Социально экономические конфликты примеры: Экономические конфликты | BookOnLime

Социально-экономические конфликты

Социально-экономические конфликты возникают между социальными субъектами из-за противоположных экономических интересов, предметом которых являются экономические блага. Социальными субъектами, как уже отмечалось, выступают социальные общности (классы, страты, группы), социальные институты (предприятия, государственные органы и т.п.), общества, народы, цивилизации и т.п. Предметом экономических интересов являются экономические блага: капиталы, акции, валюта, золото, деньги и т.п. Таким образом, важнейшая предпосылка социально-экономического конфликта – наличие определенных экономических интересов, предметных условий, а также соответствующей формации общества (экономической, политической, смешанной).

Политическое общество

В политических обществах (обществах с политической формацией) базисом выступает государство. Оно оказывает решающее влияние и на экономику, и на идеологию, входящих в формационную структуру. В политических обществах (СССР, КНДР, Куба и др. ) социально-экономические конфликты возникают между государством и народом, отраслями производства, отдельными предприятиями (промышленными, сельскохозяйственными, научными, образовательными). Эти конфликты начинаются с требований, предъявляемых планирующим органам.

Конфликт носит характер обоснования своих претензий, их соответствия интересам правящей идеологии, государства, партии, использования личного политического влияния для «выбивания» экономических благ (фондов) для себя, путем включения их в государственные планы.

Разрешение такого экономического конфликта происходит в результате решения, например, Политбюро и Госплана, т.е. является Политическим и по органу, который его осуществляет, и по целям, из которых исходят (победа над капитализмом, военная мощь страны). В силу этого населению выделяется в форме зарплаты и общественных фондов потребления (образование, медицина, отдых, пенсии и т.п.) относительно равная и незначительная часть произведенных благ.

Право играет в политических обществах весьма незначительную роль: главным регулятором общественных отношений, в том числе и экономических конфликтов, является политическая власть и «правда».

В политических обществах воплощен принцип социального равенства в относительной бедности и бесправии, средством реализации которого и является централизованное государственное планирование.

Экономическое общество

В экономических обществах (господствует экономическая формация) базисом выступает экономика, которая определяет и форму государства, и форму идеологии. В таких обществах (США, Германия, Япония и др.) экономические конфликты возникают между государством и капиталистами (предпринимателями), между отдельными предпринимателями (и фирмами), между капиталистами и народом.

Формой проявления и разрешения конфликтов в таких обществах является экономический рынок (товаров, капиталов, рабочей силы, финансов). В результате предложения и спроса тех или иных товаров одни предприятия процветают, а другие разоряются. Это и называется конкуренцией. Общественные фонды потребления там либо отсутствуют, либо незначительны и поэтому за все приходится платить из заработной платы, которая значительно выше, чем в странах политической формации.

В этих обществах право играет решающую роль в отношениях между экономическими субъектами, и отношения регулируются не «по понятиям», как в СССР, а по закону. В экономических странах воплощен принцип либеральной свободы (и относительного социального неравенства), средством реализации которого является экономический рынок.

В экономических обществах происходит экономическая борьба классов за улучшение их экономического положения: изменения форм собственности, роли в общественной организации труда, форм и размеров получаемого дохода и т.п. Со стороны буржуазии, например, она выражается в совершенствовании орудий и организации труда, повышении его эффективности, увеличении инвестиций и т.п., что объективно усложняет работу, зарплату, занятость рабочих, вызывая с их стороны протест. В результате переговоров, забастовок, демонстраций, политических выборов и т.п. возникает определенный консенсус, арбитром которого между работодателями и профсоюзами выступает государство. В результате развиваются экономика, социальная сфера и общество в целом.

В постсоветской России

Постсоветская Россия осуществляет переход от одной формации общества к другой – пока неизвестной. В постсоветской России возник ряд серьезных экономических конфликтов, связанных с формационным определением:

1. между расходами государства и зарплатой трудящихся, которая мала и выплачивается нерегулярно;
2. между доходами государства и его расходами;
3. между расходами на науку, образование и расходами на ВПК и армию;
4. между доходами олигархов (крупных российских капиталистов) и налогами олигархических кампаний и т.п. Главный экономически-социальный конфликт, который приобрел политическую окраску – приватизация.

