рассматривают. Думаю, к середине мая что-то изменится», — подытожил политик.

Некоторые группы чайлдхейтеров насчитываю по две тысячи человек, но большинство из них так и не преодолели даже полутысячный рубеж. И, скорее всего, так до него никогда и не доберутся. Но, если посмотреть на чайлдхейтеров взглядом, лишенным ненависти и осуждения, можно заметить, что это не что иное как отклик от людей, которые просят пересмотреть всепрощающее и вседозволяющее отношение к молодым мамам, некоторые из которых пытаются узурпировать право на исключительность и переходят всякие границы в своём собственном поведении.

Читайте также

Публичное кормление грудью — за и против

Ания Батаева

«Свободные от детей». 5 историй о чайлдфри в Украине | Громадское телевидение

Они называют себя «чайлдфри» — «свободные от детей» — и сознательно отказываются от материнства. Женщины чайлдфри не мечтают о двух полосках на тесте на беременность, не планируют посвятить себя детям и не считают материнство главным предназначением женщины. В ответ им приходится сталкиваться с непониманием окружающих, вопросами от родственников, друзей, а иногда — и врачей.

Кто-то стал чайлдфри в ответ на избыточное давление или даже травлю окружения, а кто-то, наоборот, этого давления почти не испытывает. Кто-то считает свое решение окончательным, а кто-то говорит об «отложенном материнстве» и предполагает, что со временем может изменить мнение.

Мы встретились с несколькими женщинами, которые называют себя «чайлдфри». Одинокие, замужние и в гражданских партнерствах — у каждой из них своя история. Они рассказали о своих убеждениях и приоритетах, а также сомнениях и травмах.

Материал подготовлен для проекта «Жизнь других» с Татьяной Огарковой, где мы рассказываем о людях с различными жизненными выборами и ценностями.

Вязаные носки, буллинг в школе и философия Канта

Алине — двадцать пять. Мы знакомимся в тематической группе чайлдфри. Внутри этой закрытой группы — немало постов чайлдхейтерского характера: здесь высмеивают и обесценивают людей с детьми, «овуляшек» и «яжематерей». А также постят котиков.

Мы встречаемся в кафе. У Алины красивая улыбка, низкий голос и привычка основательно излагать свои аргументы. У девушки историческое образование — на этом в свое время настояли родители — но сейчас она учится на юриста. Говорит, что с детства хотела быть адвокатом. Ее интересует защита прав человека и справедливость.

Она читает французских экзистенциалистов Сартра и Камю, феминистку Симону де Бовуар и увлекается философией Канта. Особенно ценной идеей немецкого философа Алина считает то, что человек является не средством, а самоцелью.

Девушка выросла в Лубнах, небольшом городе в Полтавской области.

«Когда я была маленькой, мне не нравились младшие дети, — начинает Алина свой рассказ. — В отличие от других, я никогда не хотела братика и сестричку. Родители меня слушали: мама сделала три аборта. Все мои желания по поводу этого исполнялись. В детстве я была аутсайдером, а посторонние люди говорили, какая я плохая, эгоистка и т.д.».

У одноклассников Алины были братья и сестры, но она не понимала их радости. Когда в подростковом возрасте девушки начинали говорить о детях, у нее не было к этому никакого интереса.

Алина учится на юристку, читает французских экзистенциалистов Сартра и Камю, феминистку Симону де Бовуар и увлекается философией Канта, Киев, 23 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Когда Алина сменила школу, начались проблемы с травлей.

«В седьмом классе, когда лидер класса спросила, почему я не хочу братика или сестренку, я ответила, что мне не нравятся дети. Она сказала, что меня надо заживо закопать на Гайдае (местное кладбище — ред.). Потом меня обижала учительница трудового обучения: мы должны были на уроках вязать детские носки, а мне это было не интересно. Когда я сказала ей, что не хочу детей, она назвала меня ненормальной и начала ставить мне психиатрические диагнозы», — рассказывает Алина.

Со временем дошло и до физического насилия. Когда Алине было 15, она написала довольно агрессивный пост в соцсети Space.

«Я была возмущена тем, что у меня была мигрень, а меня заставляют уступить место в маршрутке маме с ребенком. Я на это очень обиделась: на эмоциях обиды были всех. Не буду себя оправдывать, тогда я вела себя по-свински. Потом меня в туалете поймали старшеклассницы и сказали: «Мы сейчас тебя утопим в параше». Я смогла за себя постоять, одну из них начала топить. После этого меня вызвала завуч и угрожала психиатрической больницей и детской комнатой милиции», — рассказывает Алина.

После этого девушку не трогали физически, но продолжали давить морально. Обижали также и часть педагогов. У Алины усилились приступы мигрени, которые иногда продолжались до двадцати дней. Родители водили ее к врачам, но причину не находили.

Позже болезнь удалось преодолеть, но флэшбеки с детства остались до сих пор. Уже три года Алина еженедельно посещает психотерапевта, стремится разобраться с детскими травмами.

После обучения Алина начала работать в Киеве: сначала архивистом в нотариате, затем — в консалтинге, сейчас в государственном учреждении. У девушки есть несколько подруг и партнер — парня нашла в группе чайлдфри. Он разделяет ее взгляды на материнство, и пара не планирует заводить детей.

«Если меня сейчас спросят почему я не хочу детей, я отвечу, что хочу приватности. Материнство — это специфическая форма волонтерства и донорства. Я не хочу быть для кого-то волонтером или донором», — говорит она.

«Меня травила учительница трудового обучения: мы должны были на уроках вязать детские носки, а мне это было неинтересно. Когда я сказала ей, что не хочу детей, она назвала меня ненормальной », Киев, 23 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Алина признает, что долгое время была склонна к чайлдхейтерству — ненависти к детям.

«Мне весь мир казался опасным, казалось, что меня все ненавидят, что эти матери меня ненавидят», — рассказывает она. Но сеансы психотерапии, а также курс по психологии толпы дали ей понимание, почему люди так ведут себя и почему не нужно отвечать агрессией на агрессию.

Сегодня к своим коллегам, у которых есть дети, Алина относится вполне положительно.

«Это ответственные люди, которые чего-то достигли, у них есть чувство такта и взаимоуважения. Раньше у меня была агрессивная реакция, когда меня об этом спрашивали. Пообщавшись с психологом, я поняла, что раньше просто отвечала обесценением на обесценение», — объясняет она.

«Например, когда я выиграла на литературном конкурсе, ко мне могли подойти и сказать: «Лучше бы ты ребенка родила, с твоего творчества ничего не получится». Тогда я реагировала агрессивно. Могла ответить: «А чего ты достигла, кроме того, что родила? Ты писать даже не умеешь».

Родители Алины ее выбор принимают и не создают проблем. В то же время репродуктивное давление существует, утверждает девушка. Ей приходилось сопровождать женщин из группы чайлдфри к гинекологам и быть свидетелем того, что иногда даже врачи частных клиник уговаривают женщину не делать аборт и запугивают последствиями.

«Репродуктивное давление — это когда женщине говорят, как и когда рожать, пугают несуществующими проблемами у тех, кто не рожал, а также скрывают последствия беременности и родов. Агитируют рожать даже женщин с хроническими болезнями. Акушерское насилие — это также форма репродуктивного давления», — говорит она.

Родители Алины принимают ее выбор не заводить детей, а парня она нашла в группе чайлдфри, он разделяет ее взгляды на материнство, и пара не планирует заводить детей, Киев, 23 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Какие по вкусу металлические перила больничной койки

Ирине — тридцать семь. Четырнадцать лет назад она решила, что никогда не будет рожать. Никогда не будет ходить к генетикам и репродуктологам, не будет переживать о ходе беременности, не будет делать УЗИ.

Ирина внимательно относится к своему здоровью, заботится о контрацепции и регулярно ходит к гинекологу. Предпочитает врачей мужчин: они меньше комментируют и не дают жизненных советов. И осторожно проводят осмотр.

Сегодня Ира занимается любимым делом, работает редактором на hromadske, интересуется искусством и литературой. Она говорит: вероятность того, что захочет родить ребенка, фактически отсутствует. Но так было не всегда.

«У меня обычная семья, я из небольшого города Черкасской области. У нас по умолчанию считалось нормальным выйти замуж и родить детей. Я тоже очень хотела семью, детей. Я даже фантазировала, что у меня будет семеро детей. Тогда мне казалось, что это должно быть прекрасно. А потом все изменилось», — рассказывает Ира.

Ирина работает редактором, интересуется искусством и литературой и не планирует рожать детей, Киев, 3 марта 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Она закончила университет и нашла работу в Киеве. Хотелось работать и жить. Какое-то время встречалась с парнем. Это был короткий, несерьезный роман «без обязательств». Ни у кого не было серьезных планов на будущее.

«А однажды я проснулась с ощущением, что что-то не так. Что-то изменилось. Визит к врачу расставил все по своим местам. Врач была очень удивлена — сказала, что в своей практике еще не диагностировала незапланированную беременность на таком раннем сроке», — рассказывает Ира.