Пришедшие к власти в 1991 г. номенклатурные либералы поставили перед собой задачу ликвидировать в стране политическую (пролетарско-социалистическую) формацию и создать на ее месте экономическую (западную). И тогда уже было очевидно, что это будет сопровождаться полным разрушением страны, как уже было при большевиках. Более того, уже тогда были сомнения в том, что этот либеральный эксперимент удастся, даже путем разрушения страны. Слишком велико отличие между этими общественными строями и цивилизациями.

Российские либерал-капиталисты, держащие равнение на западные либерально-индивидуалистические стандарты, игнорировали (если исходить из интересов страны и населения) отсталость России (уровень развития рыночной инфраструктуры, милитаризация экономики, централизованность всей жизни, менталитет людей и т.п.). Не придавалось значение и наличию в стране советского среднего класса (интеллигенции и высококвалифицированных рабочих) с присущим ему менталитетом, мировоззрением.

Ельцин, Гайдар и другие номенклатурные либералы признали Де факто скрытую приватизацию (разворовывание) советской собственности (которая «в рабочем порядке» шла в СССР с 1988 г.). Номенклатурные либералы на деле (а не на словах) сделали ставку на превращение номенклатуры (и части «теневиков») в крупную буржуазию, а не на создание массового буржуазного среднего класса из советской интеллигенции и высококвалифицированных рабочих (советского среднего класса).

Но разговоры велись о быстром создании в России буржуазного среднего класса на основе ваучерной приватизации, о переводе сельского хозяйства на фермерский путь, о быстром включении российской экономики в мировую, о регулирующей роли Рынка и ненужности государственного регулирования и т.п.

Внешне во главу угла буржуазными либералами в 1992 г. была Поставлена идея равновесия между платежным спросом населения (деньгами) и товарным предложением, представляющая вершину Помадного экономического айсберга, подводную глубину которого в то время мало кто представлял. Начались одновременное освобождение цен и доходов от контроля государства, жесткая кредитно-денежная политика, решительная приватизация (ваучеризация), сокращение расходов на социальные нужды (труд, медицину, образование, пенсии, отдых и т.п.). Либеральные реформаторы предполагали пятикратное повышение цен, но они подскочили в течение года в 100 раз. Обесценились вклады населения в Сбербанке.

Большинство граждан России оказались в одночасье за чертой бедности. Предприятия-монополисты без контроля полуразрушенного государства и при отсутствии конкуренции (важнейшего условия и элемента рынка) взвинчивали цены на свои товары. Произошел быстрый рост взаимных неплатежей. Выпуск наличных денег вырос за 1992 г. в 20 раз. Не было продуманной концепции конверсии военно-промышленного комплекса. Произошла скупка ваучеров по ценам ниже их стоимости. Стали останавливаться промышленные предприятия. После вступления в Международный валютный фонд глава правительства Гайдар обещал, что Россия получит многомиллиардные займы, но они не были предоставлены. Началась быстрая деградация науки, культуры, социальной сферы, что стало причиной новой конфликтной ситуации, социальной напряженности и развертывания многочисленных социальных конфликтов.

26. Экономические конфликты. Примеры

Экономические конфликты представляют собой широкий спектр конфликтов, в основе которых лежат противоречия между экономическими интересами отдельных личностей, групп. Это борьба за определенные ресурсы, льготы, сферы экономического влияния, распределение собственности и т.д. Указанные виды конфликтов распространены в разных уровнях управления .