Известие стало шоком. Ира решила, что имеет право принять решение, оставлять ли беременность. Но парню сказала сразу — он также имеет право принять решение, что делать. Парень думал три месяца — и все это время не выходил на связь. Ира решила оставить ребенка. И родить его самостоятельно.

«Я действительно очень хотела этого ребенка. И я была готова на время пожертвовать работой, карьерой, а также личной жизнью ради этого ребенка. Я сразу знала, что это будет девочка, еще до всех обследований. Я ее так хотела!», — рассказывает она.

Но чувствовала себя Ира нехорошо: что-то постоянно болело, иногда она не могла спать из-за этой боли. После нескольких жалоб попала в больницу на сохранение. Там ставили капельницы и прописывали лекарства. На девятой неделе сделали УЗИ и отпустили домой — сказали, что все будет хорошо.

Несерьезный роман «без обязательств» однажды перерос в незапланированную беременность и необходимость принимать важные решения — Ира решила оставить ребенка, Киев, 3 марта 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Ира уволилась с работы и уехала из Киева. Стала на учет по беременности, проходила все обследования, сдавала анализы. Несмотря на то, что анализы не показывали ничего угрожающего, Иру что-то тревожило. Она просила сделать ей УЗИ на двадцать первой неделе, но врачи отказались — не видели в этом необходимости. Протокольное УЗИ второго триместра назначили на 26-й неделе.

«Это была суббота, я немного опоздала. Специалистка на меня накричала из-за этого. А потом, когда она уже сделала УЗИ, снова начала кричать. Кричала, что я ей испортила настроение на целый день. В тот день, на двадцать шестой неделе беременности, у моей девочки обнаружили несовместимую с жизнью патологию головного мозга», — рассказывает Ира.

На следующий день врачи провели МРТ (магнитно-резонансная томография) и консультацию в центре генетических исследований. Перед каждым новым анализом Ира надеялась, что все это окажется неправдой. Но диагноз подтвердился. Ребенок не имел никаких шансов на жизнь и мог умереть внутриутробно еще до рождения.

«Я плохо помню те дни, мне казалось, что все, что происходит вокруг — вообще не про меня. И я несколько дней жила с ощущением ужасного стука внутри живота», — говорит Ира.

«Во вторник, 14 февраля, меня положили в больницу, там я пролежала два дня. Два дня вызывали роды. На меня все кричали. Я помню многоместную палату: постоянно менялись женщины, одна за другой, они приходили на прерывание замершей беременности и быстро выписывались. Я помню, как им завидовала в этот момент, проведя два дня в ожидании. Мне кажется, я на всю жизнь запомнила, какие по вкусу металлические перила больничной койки.

Когда ребенок родился, мне не дали на него посмотреть. И я не уверена, что это плохо. Не думаю, что была готова это сделать в тот момент. В четверг меня выписали из больницы».

Иру поддерживали родные люди. Хотя родителей рядом не было, в больнице от нее не отходила тетя. Психолога рядом не было.

«На двадцать шестой неделе беременности, у моей девочки обнаружили несовместимую с жизнью патологию головного мозга, ребенок не имел никаких шансов на жизнь», Киев, 3 марта 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

После родов врачи еще долго разбирались с причиной патологии мозга ребенка, проводили исследования. Но точной причины так и не нашли — сказали, что это может быть что угодно, в том числе и обычная таблетка обезболивающего, которую девушка могла выпить на раннем сроке беременности.

В то же время, когда врачи внимательнее посмотрели на УЗИ с девятой недели, сказали, что уже по нему можно было ставить диагноз. Аборт на 9-й неделе по сравнению с искусственными родами на 26-й, был бы совершенно другой историей. Почему врачи не увидели этого вовремя, почему не обратили внимания на просьбы провести дополнительное УЗИ — неизвестно.

Когда Ирина пришла в себя, то поняла: больше никогда не захочет иметь дело с беременностью, врачами и роддомами.

«Я до сих пор помню, как на меня кричала врач во время УЗИ. Я понимаю, что, возможно, она это делала не со зла. Возможно, она сама этого не ожидала, и это была психологическая атака. Но и потом мне пришлось много всего выслушивать. В какой-то момент мне казалось, что я какое-то чудовище. Поэтому потом, когда я отошла, я поняла, что не хочу больше знать об этом. Я приняла это для себя как данность, как факт. И я подумала, что у меня есть возможность иначе реализовать себя в этой жизни», — рассказывает Ира.

С тех пор прошло много лет. Ирина говорит, что благодарна своей семье за то, что годами об этой истории никто не вспоминает и никто не давит по поводу детей и материнства. Не чувствует она давления и со стороны партнера. Но это правило не касается широкого круга родственников.

«Я не люблю семейные праздники с большим количеством родственников. Я просто обхожу эту тему, потому что она для меня травматична. А для людей — нет. Для них нормально напомнить, что мне 37 лет, и спросить, почему у меня нет ребенка. Мужчину не нашла? Так роди для себя. Ну, когда уже? Я не могу понять, почему в нашем обществе это считается нормой», — говорит Ира.

Чтобы мы создавали больше важных материалов для вас, поддержите hromadske на платформе Спiльнокошт. Любая помощь имеет большое значение.

Ирина благодарна своей семье за то, что годами об этой истории никто не вспоминает и никто не давит в отношении детей и материнства, Киев, 3 марта 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Отложенное материнство: замороженные яйцеклетки, поиски себя и карьерные преимущества

Дарье — двадцать восемь. Она политолог, работает аналитиком в Группе изучения гибридных угроз Украинского кризисного медиа-центра. Дарья не придерживается классической идеи чайлдфри о том, что у нее никогда не будет детей. Но ее интересуют идеи отложенного материнства и право женщины не становиться матерью только потому, что она достигла репродуктивного возраста.

Дарья принадлежит к поколению, рожденному в самом начале 1990-х. Это эпоха распада Советского Союза, эпоха бедности и большого социального стресса. В те годы количество абортов в Украине превышало миллион в год: в полтора раза больше количества рождений. Дети, родившиеся в начале 90-х, были свидетелями социальных потрясений и экономических проблем. Иногда они мало видели родителей, которые работали на нескольких работах и у них не было времени на общение с детьми.

Дарья не категорична в вопросе рождения детей, но ее интересуют идеи отложенного материнства и право женщины не становиться матерью только потому, что она достигла репродуктивного возраста, Киев, 26 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Сегодня Дарья, как и многие ее ровесники, не спешит с материнством, хотя к детям относится вполне положительно:

«Дети от четырех до шести лет очень интересные, у них невероятно развит внутренний мир, с ними очень интересно общаться. А сыну моей лучшей подруги недавно исполнилось полгода, мне нравится играть с ним. Он для меня — ребенок моей подруги, действительно очень хороший мальчик, для меня он личность. Но я не чувствую такого, что я беру младенца на руки и автоматически хочу себе такого же».

Материнство в зрелом возрасте имеет свои преимущества, убеждена Дарья. Она приводит пример проведенного в Дании исследования, которое показало, что женщины старшего возраста менее склонны к насильственным и нервным реакциям по отношению к своим детям. Соответственно, их дети вырастают ментально здоровыми. Есть еще одно, британское, исследование, которое показало, что женщины, которые откладывали материнство до возраста 30+, не теряли материальные или карьерные возможности, а наоборот — получали их.

В Украине таких исследований не проводили. Между тем Дарья и ее сверстники на собственном опыте испытывают репродуктивное давление. Это, прежде всего, навязчивые вопросы от родственников или окружения. Репродуктивным давлением также является вопрос о материнстве при устройстве на работу, чрезмерное внимание к этому на работе. И противостоять ему в Украине достаточно трудно, убеждена Дарья:

«Мне повезло, у меня никогда не спрашивали об этом работодатели. Но родители регулярно спрашивают, хотя они интеллигентные и прогрессивные люди. Намекают, что они очень хотели бы увидеть внуков, и спрашивают, когда это может произойти. Когда у нас завершились отношения с моим бывшим парнем, родители все равно говорили, что хотят двух внуков. Мне было мучительно и смешно одновременно. Я подумала: а как это работает, по-вашему?»

«Родители регулярно спрашивают о материнстве, хотя они интеллигентные и прогрессивные люди. Намекают, что они очень хотели бы увидеть внуков, и спрашивают, когда это может произойти» Киев, 26 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Дарья и ее сверстники рожать не спешат. Но они в большей степени, чем их родители, задумываются над тем, как правильно строить отношения с детьми.

«Ребенок — это не вещь, которая тебе принадлежит. Ранее ребенок мог быть инструментом удовлетворения собственных потребностей или целей, но не было понимания ценности самого ребенка. Не было понимания, что ты тратишь много ресурсов, но эти ресурсы тебе никто не обязан возвращать. Это такая добровольная любовь, и, мне кажется, что у поколения наших родителей не часто есть понимание ценности самого ребенка и добровольности этой любви», — говорит она.

Сама Дарья стремится сначала разобраться со своей жизнью, понять себя — а уже потом задумываться над тем, чтобы дать жизнь другому человеку.

«Сейчас наиболее здоровая модель — это понимание того, что ребенок — отдельный автономный организм. Я хочу иметь собственные ресурсы, избавиться от навязанных мне идей, в частности, и о «стакане воды» в старости. Мне хочется разобраться с собой, отбросить все стереотипы о материнстве, чтобы я могла быть хорошим партнером для своего ребенка. Вежливым, но авторитетным партнером для своего ребенка, если он у меня будет», — говорит она.

У репродуктивного возраста женщины есть свои пределы, и время на размышления, поиски себя и саморазвитие могут стать потерянным временем, если слишком затянуть. Но это не пугает Дарью.

«Я для себя рассматриваю несколько вариантов, и не все из них связаны напрямую с моим телом. Можно заморозить яйцеклетку. Это один из вариантов: я могу об этом подумать чуть позже, когда будут материальные возможности. Кроме того, я рассматриваю не только вариант биологического отцовства, для меня генетическое родство не является приоритетом. Это может быть и усыновление», — говорит она.

«Мне хочется разобраться с собой, отбросить все стереотипы о материнстве, чтобы я могла быть хорошим партнером для своего ребенка», Киев, 26 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Риски для здоровья, феминизм и право на выбор

Диане Марцинковской — двадцать семь. У нее образование филолога, а сейчас девушка учится на магистерской программе из американских студий в Германии. Уже семь лет Диана в отношениях со своим парнем. Девушка считает себя чайлдфри, хотя не исключает, что со временем может изменить свое мнение.

«Года три назад я начала задумываться о детях: начала читать о беременности, родах, о других темах, которые связаны с воспитанием детей. Тогда же начала понимать, что не хочу через все это проходить. Даже чисто физиологически это большие риски и последствия для здоровья, это в корне изменит жизнь. Кому-то все дается легко, без последствий, но как можно быть уверенной? — рассказывает она. — Я понимаю, что не готова к этому ни физически, ни психологически».

Диана говорит, что репродуктивного давления пока почти не чувствует: в ее окружении нет тех, кто ставит неуместные вопросы. Только мама время от времени напоминает, что дети — это счастье.

Диана Марцинковская живет в Германии, встречается с парнем, считает себя чайлдфри, хотя не исключает, что со временем может изменить свое мнение

предоставленное hromadske

Диана считает себя феминисткой и осуждает чайлдхейтеров за то, что они направляют свою агрессию на уязвимые группы: женщин и детей. Но не считает, что женщины должны нести ответственность за демографические вызовы, низкую рождаемость и кризис из-за этого пенсионной системы.

«Матери — одна из наиболее уязвимых групп общества, женщины подвергаются дискриминации при приеме на работу и при оплате труда, процент достаточно высок. Отцы, зато нередко становятся бывшими и для ребенка тоже: вспомнить хотя бы задолженность по выплате алиментов. Кроме этого, у нас есть проблемы с количеством детских садов и ясель, а едва ли не каждая женщина, которая рожала, сталкивалась с акушерским насилием. Не слишком цинично, учитывая вышеизложенное, возлагать на женщин еще и ответственность за пенсионную систему и демографический уровень?» — риторически спрашивает она.

Увеличить количество населения можно другими способами, убеждена Диана. Например, через создание дружественной к детям и матерям среды, путем внедрения декретного отпуска для отцов. В хороших и спокойных условиях больше людей задумываются о рождении детей, уверена она.

«Рожать ребенка или нет — выбор каждого человека, а не принуждение. В семьях, где есть нежелательные дети, именно дети и страдают больше всего. Каждый из нас имеет право на любые желания. Если человек не хочет брать на себя ответственность за отцовство — это нормально, и человек не становится от этого хуже», — подытоживает Диана.

Диана не считает, что женщины должны нести ответственность за демографические вызовы, низкой рождаемости и кризис из-за этого пенсионной системы

предоставленное hromadske

Материнский инстинкт, личный комфорт и жизненные приоритеты

Ирине Якубовской — тридцать один. Она музыкантка, которая недавно выпустила свой первый альбом «Кому» и представила его на радио.

Сейчас девушка работает на радио музыкальным редактором, любит кошек и путешествия. Особенно привлекают Ирину скандинавские страны. Она не боится одиночества и любит побыть наедине с собой.

Как и другие героини нашего материала, Ирина — чайлдфри. Замуж она вышла семь лет назад, но детей у супругов нет. Сначала просто не спешили с этим, откладывали, а потом Ирина поняла: жизнь ее вполне устраивает.

«Когда я в юности думала о своей жизни, мне казалось очевидным, что надо замуж, надо, чтобы были дети. Это привычный порядок вещей. А потом я это все откладывала и откладывала, и, наконец, задумалась: а я просто откладываю или мне это совсем не нужно? И зачем мне идти по сценарию, который мне почему-то навязывают? Почему у меня не может быть других жизненных приоритетов?» — начинает свой рассказ Ирина.

Ирина пишет музыку и работает на радио, замужем уже семь лет, но детей у супругов нет, Киев, 28 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Девушка признается, что идеи чайлдфри приходили к ней постепенно, но пока она уверена, что дети ей не нужны.

«Я не чувствую в себе никакого материнского инстинкта. Он уже должен был проснуться, ведь мне уже пошел четвертый десяток. Зачем мне заводить ребенка, если я не буду чувствовать к нему любви? Чтобы просто передать кому-то свои гены? Или из-за какого-то мифического тиканья часов?» — говорит она.

Муж Ирины чайлдфри себя не называет, избегает этого определения. Вместе с тем на детях не настаивает, разговоров о планировании не заводит. Ему тоже комфортно без детей, считает Ирина.

Первые годы после свадьбы часто спрашивали о детях, но со временем такие вопросы возникали все меньше. В начале это Ирину раздражало, особенно когда об этом спрашивали посторонние люди — знакомые или соседи. Но со временем она научилась не обращать на это внимания или отвечать шуткой.

Родители время от времени намекают, что сверстники Ирины уже по третьему ребенку родили, или напоминают о «стакане воды в старости». Но Ирина уже привыкла на это не обращать внимания. Родители пока думают, что это все по молодости — мол, перебесится и еще родит.

Из-за навязчивых и бестактных вопросов гинекологов, вроде «Когда рожать будем?», Ирина перестала ходить в государственную поликлинику. Теперь в случае необходимости обращается в частную.

«Я не чувствую в себе никакого материнского инстинкта. Он уже должен был проснуться, ведь мне пошел четвертый десяток », Киев, 28 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

Чайлдфри — это о выборе, о праве строить собственную жизнь, убеждена Ирина.

«Я хочу увидеть фьорды, а кто-то не хочет. Так же кто-то хочет уже третьего ребенка, а я не хочу никакого. Не все хотят одного и того же, и это вполне нормально», — объясняет она.

Ира спокойно относится к детям знакомых и настаивает на том, что чайлдхейтеры и чайлдфри — это разные вещи:

«Очень часто ставят знак равенства между чайлдфри и чайлдхейтерами. Нередко можно услышать глупости о том, что если женщина чайлдфри, то она стремится принудительно отправить всех на стерилизацию или всех беременных заставила бы идти на аборт. Но лично я искренне радуюсь, когда у моих друзей появляется желанный ребенок».

В то же время пролайферские плакаты, которые все чаще расклеивают по городу и в транспорте, Ирину откровенно раздражают.

«Они призывают рожать, даже если беременность угрожает жизни женщины. Если тебя изнасиловали — тоже рожай. Ребенок — дар божий и никак иначе. Миссия пролайферов — воспрепятствовать прерыванию беременности при любых обстоятельствах. А что будет дальше, как там будет жить (и будет ли вообще жить?) та женщина, как будет жить этот ребенок, их вообще не волнует», — возмущается Ирина.

«Я за то, чтобы, если заводить детей, то это был бы абсолютно осознанный выбор. Ребенок — это ваша ответственность на ближайшие восемнадцать лет, а то и дольше. Вы формируете новую личность. Вы можете сделать из нее отзывчивого человека, а можете сделать психопата. И это ваша ответственность. И поэтому меня считают безответственной. Хотя, как по мне, более ответственно не заводить детей вообще, чем родить и «забить» на их воспитание».

«Очень часто ошибочно ставят знак равенства между чайлдфри и чайлдхейтерами. Лично я искренне радуюсь, когда у моих друзей появляется желанный ребенок», Киев, 28 февраля 2020 года

Анастасия Власова/hromadske

читайте также

Ненависть и контейнирование | Журнал Практической Психологии и Психоанализа

Что я называю ненавистью?