Пример экономического конфликта это рыночная конкуренция, в условиях которой выживает тот производитель, который может произвести и продать товар по наименьшей цене и с наилучшим качеством. Рыночные отношения были изобретены финикийцами и древними греками в Афинах. Там была изобретены морская торговля и морские корабли, золотые деньги, ремесленное производство товаров на продажу и частная собственность на средства производства, но в качестве рабочей силы они использовали рабов. В Средние века в Западной Европе был отменён рынок и восстановлено натуральное хозяйство, так как центр цивилизации переместился со Средиземного моря на европейский материк, а торговля по сухопутным дорогам была затруднена из-за феодальной раздробленности. В Новое время рыночные отношения были восстановлены в Западной Европе на новой основе – в дополнение к старым признакам рынка были изобретены океанская торговля и океанские корабли (каравеллы), наёмная рабочая сила и машинное производство.

Океанскую торговлю и каравеллы изобрели в Португалии и Испании.

Межэтнический конфликт — конфликт между представителями этнических общин, обычно проживающих в непосредственной близости в каком-либо государстве. Так как «национальность» в русском языке обычно означает то же, что и «этническая принадлежность», то его иногда называют межнациональным конфликтом.

Этноконфликт — конфликт между группами людей, принадлежащих к различным этносам. Это особая форма социального или политического конфликта, обладающего некоторыми особенностями:

в конфликтующих группах усматривается разделение по этническому признаку;

стороны ищут поддержки в этнически родственной или этнически дружественной среде;

в отдельных видах этноконфликтов этнический фактор стремится к политизации;

новые участники солидаризируются с одной из сторон конфликта исходя из общей этнической идентичности, даже если эта позиция им не близка;

этноконфликты чаще всего не являются ценностными и происходят вокруг тех или иных объектов и интересов групп.

Хотя в основе большинства межэтнических конфликтов лежат вполне рациональные причины, основой для их возникновения являются сами понятия этноса, этнической культуры и этнической идентичности, деление на «своих и чужих» по национальному признаку. Для этого не требуется непосредственного контакта между представителями тех или иных национальностей — мнение о тех или иных этносах может формироваться заочно (через средства массовой информации и др.). В России следует разделять конфликты между основным этносом (русскими) и остальными народами и конфликты между местными народами (например, некоторые конфликты чеченцев и ингушей).

28.пути разрешения межэтнических конфликтов 1. Осознание всеми людьми неприемлемости насилия, выработка уважения к национальным чувствам всех этнических групп.

2. проведение лояльной, продуманной политики учета интересов всех народов и народностей.

3. Создание эффективно действующих международных комиссий, советов, других организаций для мирного решения национальных споров.

4. Представление национально-культурной автономии всем желающим национальным меньшинствам, что позволит им сохранить свой язык, культуру, религию и традиции.

Конфликтные экономики на Ближнем Востоке и в Северной Африке

Конфликты в Ираке, Ливии, Сирии и Йемене унесли жизни сотен тысяч людей и миллионы перемещенных лиц. В стремлении объяснить насилие, охватившее Ближний Восток и Северную Африку (БВСА) за последние два десятилетия, до настоящего времени анализ был сосредоточен преимущественно на идеологических факторах и факторах, основанных на идентичности.1 Этот отчет расширяет этот дискурс, включая подходы, принятые из литературы по политической экономии войны для изучения конфликтных экономик Ирака, Ливии, Сирии и Йемена.

Экономические мотивы на индивидуальном и групповом уровне являются ключом к пониманию войн в этих странах, но, как правило, упускаются из виду в контексте MENA. (По мере развития и развития войн национальная и местная экономика, в которой укоренен конфликт, также изменились. ) Такие мотивы могут предложить альтернативное или дополнительное объяснение членства в вооруженных группах и поведения вооруженных групп. В то время как некоторые группы будут бороться за продвижение или защиту определенной идентичности, другие борются за экономическое выживание или обогащение. Для многих других участников эти мотивы связаны друг с другом, и отделить «жадность» от «недовольства» — трудная, если не невозможная, задача. Даже если изначально войны в Ираке, Ливии, Сирии и Йемене не были вызваны экономическими мотивами, ясно, что такие факторы сейчас играют решающую роль в сохранении открытых боевых действий, локального насилия и принуждения.