Обычно ненавистью называют некую интенсивную неприязнь. Ненависть может быть по большей части рациональной, например, когда мы ненавидим незнакомца, вторгшегося в семейный дом и его развалившего. Она может быть полностью иррациональной, когда ребенок ненавидит шпинат за его цвет. Она может быть довольно сложной, когда нас подводит кто-то, кому мы доверяли — тогда мы можем ненавидеть также себя за то, что позволили себя одурачить тому, кто не заслуживал доверия.

Мы все способны ненавидеть. И длительность этой ненависти может разниться от коротких вспышек до продолжительных периодов, которые могут тянуться всю жизнь, и даже в течении жизни нескольких поколений. Мгновенную вспышку ненависти испытывает, например, ребенок, которому не удалось добиться своего. Длительную ненависть человек может испытывать к сопернику, который воспринимается как угроза для значимых отношений. И существует та постоянная и обычно иррациональная ненависть, которую некоторые люди испытывают к определенным группам людей, или к определенной нации или расе. Мы можем ненавидеть некоторых людей за то, что они слишком похожи на нас, поскольку они отвлекают от нас внимание, когда мы хотим, чтобы нас считали уникальными. Точно так же мы можем ненавидеть других людей за то, что они непохожи на нас, а их манеры или обычаи кажутся нам странными — противоречат нашему пониманию того, как следует жить или вести себя. И в частности мы можем ненавидеть некоторых людей, потому что усматриваем в них то, что не хотим усматривать в себе самих.

Что я называю контейнированием?

В детском возрасте нам необходимо обнаружить, что есть значимые другие, особенно родители, которые способны справиться с тем, с чем мы в себе пока еще справиться не можем. К числу таких вещей относятся наш гнев, наша деструктивность и наша ненависть. Если наши родители не в состоянии обеспечить такое контейнирование, мы, вероятно, будем стараться найти его у других. Но если мы не найдем нужного нам контейнирования и у других, скорее всего, мы вырастем с убеждением, что в нас есть нечто такое, чего чересчур много для кого угодно.

Если ребенку не удалось найти у других адекватного и надежного контейнирования, его развитие может пойти по одному из следующих двух путей. Один состоит в том, что ребенок начинает выходить из-под контроля, и становится все труднее с ним справляться. Это бессознательный поиск прочного контейнирования, которое еще не было найдено, контейнирования, которого было бы наконец достаточно и которое смогло бы справиться с тем в ребенке, с чем пока никто, по-видимому, справиться не смог. Его, это контейнирование, все еще ищут у других. Винникотт считает, что такой ребенок все еще бессознательно надеется, что найдет то, что ему нужно. Другие последствия наблюдаются, когда ребенок начинает развивать ложную самость, поскольку у него¹⁾ возникло чувство, что он один должен нести ответственность за контейнирование того, с чем остальные, по-видимому, справиться не в состоянии. «Ложной самостью» я называю здесь ту маску для окружающих, которую иногда развивает неуверенный в себе ребенок и под которой он становится способным скрывать свои самые истинные мысли и чувства. При естественном ходе вещей его поведение бы ухудшилось, но он становится покладистым, стремится угодить, так что оказывается неестественно хорошим. Дети такого типа, по-видимому, потеряли надежду найти у других то, в чем они испытывают самую глубокую потребность.

Такой ребенок может начать бояться, что родители не выживут, если не защищать их постоянно от того в нем самом, что, по его ощущениям, будет для них чересчур. Тогда ребенок в своей душе «заботится» о родителях, которые только внешне будто-то бы заботятся о нем.

Ненависть и ее связь с контейнированием

Как я уже сказал, мы все способны ненавидеть. Дети тоже способны ненавидеть, и зачастую их ненависть гораздо более безусловна и конкретна, чем у большинства взрослых. Дети склонны к колебаниям между абсолютной любовью и абсолютной ненавистью. Мы, взрослые, можем спокойно называть это «амбивалентностью». Но ребенок никак не может спокойно к этому относиться. Часто маленький ребенок чувствует необходимость удерживать эти два состояния души обособленно друг от друга, поскольку просто не может справится с конфликтом столь противоположных чувств в отношении одного и того же человека. Многое зависит от того, как понимается и как воспринимается ненависть ребенка. Для матери один из самых трудных моментов — обнаружить, что ребенок ее ненавидит, относится к ней так, будто она — плохая мать, тогда как на самом деле она изо всех сил старается быть хорошей матерью. Например, когда ребенок настаивает на своем, ему необходимо найти родителя, знающего, когда сказать «Нет». Но ребенок, который не получил требуемого, часто впадает в «бешенство», пытаясь сломить твердое сопротивление родителя. Родитель может не выдержать криков и воплей и уступить, и ребенок получит то, на чем настаивает.

Обычная проблема с такими вспышками «бешенства» (tantrum) заключается в том, что зачастую ребенок специально пытается вызвать ими смятение у родителя, чтобы увеличить шансы на получение желаемого. В такие моменты от матери может потребоваться вся ее уверенность, чтобы сохранить свою любовь к ребенку, особенно когда у нее вызывает чувство, что отрицательный ответ означает отсутствие любви. Стоит отметить, что искушение матери уступить вспышкам раздражения ребенка зачастую обусловлено ее желанием показать и ощутить свою любовь, поскольку глубоко внутри ею может двигать бессознательное желание заглушить ощущение ненависти — в себе или в ребенке.

Когда родители или воспитатели слишком легко уступают бешенству ребенка, для него это «бессмысленная победа». Такие дети в результате могут вновь и вновь прибегать к настоянию на своем чтобы получить «доказательство» любви. Но это доказательство ничего не значит, поскольку не может заменить ощущение действительно глубокой любви, любви родителя, способного вынести направленную на него ненависть. Зачастую на отыскание именно этой твердости и контейнирования, в способности родителя установить пределы [допустимого], и направлены бессознательно приступы раздражения ребенка и другие формы плохого поведения.

К сожалению, не находя необходимого контейнирования, ребенок может развить растущее чувство того, что в его поведении, по-видимому, есть нечто, с чем родитель не в состоянии справиться. Вместо того, чтобы принять и помочь контейнировать то, что может начать ощущаться как неконтролируемое «чудовище» в ребенке, родитель иногда как будто пытается «откупиться», уступая требованиям ребенка. Такой ребенок в результате оказывается лишенным чувства более глубокой [родительской] любви, а также того чувства безопасности, которое обеспечивается прочным, но заботливым контейнированием. Тогда ребенок может ощутить, что внутри него как будто действительно есть что-то плохое, как в его гневе или ненависти, чего оказывается чересчур даже для родителя, который не способен с этим справиться.

Экскурс в теорию

Я приведу здесь несколько теоретических положений, которые оказались полезными в моей клинической практике, когда она касалась таких вопросов, как ненависть и контейнирование.

Я много цитирую здесь Винникотта, но не потому, что являюсь его последователем — то есть, я не пытаюсь применять его теории в своей клинической практике. Просто так получилось, что, следуя за своими пациентами, я довольно часто возвращался к Винникотту, осмысливая то, с чем сталкивался в своем кабинете. То же самое часто оказывалось верным по отношению к некоторым работам Биона.

1) Представление Винникотта об «антиобщественных склонностях».

Винникотт отмечал, что ребенок, лишенный чего-то важного для ощущения безопасности и роста, и лишенный этого слишком надолго, может стремиться к получению недостающего компонента символически, путем воровства — если еще надеется на его обретение. Он также полагал, что и в деструктивности (другой выделяемой им форме антиобщественных склонностей) могут сходным образом проявляться поиски ребенком чего-то недостающего: контейнирования, что предусматривало бы более полное ощущение жизни [aliveness], чем то, которое ранее представлялось ребенку вполне доступным.

Самое важное в этих различных формах предделинквентного [чреватого правонарушениями] поведения — чтобы нашелся кто-то, кто мог бы распознать в них бессознательный поиск; кто бы мог соответствовать тому, что Винникотт называет «моментом надежды» (Winnicott, 1956: 309). Он подразумевает тем самым, что ребенку требуется найти кого-то, кто бы мог распознать бессознательный поиск, выражающийся в его плохом поведении, бессознательную надежду на то, что это поведение будет понято и найдется кто-то, способный соответствовать выражающейся в нем потребности.

Если момент надежды находит отклик, будет уделено внимание потребности, выражаемой в плохом, и даже злобном поведении, и оно постепенно может стать ненужным. Происходит это потому, что ребенок начинает находить то контейнирование, которого не хватало и которое он бессознательно искал.

Однако если момент надежды не находит отклика, можно ожидать, что плохое (предделинквентное) поведение усилится и будет вызывать все больше проблем. Бессознательный поиск выйдет за рамки семьи и охватит других людей, таких как учителя и, возможно, даже полицейские. Однако может случиться так, что ребенок в предделинквентном состоянии начнет наказывать мир вне дома и семьи за глухоту к его потребности, и предделинквентное поведение может вылиться в настоящие правонарушения, а иногда даже в серьезные преступления. Наибольшее контейнирование, если оно вообще будет найдено, может в итоге обретаться в таких учреждениях, как больница или тюрьма, а не в отношениях с человеком.

2) Винникотт напоминает нам, что растущий ребенок, и особенно подросток, нуждается в поиске конфронтации с родителями или другими взрослыми. Об этом он говорит: «Конфронтация является частью контейнирования без оттенков кары и возмездия, но обладающего собственной силой» (Winnicott, 1971: 150). Он также предупреждает нас, что если родители пасуют перед этими нуждами растущего ребенка, он или она может обрести ложную зрелость. Подростка подстерегает здесь опасность стать не зрелым взрослым, а тираном, ожидающим, что все будут ему уступать.

3) В своей статье «Использование объекта» Винникотт исследует потенциально созидательные аспекты деструктивности. Он описывает, как ребенок, фантазируя, может «разрушать» объект в своей психике. ³⁾ Его потребностью в этом случае является способность внешнего объекта (то есть реальных родителей или реального аналитика) пережить такое разрушение без разрушения (collapse) или отмщения. Тогда обнаружится, что внешний объект (то есть родитель или аналитик) обладает собственной силой, а не только той, которая, путем фантазирования, была ему «дана» ребенком или пациентом, защищающим его от всего того, что для него чересчур, и что он, предположительно, не мог бы вынести.

4) В своей статье «Ненависть в контрпереносе» Винникотт говорит: «Аналитик должен быть готов выдерживать напряжение, не надеясь на понимание со стороны пациента того, что он делает, — возможно, на протяжении долгого времени. Чтобы справиться с этим, он должен без затруднений осознавать свой страх и свою ненависть. Он находится в позиции матери нерожденного или новорожденного ребенка. В конце концов ему неплохо было бы найти возможность объяснить пациенту, чту он преодолел ради пациента, но анализ может и не зайти настолько далеко». (Winnicott, 1947, p. 198)

5) Я также счел описание Бионом контейнирования чрезвычайно полезным для практической работы. В своей статье «Теория мышления» (Bion, 1962) Бион говорит об ощущении ребенком того, что он умирает. Ребенку настоятельно необходимо сообщить этот страх матери, и под влиянием такого дистресса у матери может возникнуть чувство чего-то неуправляемого. Однако если мать способна вынести этот удар и понять, что ей сообщается и почему, возникнет возможность того, что ребенок получит свое состояние испуга назад, но оно уже будет управляемым благодаря способности матери справится с ним в себе самой. Но дальше Бион описывает неудачу контейнирования. Он говорит: «[Однако] если проекция не принимается матерью, ребенок чувствует, что его ощущение того, что он умирает, лишается своего смысла. Тогда ребенок реинтроецирует, но не страх умирания, ставший переносимым, а безымянный ужас». (Bion, 1967:118)

Не так уж редко пациенты привносят в аналитическое отношение нечто от этого «безымянного ужаса», о котором говорит Бион. В этом случае пациент нуждается в том, чтобы аналитик был способен выдержать воздействие того, что ему сообщается, и действительно поддерживать контакт с этим ощущением. Но может потребоваться долгое время, чтобы пациент счел безопасным поверить, что контейнирование аналитиком его «безымянного ужаса» существует реально, а не исключительно в его воображении.

Клинический пример

Я вкратце представлю здесь клинический пример ребенка, с которым меня попросили вести «дополнительные занятия по чтению с психотерапевтическим подходом». Девочку направил ко мне аналитик ее матери. (Работу с этим ребенком я описал в своей второй книге, «Дальнейшее обучение от пациента», в главе «»Ребенок указывает путь».) У девочки, которую я назвал Джой, было два брата, старший и младший, и не было сестер. К моменту нашей первой встречи ей исполнилось 7 лет. Я узнал от направившего ее аналитика, что ее матери было очень трудно смириться с тем, что у нее родилась дочь, она открыто обожала своих сыновей, но по отношению к Джой вела себя холодно и отчужденно. Я также услышал, что мать не могла выдержать, когда Джой заставляла ее чувствовать ненависть²⁾ к себе, выказывая свою ненависть по отношению к ней. Поэтому она, вместо того, чтобы устанавливать пределы допустимого и выдерживать приступы ярости, следующие за ее попыткой сказать дочери «Нет», попустительствовала Джой. В результате Джой позволялось делать все, что она хотела, и получать все, что она хотела. Поэтому Джой стала по-настоящему «испорченным ребенком».

Неудивительно, что в ходе моей работы с ней Джой подвергла меня весьма суровым испытаниям и стала со мной очень требовательной. Когда же я говорил «Нет», она сердилась. Она сердилась иногда настолько сильно, что начинала пинать меня или пыталась укусить меня или оцарапать.

К счастью, ее мать разрешила мне вести себя с Джой строго, поэтому она была готова услышать вопли Джой, иногда доносившиеся из моего кабинета. Затем было несколько случаев, когда я вынужден был держать беснующуюся Джой, пока она не успокаивалась.

Я обнаружил, что могу держать Джой таким образом, что она не может пнуть, оцарапать или укусить меня. В такие моменты она начинала кричать: «Отпусти, отпусти!». Каждый раз я спокойно отвечал на это: «Не думаю, что ты уже готова сдерживаться (hold) сама, поэтому я собираюсь держать (hold) тебя, пока ты не будешь готова сдерживаться самостоятельно«.

В этих случаях, а их было несколько в ходе первых месяцев моих занятий с ней, Джой всякий раз кричала «Отпусти, отпусти», но от раза к разу все менее решительно. Тогда я стал говорить ей: «Думаю, ты уже, наверное, готова сдерживаться сама, но если нет, я снова буду тебя держать».

После этого Джой успокаивалась, и всякий раз, когда это случалось, она затем шла на сотрудничество и начинала заниматься каким-нибудь творчеством. Это повторилось несколько раз, и Джой продемонстрировала, что начала обретать со мной безопасность нового типа. Что бы не казалось ей в себе неподвластным контролю «чудовищем», с которым не могла справиться ее мать, она чувствовала, что я могу справиться с этим. Таким образом она оказалась способной перенимать что-то от моего сдерживания (holding), что помогало ей сдерживать себя. Ее взгляд на себя стал меняться, и вместе с этим изменилось ее поведение.

Следует отметить, что вышеизложенный пример взят из моей работы в качестве коррекционного педагога (до того, как я прошел обучение психоаналитическому способу работы) с ребенком, который в свои почти семь лет еще не умел читать. В то время, такое физическое удерживание ребенка учителем в определенных обстоятельствах рассматривалось как вполне приемлемое и не считалось подозрительным. В наши дни предпринимаются шаги, чтобы защитить детей от актуального или потенциального злоупотребления (abuse). Все же, этот случай иллюстрирует, что в каких-то ситуациях ограничения являются важнейшей частью удерживания. Это верно и для психоаналитической работы. Но в аналитической работе мы должны найти способы контейнирования пациента посредством слов и через характер нашего отношения и присутствия на сессии. Мы не должны прибегать к физическим мерам,поскольку в совершенно другом сеттинге психоанализа и психотерапии они неприемлемы.

Следующий клинический пример

Теперь я опишу часть своей работы с пациентом, который чувствовал, что оба его родителя серьезно его подвели. Отметьте, пожалуйста, что я затрону только те моменты, которые касаются темы моего доклада.

Я буду называть своего пациента г-н А. Он появился на свет в результате поздней и незапланированной беременности. Его мать уже имела четырех детей, младшему из которых было 7, когда родился г-н А. Его отец был алкоголиком, редко способным (если способным вообще) на то, чтобы поддержать мать г-на А. или уделить внимание своему последнему ребенку. Отец умер, когда моему пациенту шел второй десяток.

Г-н. А. вырос, опасаясь что-либо требовать от своей матери. Однако когда время от времени он все же осмеливался делиться с ней своими огорчениями, зачастую у него создавалось впечатление, что она не способна выдержать даже самую естественную его потребность в ней как в матери.

В результате г-н А. начал чувствовать, что его оказалось для матери чересчур много. Поэтому он пытался защитить ее от того, что на самом деле чувствовал, и, в частности, от всех своих насущных потребностей. Он часто ненавидел ее, но притворялся, что любит. Подобным же образом он чувствовал, что мать часто притворяется, что любит его, тогда как он ощущал, что на самом деле она его ненавидит. И он начал воображать, что она не хотела, чтобы он родился.

Чтобы избежать ужасающих последствий своей ненависти — и предполагаемой ненависти матери — г-н А. научился быть хорошим ребенком, помощником, хотя это ощущалось как поверхностное отношение и фальшь. Г-н А. стал боятся того, что быть нуждающимся в чем либо. Также он стал бояться критически относиться к другим, и особенно опасался своего гнева. Он чувствовал, что гнев этот будет смертоносным.