Этот отчет преследует две цели. Во-первых, он направлен на разработку основы для сравнительного анализа конфликтных экономик на местном уровне в регионе MENA. Традиционно идея конфликтной экономики была тесно связана с финансированием оружия, боеприпасов и бойцов. Кроме того, большинство анализов конфликтных экономик проводится на национальном уровне. Даже там, где исследование проводится на региональной основе, обсуждение влияния конфликта возвращается на национальный уровень. Напротив, мы видим, что в регионе действует более широкая политическая экономия войны. Наш анализ иллюстрирует, как конфликтная экономика встроена в сложный местная социально-политическая система, в которой взаимодействуют многие переменные и программы. Мы намеренно избегаем характеристики конфликтных экономик с точки зрения «черных» и «серых» рынков, которые каким-то образом необходимо «очистить», поскольку это ошибочно подразумевает, что они могут в конечном итоге быть преобразованы в законные рынки, как и их аналоги мирного времени. необходимо многостороннее чтение. Для целей настоящего отчета мы определяем конфликтную экономику как систему производства, мобилизации и распределения ресурсов для поддержания конкурентного и скрытого насилия, как прямо, так и косвенно.3

Во-вторых, мы показываем, что формулировка «политической экономии войны» предлагает новые подходы к сокращению конкурентного и укоренившегося насилия. «Конкурентное насилие» можно определить как насилие, «используемое враждующими элитами для оспаривания или защиты существующего распределения власти».4 Борьба между соперничающими вооруженными группировками за контроль над ресурсами и рентой, среди прочего, обычно подпадает под эту категорию. «Встроенное насилие», напротив, лежит в основе того, «как работает политическое урегулирование5, поскольку сделки, согласованные между элитами, могут вращаться вокруг того, кто имеет «право» применять насилие».6 На практике это может означать, что одной группе «разрешено» применять насилие против другой группы — и никакого наказания не будет. В контексте данного исследования использование вооруженной силы для утверждения статус-кво и ограничения числа членов правящей элиты является одним из примеров скрытого насилия.

Конфликтные субэкономики

Анализ конфликтных экономик в основном сосредоточен на динамике на уровне штатов. расположение. Это исследование демонстрирует три различных типа конфликтной субэкономики: (1) столичные города; (2) транзитные зоны и приграничья; и (3) богатые нефтью районы. Наш анализ показывает, как каждая субэкономика создает различные модели производства, мобилизации и распределения ресурсов, основанные на местоположении, для поддержания конкурентного и укоренившегося насилия. Арендная плата в этих районах различается. В столицах арендная плата сосредоточена на контроле за распределением доходов и активов от государственного и частного секторов. В транзитных зонах и приграничных районах арендная плата сосредоточена вокруг налогообложения и арбитража. В богатых нефтью районах рента связана с контролем над самой территорией (и, следовательно, возможностью взимать налоги с нефтяного сектора), принимая во внимание, что уровень достижимого налогообложения зависит от степени, в которой данный субъект контролирует предложение. цепь.

Как будет подробно описано в этом отчете, факторы, характерные для каждого субэкономического типа, играют роль в обусловливании характера экономической деятельности в каждой местности и в определении того, применяется ли насилие и каким образом. По этой причине обобщения на национальном уровне и сравнения конфликтных экономик внутри стран неадекватны: например, конфликтная подэкономика Багдада имеет больше общего с экономикой Триполи, чем с экономикой Аль-Каима, иракского города на границе с Сирией. В свою очередь, конфликтная экономика, наблюдаемая в аль-Каиме, имеет больше общего с экономикой аль-Махры в Йемене, чем аль-Махра с Саной, столицей Йемена.