В связи с этим г-н А. рассказал мне ключевое воспоминание своего детства, которое относилось ко времени, когда ему было 4 года. Он помнил, что больше всего ненавидел своих родителей, когда они дрались. В одном таком случае, когда они дрались в соседней комнате, он начал думать, что они собираются убить друг друга, потому что шум был ужасный. Внезапно драка прекратилась, и наступила мертвая тишина. Г-н А. сразу же подумал, что он убил своих родителей, потому что слишком сильно ненавидел их, когда они дрались. В панике он побежал за помощью к соседям и сказал им, что родители мертвы. Позже он вспомнил, что был жестоко наказан родителями за то, что привлек посторонних к тому, что происходило в семье.

Долгое время г-н А. постоянно и настойчиво изучал мое лицо в течение каждого сеанса. Также он внимательно прислушивался к моему голосу, улавливая знаки, указывающие, как он полагал, на мое «настроение». Скоро стало ясно, что он почти все время ожидает, что я буду его критиковать, отвергать его, буду с ним нетерпелив, буду на него сердиться, и так далее, и тому подобное. Сколь бы теплые чувства я по отношению к нему ни испытывал (хотя я никогда ему этого не говорил, тщательно избегая утешений), он ни разу не осмелился поверить, что я могу хорошо к нему относиться.

Однажды во время сеанса (шел третий год анализа) г-н А. внезапно обрушился на меня [с упреками]; он заговорил со мной (точнее, выговаривал мне) совсем не так, как раньше. Он сказал следующее:

«Я пришел к выводу, что как аналитик Вы совершенно бесполезны. Я абсолютно ничего не получил от этого анализа. Это была совершенно пустая трата времени. Вы дрянной аналитик: по крайней мере, для меня. Может быть, Вы приносите какую-то пользу другим людям, но мне Вы никакой пользы не принесли».

В этом духе г-н А. продолжал высказываться большую часть сеанса. Он никогда не говорил со мной подобным образом, и я никогда не слышал, чтобы он так говорил с кем-то другим. Обычно он был очень озабочен тем, чтобы подстроиться к собеседнику, стараясь угодить, не надоедать, ничего не требовать и уж точно не выказывать никакой критики.

Внутренняя супервизия

В своем контрпереносе я отметил два совершенно различных отклика. Я воспринимал то, что г-н А. говорил мне, как довольно разрушительную атаку на меня, и понимал, что легко могу ощутить себя серьезно оскорбленным. Я мог бы также обнаружить, что ненавижу того, кто с такой силой обрушивался на мое отношение к себе как к аналитику. Но вместе с тем я также начал чувствовать некоторый терапевтический оптимизм. Этот пациент столь значительную часть своей жизни соотносился с другими людьми через ложную самость. Теперь же, казалось, он позволил себе говорить из такого места в себе, в котором ощущалось гораздо больше реального. Возможно, это могло бы стать началом прорыва. На протяжении большей части сеанса я хранил молчание, принимая атаку так, как она велась, и стараясь от нее не защищаться. Затем, перед самым концом встречи, я сказал ему:

«Я должен очень серьезно отнестись к тому, что Вы говорите. Вполне возможно что я действительно подводил Вас так, как Вы говорите. Так что я должен обдумать это очень тщательно. Но в то же время не могу не отметить, что Вы заговорили со мной так, как, я думаю, Вы никогда не чувствовали себя способным разговаривать со своей матерью; или, насколько я знаю, с другими людьми».

Некоторое время г-н А. молчал, а потом ответил: «Да, это правда».

На следующем сеансе г-н А. сказал, что он ощутил огромное облегчение, когда я позволил ему говорить со мной так, как он говорил. Он не мог себе представить, что я буду в состоянии принять это, но я не пал духом и не отомстил. Его отец впал бы в прострацию. Его мать бы отомстила.

Я отметил, что в своей реплике я упомянул только его мать, но он добавил также к этому своего отца, и это было весьма уместным дополнением к моим словам.

Теперь я опишу фрагменты двух сеансов из следующего года анализа. Эти сеансы произошли на неделе, когда я собирался отсутствовать в четверг и в пятницу. Очевидное содержание этих сеансов вращается вокруг темы, которую я назову «капающая труба».

Понедельник

Сначала г-н А. помолчал, а потом стал рассказывать мне о проблеме с его жильем, которая все никак не решалась. Речь шла о капающей трубе, которая не давала ему спать по ночам, но в связи с этим никто ничего не предпринимал. К сожалению, домовладелец жил далеко, так что сам не видел, в чем проблема. Он только слышал о ней от моего пациента.

Наконец проблеме вроде бы решили уделить внимание. Перед выходными должен был зайти слесарь, но [на выходных] труба продолжала капать. Пациент не знал, смог ли слесарь вообще прийти в пятницу, или же он пришел, но не смог разобраться, где протекает труба. И г-н А. знал, что одно окно заклинено, так что если слесарь и пытался выглянуть из этого окна, он не смог бы этого сделать. ⁴⁾ Он бы не смог увидеть, где именно протекает труба — и протекает ли она вообще.

Г-н А. снова связался с домовладельцем, который сказал, что попросит слесаря зайти сегодня. Затем пациент замолчал, явно ожидая, что я что-то скажу.

Внутренняя супервизия

Пока г-н А. молчал, я размышлял над тем, к чему в анализе он мог отсылать своим рассказом, если это был больше чем просто отчет о текущих проблемах в окружающем его мире. Поскольку у меня не возникло никакой идеи относительно того, с чем в анализе могла бы быть связана эта история — если она вообще с чем-то была связана, — я знал, что не могу придать ей смысл. Поэтому я удовольствовался тем, что полагал «нечетким воспроизведением» основной темы в том, что он мне рассказал.

Я дал такой комментарий: «Похоже, здесь звучит тема, связанная с чем-то, что последнее время не в порядке, и чему еще не уделили должного внимания, и ничего — или ничего путного — по этому поводу не предприняли».

На самом деле мне показалось, что это довольно неловкий отклик на его слова, но подобные вещи я советую другим, иногда пишу об этом, так что я подумал, что стоит ему это сказать.

Г-н А. меня удивил и даже поразил, восприняв мою реплику с определенным воодушевлением.

«Да! — сказал он с нажимом. — Я думаю, она [тема] тянется к тому «Нет», которое мне нужно было, чтобы Вы поняли».

Дальнейшая история, как она вырисовывалась на сеансе

Это было упоминание того времени в ранней юности г-на А., к которому он часто возвращался. Он встречался с девушкой, я буду называть ее Джейн, которая стала для него очень важна. Фактически, они вели речь о браке. Затем наступили выходные, которые Джейн проводила одна, поскольку г-н А. готовился к экзаменам и не мог к ней присоединиться.

Пока она отсутствовала, г-н А. обнаружил, что ревнует Джейн столь сильно, что вынужден был последовать за ней туда, где она находилась. Через некоторое время после этого он стал ощущать то, что описывал как «совершенно нового типа «Нет», вырастающее изнутри него». Он просто знал, что не сможет жениться на Джейн. Также он знал, что должен сказать ей это «Нет» нового типа. Однако вместо этого он просто позволил отношениям угаснуть.

С тех пор г-н А. постоянно переживал, что не смог сказать Джейн это «Нет», которое он так глубоко чувствовал. Это «глубокое Нет», говорил он мне, дало ему ощутить себя реальным, как он никогда не ощущал себя прежде. Но он упустил шанс сказать это Джейн.

До текущего сеанса мы часто говорили с ним об этом «Нет» в связи с Джейн, и мне хотелось думать, что мы практически добились того, чтобы у меня возникло понимание данного эпизода. Например, мы изучили возможность того, что его обеспокоило чувство ревности, и, может быть, у него появилась потребность защитить себя от столь интенсивных вспышек ревности в будущем. В другой раз я размышлял о том, не казалась ли столь опасной и не привела ли к такой сильной ревности степень его зависимости от другого человека. Или это была потребность избежать ограничения (be defined) другим человеком, в данном случае — Джейн, которая начала верить, что они поженятся? Или это была потребность сказать «Нет» обязательствам, и т.д.?

Я надеялся, что, испытав множество разных способов постижения того, почему это «»Нет» глубоко изнутри» его было столь значимым, мы достигли довольно широкого понимания этого эпизода. Казалось, он символизирует множество важных моментов, в том числе «Нет», которое ребенку необходимо суметь выразить матери, а потом и отцу, в процессе сепарации. И вот теперь г-н. А говорил, что полагает, что та вещь, «по поводу которой ничего не предпринималось», могла отсылать к этому «Нет».

Внутренняя супервизия

Сначала я был на грани раздражения, услышав, что г-н. А снова возвращается к этому «Нет». Чего еще я здесь не понял? Почему он продолжает об этом говорить? Но я знал, что должен быть очень осторожным, чтобы не поддаться влиянию контрпереноса. Поэтому я слушал, что он скажет дальше.

Г-н А. продолжил: «Я не мог сказать Джейн то «Нет», что пришло изнутри меня, поскольку чувствовал, что «оно бы ее разрушило». Похоже, гораздо безопасней для нее было получать это сообщение постепенно, чтобы оно не оказало такого действия. Но мне не удалось сказать ей это «Нет» изнутри меня. А это «Нет», которое я обнаружил внутри себя, я ощущал как единственное реальное переживание, которое я могу вспомнить».

Внутренняя супервизия

Я обнаружил, что припоминаю, что недавно г-н А. несколько раз заговаривал о работах Винникотта. Он высказывался в том духе, что чувствует, что понимает ранние переживания детей так, как, по-видимому, большинство остальных людей их не понимают. Поэтому я задался вопросом — насколько хорошо я понимаю детские переживания г-на А.? Затем я обнаружил, что у меня возникла ассоциация с тем, что г-н А. говорил о своем страхе разрушить Джейн, и припомнил, чту Винникотт писал о потребности ребенка «разрушить объект» — чтобы затем смочь обнаружить, что объект выдержал это «разрушение». [См. работу «Использование объекта» в книге «Игра и реальность» (Playing and Reality) (Winnicott, 1971)].

Затем я сказал: «Думаю, что ключевой здесь является та мысль, что Вы могли разрушить Джейн этим глубоким внутренним «Нет», которое Вы обнаружили внутри себя. Это напомнило мне о высказывании Винникотта по этому поводу: что человеку требуется смочь разрушить объект в своей психике, а затем обнаружить, что объект выдержал это разрушение».

[Обычно я не пользуюсь аналитической терминологией на сессии, но сейчас я чувствовал, что это позволяет нам с г-ном А. рассмотреть данный вопрос, поскольку я знал, что он кое-что на эту тему прочел].

Г-н А. сказал: «Да, это действительно ощущается таким образом».

Я поразмышлял над этим и затем сказал: «Я полагаю, Вы были неспособны рискнуть и разрушить в своей психике мать или отца, поскольку Вам, вероятно, казалось, что они слишком хрупкие, чтобы рискнуть и проделать это с ними. Я думаю, это могло оставить у Вас ощущение, что они способны выжить, только если Вы будете постоянно защищать их от того в Вас, что, как Вы стали верить, разрушило бы их».

Г-н А. согласился со мной и продолжил исследовать эту тему. Своего отца он воспринимал как развалину на протяжении почти всего своего детства.

Дальнейшая история, что вырисовывалась в ходе сеанса

Г-н А. чувствовал, что выживание его матери также под угрозой, поскольку казалось, что выживает она только за счет мщения, и я часто слышал о ее вспышках гнева, когда он осмеливался ей перечить или каким-то образом требовать от нее чего-то как от матери. Он всегда чувствовал, что должен поддерживать ее, чтобы казалось, что она все же выживает как мать. И он начал верить, что помогает ей выживать, подстраиваясь под нее, будучи хорошим, покладистым, и не прекословя ей.

В ходе сеанса наступил момент, когда я сказал: «Я думаю, для Вас было очень важно продолжать возражать мне в связи с этим «Нет». Я думаю, Вам нужно было продолжать указывать мне на то, что я до сих пор не понял, что важнее всего в этом вопросе».

Г-н А.: «Это правда. Думаю, Вы этого еще не поняли».

Я ответил: «Итак, вероятно, Вы вынуждены были найти способ говорить мне «Нет», противоречить мне, и рисковать, не защищая меня намеком на то, что я почти достиг понимания. Теперь ясно, что я не понимал все это таким образом, в котором Вы более всего нуждались. И я думаю, Вы вынуждены были осмелится говорить это мне, несмотря на то, что, возможно, боялись, что я либо не смогу это принять, либо каким-то образом могу отомстить за то, что Вы мне это говорите».

Г-н А. согласился.

Несколько позже, ближе к концу сеанса, я сказал г-ну А., что теперь нам, возможно, удастся понять, насколько значимыми были его мысли в начале сеанса. Я сказал ему: «Ведь действительно была вещь, по поводу которой ничего не предпринималось, и она все еще требует внимания. Нечто, о чем предположительно должны были позаботиться «отсутствующий домовладелец» или «слесарь». Теперь мы вернулись к этому самому главному моменту, понимания которого мной Вы изо всех сил добивались».

Я добавил: «К счастью, Вы осмелились рисковать — в чем бы этот риск не заключался для Вас — и возвращались к данной теме так часто, как это было необходимо для того, чтобы у меня появилась возможность начать лучше понимать этот момент».

Последовало дальнейшее рассмотрение этой темы, после чего г-н А. сказал: «Странно, сегодня я чувствую, что Вы действительно начали понимать это».

В среду, на последнем на этой неделе сеансе, поскольку я собирался два дня отсутствовать, у нас сложился следующий разговор:

Г-н А. «Сегодня я очень враждебно настроен по отношению к Вам — очень рассержен. Не знаю, почему».

ПК «Много поводов сердиться».

Г-н А. «Да. Почему Вы не поняли это раньше? И теперь Вы уезжаете».

ПК «Вы, возможно, чувствуете, что если бы я действительно понимал, что для Вас значит мой отъезд, я бы не мог уехать, особенно в виду того, что мы сейчас пытаемся рассматривать. Я вижу, что сейчас действительно крайне неудачное время для моего отъезда».

Г-н А. «Я должен был защищать мать и продолжал ее защищать. Может, мне не нужно было этого делать. Но если бы в этом не было необходимости — какой бы это оказалось ужасной тратой времени и усилий».

ПК «Я думаю, тут та же проблема, что и в «солнечном танце»».

Из истории анализа

Следует объяснить, что я имел в виду. Я напомнил г-ну А. о том, на что указывал ему раньше, используя почерпнутую из антропологии аналогию. Я рассказывал ему об одном племени на островах в Южной Океании, которое, поколение за поколением, каждое утро просыпалось до рассвета, чтобы исполнить «солнечный танец». Ведь они осознавали, что без солнца они бы все погибли. Поэтому каждое утро, до рассвета, они исполняли солнечный танец. И каждый раз он приносил желаемый результат! Солнце всегда поднималось над горизонтом, и начинался новый день. Я использовал эту аналогию, чтобы разъяснить г-ну А. его бессознательную фантазию о том, что без его постоянной защиты другой человек (как он полагал) не вынес бы воздействия его внутренней реальности.

Я продолжил:

ПК «Вы посвятили такую значительную часть своей жизни защите другого человека. Вы стали воспринимать «другого» так, как будто он постоянно нуждался в этой защите от Вас, все время. Но что если в этом не было необходимости? Я вижу, что у Вас это может вызвать ужасное чувство пустой растраты огромного количества времени и усилий».

Г-н А. «Да, и все это время я защищал Вас от этого «Нет»».

ПК «Вы, наверное, задаетесь теперь вопросом, а что если я не нуждался в этой защите от Вас? Это тоже может выглядеть ужасной растратой всей той заботы и тех усилий, что Вы выказывали по отношению ко мне».

С этого момента и до конца сеанса г-н А. плакал — первый раз за всю историю

данного анализа.

Наконец он смог вымолвить: «Некоторые вещи невозможно выразить словами».

Я ответил: «Иногда слезы могут передать то, что словами не скажешь».

Небольшое обсуждение

Я далек от предположения, что мы сразу же приступили к работе с этим важнейшим переживанием. В лучшем случае нам лишь представилась возможность начать относится к нему иначе. Но по крайней мере г-н А. нашел способ побудить меня переосмыслить то, над чем мы так часто размышляли раньше. И на этот раз мы смогли продвинуться настолько, что увидели, что проблема оказалась встроенной непосредственно в аналитическое отношение. Теперь стало ясно, что я тот человек, которому необходимо столкнуться с «Нет» моего пациента. И он осмеливался говорить мне: «Нет, Вы все еще упускаете основной момент. Вы не понимаете самого важного».

Но, отталкиваясь от этого, стало возможным пересмотреть центральные для г-на А. взаимоотношения и увидеть, каким образом каждое из них — каждое по-разному — нуждалось, на его взгляд, в его защите стороны от его собственного «Нет», которого, как он чувствовал, эти отношения не выдержали бы.

Как мать г-на А., так и его отец казались ему балансирующими на грани выживания. Разве мог он решиться и позволить себе испытать самую естественную и обычную для детей фантазию о том, что их родители могут показаться уязвимыми перед тем, что ребенок ощущает как свое всемогущество? Только после полноценного прохождения через эту фантазию, когда объект выживает, не распадаясь и не мстя, становятся возможными отношения нового типа. Только тогда обнаруживается, что объект располагает своей собственной силой, а не только той, что будто бы ему передается (при защите от того, что, предположительно, окажется для него чересчур много).

Итак, в рамках аналитического отношения, г-н А. начал интенсифицировать процесс испытания меня. Он говорил «Нет» моим попыткам понимания, пока в конце концов нечто от этого «Нет» из самых глубин не перешло в его отношение ко мне. Позволил ли я себе признать это и уделил ли этому внимание, или же я продолжал игнорировать то, чем нам более всего следовало заниматься? Было ли наконец уделено должное внимание каплющей трубе?