Рекомендации для западных политиков

При выработке политических мер политики должны сначала признать, что любое стремление «не навредить» иллюзорно. В конфликтной субэкономике принятие на себя просчитанных рисков с целью причинения «меньшего вреда» является лучшим вариантом, открытым для политиков. Например, в Сирии загадка для доноров заключается в том, что гуманитарная помощь используется режимом президента Башара Асада как средство противодействия его экономическому краху, но также имеет решающее значение для способности местного населения справиться с ситуацией. Здесь доноры должны признать, что любое вмешательство может иметь непредвиденные и/или негативные последствия. Этими рисками лучше всего управлять путем глубокого понимания операционной среды, чтобы честно оценить, есть ли возможности изменить динамику конфликтной субэкономики (путем партнерства, стимулов или рычагов). Такой подход также требует прагматичного принятия тех элементов экономики конфликта, которые не могут изменить политики.

При разработке мер политики должны создавать стимулы для мирного сотрудничества, а не полагаться исключительно на механизмы принуждения, которые на сегодняшний день не продемонстрировали большого успеха. Например, борьба с незаконной экономической практикой без предоставления жизнеспособных альтернативных возможностей для получения средств к существованию может иметь эффект вытеснения, который может привести к чему-то худшему или просто побудить вооруженных субъектов (или их сообщников) заняться альтернативными формами получения прибыли.

Директивные органы должны создавать стимулы для мирного сотрудничества, а не полагаться исключительно на механизмы правоприменения

При рассмотрении вопроса о том, как бороться с конкретной незаконной деятельностью с помощью механизмов правоприменения, директивные органы должны признать, что «законность» является относительным, а не фиксированным понятием в конфликтных экономиках. 8 Поэтому правовым мерам часто не хватает эффективности в качестве инструмента политического вмешательства. Примечательно, что в четырех странах, рассматриваемых в этом отчете, законность той или иной практики может решаться одним участником конфликта — как в Сирии с режимом Асада. Вместо того, чтобы сосредотачиваться на соблюдении закона per se , более прагматично оценивать, как политические и экономические выгоды и потери от экономической деятельности в условиях конфликта распределяются по горизонтали между группами и по вертикали внутри групп.

При выборе незаконных действий, которым следует противодействовать, директивные органы должны сосредоточиться на тех, у кого более короткие цепочки поставок, где финансовые выгоды не перераспределяются внутри или между группами и где меньше вероятность затронуть местные экономики. Хорошие примеры – финансовые и имущественные преступления. Напротив, некоторые формы контрабанды, такие как субсидируемые товары и топливо, связаны с более длинными цепочками поставок и более широкими сетями прямых и косвенных бенефициаров. Для наибольшего воздействия при наименьших затратах для нуждающихся Western 9Поэтому 0007 директивные органы должны нацеливаться на узкие места, где сосредоточено стремление к получению ренты. При этом они должны принять четкие, прозрачные, последовательные и осуществимые критерии, чтобы к ним относились серьезно.

Рекомендации, относящиеся к типам конфликтных субэкономик

При определении конкретных типологий субэкономик и их динамики в этом отчете делается вывод о возможности разработки различных подходов к политике, ориентированных на конкретные структуры ренты столичных городов, транзитных зон и приграничных территорий, и нефтеносных районах. Мы предлагаем информацию для западных политиков, чтобы направлять их в этом процессе.

Столицы

Столицы имеют как символическое, так и практическое значение. В каждой из стран различаются относительная сила государства, степень централизации власти в столице и история государственной консолидации власти. Но в каждом случае мощная динамика связана с захватом государством институциональной и законодательной власти в столице, что, в свою очередь, определяет контроль над активами и распределение ресурсов. Столицы также являются крупными финансовыми центрами, которые взаимодействуют с правовыми и экономическими институтами международной системы. Несмотря на политическую, экономическую и социальную раздробленность Ирака, Ливии, Сирии и Йемена, в каждом государстве физический контроль над столицей остается самым ценным активом.

Характер насилия, применяемого в каждой столице, отличается. В столице Ирака Багдаде городские ресурсы разделены между ограниченной элитой, поддерживающей систему скрытого насилия. Столица Ливии, Триполи, аналогична – это основной пункт доступа к доходам, полученным от нефтяного богатства государства. Однако в Триполи устойчивое разделение власти между соперничающими силами, представляющими элементы со всей страны, остается недостижимым. В результате город подвергся вспышкам конкурентного насилия, которые, вероятно, продолжатся. В Сирии и Йемене власти соответствующих столиц, Дамаска и Саны, не имеют такой щедрости для распределения. Тем не менее, роль столицы в экономике конфликта остается значительной: в Сирии режим использовал присутствие финансовых учреждений и власть государства в Дамаске для наращивания своего экономического потенциала; в Йемене хуситы и их свободная сеть филиалов захватили учреждения и направили средства, полученные за счет налогообложения, на поддержку своих военных действий. В обоих городах действия господствующих сил подкрепляются принуждением. В Сане до войны роль города как центрального расчетного центра для различных форм доходов отражала его экономическую важность. Эти финансовые поступления включали поступления от экспорта нефти и газа из провинций Мареб, Шабва и Хадрамаут; таможенные поступления из таких портов, как Аден и Ходейда; и доход от производства в Таизе. Однако захват Саны хуситами в 2014 году ускорил выход этих регионов из-под юрисдикции столицы и последующую потерю доходов центрального государства.

Западные политики должны учитывать три ключевых фактора при решении этих проблем:

1. Политика, направленная на укрепление государственных институтов в национальных столицах, должна быть направлена ​​на предотвращение монополий на власть путем поддержки постепенных изменений с течением времени, даже если кажется, что монополия быть в интересах западного государства, о котором идет речь. Один из возможных путей – расширить сети бенефициаров, включив в них людей, не входящих в непосредственный круг каждого участника конфликта. В долгосрочной перспективе такой подход ослабит влияние существующих сетей и расширить базу покровительства . Западные страны на протяжении многих лет поддерживали широкий круг организаций гражданского общества и местных советов и должны использовать эти знания для поиска подходящих партнеров.
2. Политическое вмешательство должно быть направлено на развитие процессов и институтов, а не только на поддержку личных отношений с элитными игроками в столицах. В качестве примера можно привести согласованную поддержку, оказанную Западом проигравшей предвыборной кампании тогдашнего премьер-министра Ирака Хайдера аль-Абади в 2018 году. Поддержание прочных политических отношений с ключевыми игроками имеет решающее значение, но когда их политические коллеги меняются или происходит смена власти, условия этих отношений необходимо будет пересмотреть. Меры, закрепляющие правила и нормы (например, о мирной передаче власти) в рамках политической и институциональной системы, могут обеспечить большую предсказуемость и стабильность в таких отношениях. Кроме того, риск разрешения конфликта на основе личной политики заключается в том, что это может непреднамеренно укрепить власть тех, кто наживается на конфликте.
3. Децентрализация должна сопровождаться подотчетностью. Централизованное распределение доходов было ключевым фактором конфликтов в Ираке, Ливии, Сирии и Йемене, поскольку средства распределялись с небольшой прозрачностью и подотчетностью. Это заставило многих рассматривать политическую децентрализацию как потенциальное решение. Но структурные изменения – не панацея. Децентрализация, не связанная с четкими мандатами и механизмами прозрачности и подотчетности, просто переместит погоню за рентой в регионы и будет служить интересам другого круга участников. Западные политики должны поддерживать децентрализацию только в том случае, если она соответствует минимальным пороговым значениям прозрачности и подотчетности и обеспечивает наличие на местном уровне учреждений с достаточными административными возможностями. Если эти условия соблюдены, децентрализация может помочь смягчить спекуляцию и погоню за рентой, потому что ослабление власти столицы уменьшит стимулы к насильственному захвату ее контроля в рамках системы, где победитель получает все.