В заключение

Я знаю, что только лишь затронул вопрос о ненависти и контейнировании. Это вопрос длиной в человеческую жизнь. Но я верю, что одной из самых важных сторон работы в анализе является наша готовность встретить нечто, о чем пациент, как ребенок, полагает, что этого чересчур много и что это никто не способен вынести. И встречая это *в анализе*, мы действительно должны суметь вынести его удар. Здесь контейнирование означает необходимость найти способ действительно заниматься этим и это выносить. Такой удар зачастую приходится переживать на самом личностном уровне. Это значит гораздо больше, чем просто давать искусные интерпретации, отводя нечто от себя — как если бы он был лишь переносом. Конечно, зачастую это также и перенос — но нам нужно уметь заниматься им более непосредственным образом: задействуя не только разум, но и самих себя как реальных людей, во всей своей целостности — и в том числе свои чувства.

Примечания

¹⁾ Мне не нравится называть ребенка «он» [«it», в английском языке то же местоимение, которое относится к животным, предметам и понятиям. — Прим. перев.], но здесь я решился на это, чтобы избежать назойливого повторения «он/она» [«he/she», политически корректное указание на человека, пол которого не играет роли или неизвестен. — Прим. перев.] на протяжении всего доклада.

²⁾ Здесь под «объектом» Винникотт подразумевает то, что в психике ребенка представляет родителей, или то, что в психике пациента представляет аналитика.

³⁾ Винникотт совершенно отчетливо говорит о том, что для матери нормально иногда ненавидеть своих детей. Вот его слова об этом: «Мать должна уметь переносить ненависть к своему ребенку, ничего с этим не делая. Она не может продемонстрировать ему этой ненависти. … Наиболее замечательная особенность матери — ее способность терпеть столь ощутимый ущерб от своего ребенка и ненавидеть его столь сильно, не отплачивая ему той же монетой; а также ее способность ждать компенсации, которая может последовать — а может и не последовать — позже» (1949: 74).

⁴⁾ После сеанса, не во время его, я отметил, что моя фамилия совпадает с названием хорошо известного типа окон в Великобритании. Даже если бы я отметил это в ходе сеанса, я бы, вероятно, не использовал данное наблюдение в интерпретации. Но оно заставило бы меня слушать внимательней. Это, возможно, помогло бы мне прийти к тем же выводам немного быстрее.

злость детей на родителей и наоборот, как избежать

«Я тебя ненавижу!» – как ни парадоксально, но и такие слова приходится слышать родителям. Порой простой диалог с подростком превращается в конфликт с огромным количеством эмоций. Крик, слезы, уход из дома, хлопанье дверью, обиды, ненависть – всё это имеет место в отношениях родителей и детей. И звучат сотни обидных слов, сказанных с ненавистью и злостью. Как же так, ведь это любящие друг друга люди – как они могут проявлять такого рода чувства?!

Злость родителей на детей

Нелегко осознавать, но злость на детей – неизбежная эмоция в отношениях с ребенком. Важно понять, почему мы злимся на собственных детей.

• Невозможность реализовать свои потребности. Родители часто бывают вынуждены отказаться от своих привычек или желаний после рождения ребенка. Эта неудовлетворенность бессознательно сопровождает пап и мам на протяжении жизни и может при малейших сложностях в отношениях вызывать злость. По сути, эта реакция не на поведение ребенка, а на собственную неспособность построить свою жизнь в соответствии с запросами и желаниями.

• Усталость. Как это ни банально, но усталость оказывает сильное воздействие на поведение человека. Ребенок уставших родителей – постоянный источник раздражения. Самое страшное, что родительская усталость может привести к грубости и безразличию сначала родителей, а потом и детей.

• Непонимание причин поведения ребенка и беспомощность. Если действия дочери или сына не поддаются логическому объяснению, а ребенок даже не пытается мотивировать свои поступки, появляется ощущение, что всё делается назло, специально. Иногда злость появляется из-за того, что родители просто не могут справиться с ребенком. Дети могут быть неуправляемыми, не подчиняться и не слышать слов родителей. Если силы на исходе, а результата нет, то родителей захлестывают негативные эмоции.

• Неосознаваемые конфликты. Неудовлетворенность собственным детством и отношением родителей может быть еще одной причиной злости на ребенка. Неосознанно папы и мамы сравнивают свое детство с детством своих детей, искренне недоумевая, как ребенок может быть недовольным, если у него есть то, чего не было у них. Ведь они всё для него делают!

Если вы узнали себя в одной из ситуаций, то важно принять злость как проявление своих чувств, чтобы начать контролировать ее.

Злость на родителей

Напитавшись с рождения родительской любовью и чувствуя себя в семье в безопасности, дети со временем начинают формировать свои психологические границы, свою зону комфорта, проявляя при этом злость, которая является энергией для достижения целей, некое проявление самостоятельности.

В этот период необходимо соглашаться с желанием ребенка сердиться, обосновывая при этом свою позицию. Важно выдержать его злость, не обижаясь, и помочь ему справиться со своими эмоциями.

И в подростковом возрасте формирование собственного я сопровождается бурным проявлением эмоций, порой очень негативных. Печально наблюдать, как дети раздражаются на собственных родителей. Однако у них также есть причины.

• Психологическая неуравновешенность. Пубертатный период называют временем бурь и страстей. Эмоции настолько яркие и сильные, что захватывают ребенка целиком. Подросток наговорил много лишних грубых слов? Это не он – это целый комплекс гормонов внутри.

• Завышенные требования к ребенку. Человек нуждается в любви, признании, уважении и общении независимо от успехов и достижений. Часто родители наказывают подростка ограничением свободы или невниманием только потому, что их планы не реализуются в должной мере, не задумываясь о том, что требования к ребенку могут быть завышены. Не имея возможности оправдать ожидания родителей, он злится.

• Разочарование в родителях. Каждый человек (или почти каждый) проходит момент разочарования, когда мама и папа осознаются не самыми лучшими, а людьми, не лишенными недостатков. Как может требовать отличной учебы человек без высшего образования? Чего добился отец, чтобы учить жизни сына? Как может мать ограничивать свободу дочери, если сама вышла замуж в 18 лет и родила через четыре месяца после свадьбы? Подростку кажется, что родители неидеальны, а значит, должны дать ему право на ошибку и собственный опыт.

• Самоуверенность. Психологическая особенность подросткового возраста – уверенность в себе и своих силах. Ребенок искренне считает, что всё знает, со всем знаком, и в жизни ему удастся избежать ошибок. Все советы, нравоучения и замечания родителей он знает наперед. Стоит ли повторять банальные фразы? Он злится и выражает свою злобу в грубых словах.

Очевидно, что проявление злости детей на родителей вызвано в большей степени возрастными изменениями. Нужно помнить об этом и не провоцировать ребенка на проявление негатива.

Как избежать проблемы в отношениях

1. С первых дней жизни ребенка научитесь относиться к нему с уважением, принимая его особенности: внешность, биоритм, предпочтения.

2. Не допускайте грубых слов. Важно создать в семье такую обстановку, в которой не будет места оскорблениям и обидным словам. Это относится и к супружеским отношениям, и к отношениям со старшими родственниками. Лучше всяких слов – пример собственной семьи.

3. Не угрожайте ребенку. Объясняйте ему правила наказания. Он должен понимать последствия собственных действий.

4. Не допускайте страшных пророчеств. Как часто в гневе родители позволяют себе подобные фразы: «Тюрьма по тебе плачет», «Будешь дворы мести» и т. п. Научитесь верить в ребенка и вселяйте в него эту уверенность.

5. Учитесь слушать и слышать ребенка. Выслушивайте его, даже если у вас нет времени, желания, сил, а мысли сына и дочери не соответствуют вашим.

6. Не демонстрируйте свою власть. Не используйте безоговорочных фраз и выражений.

7. Не обвиняйте ребенка в проблемах. Помните, что в ссорах и конфликтах виноват взрослый, которому не хватило мудрости общаться с собственным ребенком, научить его, направить.

8. Не ограждайте ребенка от проблем и трудностей – финансовых, жизненных, психологических. Ребенок должен быть частью семьи, чтобы уважать чужие интересы.

9. Не лишайте ребенка собственного опыта. Подсказывайте, объясняйте, учите, но не ограждайте от ошибок. При их появлении не упрекайте («А я говорил…»), а учите исправлять их.

10. Умейте отказывать ребенку, мотивируя свои поступки.

11. Не давайте гневу прорастать. Гасите его искры на стадии появления. Разговаривайте с ребенком.

Помните, что от любви до ненависти один шаг – постарайтесь его не сделать.

Каждый раз говорите себе: это мой ребенок, я его люблю.

Светлана Садова

Каждый человек – индивидуален, потому ужиться двум разным людям с ребенком под одной крышей бывает непросто. Этот тест поможет вам взглянуть на свою семью со стороны и получить некоторые рекомендации специалистов портала Я – родитель.

 Внутри: Как дисциплинировать и отвечать ребенку, когда он говорит: «Я тебя ненавижу».«