Транзитные зоны и приграничные районы

В разной степени конфликты в Ираке, Ливии, Сирии и Йемене привели к внутренним территориальным разделениям. Эти внутристрановые линии территориального контроля, в свою очередь, исказили рынки и создали отдельные субэкономики за линиями разлома, разделяющими территории, контролируемые разными вооруженными группами. «Транзитные зоны»9 приобрели известность как источник налоговых поступлений (взимаемых при перемещении товаров) и доходов от арбитража (получаемых от трансграничных различий в ценах и наличии товаров). За пределами столичных городов трансрыночное налогообложение и арбитраж превратили транзитные зоны в ценные активы для вооруженных групп и других участников конфликтной экономики.

В большинстве случаев экономическая деятельность в транзитных зонах выходит из-под контроля государства. В некоторых случаях государственные деятели сотрудничают с вооруженными группами, чтобы получать часть прибыли от этих мест, вместо того, чтобы сообщать о такой деятельности через командную структуру.

Аналогичные возможности неформального арбитража и налогообложения также видны в международных приграничных районах – которые в этом отчете называются «приграничными территориями» – с той разницей, что в них участвуют соседние государственные субъекты и их экономические системы.

Транзитные зоны и приграничные районы являются основными местами конкурентного насилия. Хотя конфликты в регионе обычно изображаются как этноконфессиональные или племенные по своему характеру, их также можно понимать с экономической точки зрения, как акторов, конкурирующих за ренту на официальных или неформальных торговых путях. Последующие возможности получения дохода часто увековечивают существование территориальных разделений, которые еще больше усиливают этноконфессиональные или племенные разделения с вредными последствиями для благосостояния местного населения.

Западные политики должны учитывать следующие вопросы при разработке мероприятий в транзитных зонах и приграничных районах:

1. Внешнее вмешательство должно поддерживать развитие структур местного управления, , которые имеют четкие полномочия и подотчетны местному населению. Более справедливое и инклюзивное распределение государственных ресурсов – даже принимая во внимание проблемы коррупции и подотчетности – может уменьшить давление на вооруженные группы, побуждающее их к применению насилия. Тем не менее, исторически приграничные районы имели ограниченную связь с централизованными государственными структурами. Вместо того, чтобы просто включить местные органы власти в приграничных районах в государственную систему, цель должна состоять в том, чтобы разработать системы, подходящие для операционной среды. Учитывая, что предоставление услуг часто лежит в основе легитимности правительства в штатах MENA, это может означать передачу дополнительных полномочий местным структурам управления, если центральный штат не в состоянии реально предоставлять услуги.
2. Развитию устойчивой местной экономики можно способствовать посредством программ реконструкции и развития. Однако в некоторых случаях будет невозможно участвовать в программах помощи без легитимации и усиления участников конфликта. Там, где режимы настроены враждебно и сохраняется политическое давление с целью «сделать что-то», внешние субъекты должны получить четкое представление о местной операционной среде, чтобы снизить риск перенаправления финансирования непреднамеренным получателям. Усилия по устранению динамики конфликтной экономики в приграничных районах необходимо расширить, чтобы воздействовать на многие коренные причины контрабанды, которые часто связаны с социально-экономическим неравенством между группами идентичности. В приграничных районах западные правительства могли бы поощрять переговоры с соседними странами, чтобы обеспечить свободный поток товаров, произведенных в этих районах. Это также будет стимулировать местную производственную деятельность.
3. Обговоренные зоны контроля должны быть согласованы широким кругом участников. В восточной части Йемена в начале войны возникла надежная система неформального налогообложения, позволяющая перемещать товары в регион и из него, не вызывая неконтролируемого роста цен. Однако с 2017 года растущий региональный интерес к этому району нарушил эту договоренность, и временами восточная граница была полностью отрезана. На юге Ливии увеличение количества контрольно-пропускных пунктов, используемых вооруженными группами в качестве источников финансирования, способствовало нехватке товаров и высокой инфляции. Заключение взаимных соглашений о налогообложении между сообществами в этих районах может помочь смягчить негативное воздействие инфляции цен на местное население, что, в свою очередь, может смягчить некоторые проблемы безопасности (например, в отношении защиты населения, собственности и рынков).
4. Меры по борьбе с контрабандой должны быть направлены на нарушение потоков товаров, напрямую связанных с конфликтом, таких как оружие и боеприпасы, а не на предотвращение торговли основными товарами, необходимыми для экономического выживания. Контрабандисты действовали в приграничных районах Ирака, Ливии, Сирии и Йемена до начала боевых действий, но их деятельность активизировалась и диверсифицировалась по мере развития конфликтов. Следует отметить, что не все формы контрабанды напрямую связаны с насилием, и, следовательно, не все из них следует пресекать.

Районы, богатые нефтью

В Ираке, Ливии, Сирии и Йемене есть регионы, где расположены нефтяные богатства. Однако контроль над физической территорией, на которой расположена нефтяная инфраструктура , не обязательно приводит к захвату потоков доходов от нефти. Существуют серьезные барьеры для входа в нефтяную отрасль со сложной цепочкой поставок, которая требует инфраструктуры, опыта и доступа к рынку для эффективной монетизации географического контроля. Продажа сырой нефти на международном уровне обычно требует доступа к рынку, который зависит от международной легитимности – хотя таких препятствий для продажи очищенного топлива нет. Пример Исламского Государства Ирака и Сирии (ИГИЛ) до широкомасштабной потери им территории в результате международной военной кампании против ИГИЛ поучителен. Поскольку ИГИЛ контролировало только часть цепочки поставок нефти в Сирии, оно было вынуждено сотрудничать не только с инженерами, отвечающими за эксплуатацию нефтяных вышек, но и с другими субъектами, имевшими доступ (которого у ИГИЛ не было) к нефтеперерабатывающим мощностям и танкерному флоту. Этот сценарий предоставлял возможности для посредников, которые могли вести переговоры с вооруженными субъектами со всех сторон. С другой стороны, когда субъекты контролируют всю цепочку поставок, как в йеменской провинции Мареб, у них гораздо больше возможностей действовать независимо. В Ливии международное сообщество предотвратило продажу сырой нефти непризнанными властями на востоке страны. Это означает, что их оппоненты в Триполи продолжают получать доходы от продажи нефти. Тем временем в Ираке продолжают действовать маршруты контрабанды, созданные для обхода международных санкций при режиме Саддама Хусейна. Эти маршруты обеспечивают покровительство тем, кто контролирует нефтяную инфраструктуру на юге страны, даже несмотря на то, что несправедливость централизованной системы распределения остается укоренившейся.

Западные политики должны учитывать следующие вопросы при разработке интервенций в богатых нефтью районах:

1. Запад должен использовать свою власть, чтобы предоставить доступ к международным рынкам нефти. Настаивание на том, что только один признанный орган может продавать нефть на международном уровне, является, пожалуй, наиболее важным рычагом контроля, которым обладают западные субъекты над конфликтными экономиками четырех государств. В качестве политического инструмента это было особенно эффективно для предотвращения продажи нефти с востока Ливии, хотя и в меньшей степени в Ираке (где обширны наземные сети контрабанды) или в Йемене и Сирии (где экспорт нефти не является фактором).
2. Механизмы стимулирования должны поддерживать перераспределение нефтяных богатств среди местных сообществ. В некоторых богатых нефтью районах, таких как Басра в Ираке, бедность создает мощный стимул для местных сообществ перенаправлять поставки нефти. Это, в свою очередь, поддерживает местный рынок средств защиты. Более справедливое распределение богатства, вероятно, уменьшит призывы к федерализму и поддержку сепаратистских программ. Западные правительства могли бы поощрять выделение центральным правительством определенной доли нефтяных доходов на инвестиционные проекты в областях добычи по аналогии с правилом, установленным для регионального правительства Курдистана в Ираке. Это может быть основано на численности населения или на социально-экономических показателях.
3. Вмешательства должны способствовать более тесному взаимодействию между местным населением и игроками нефтяной отрасли (как государственными, так и частными операторами). На юге Ливии население имеет ограниченный доступ к квалифицированной работе в этом секторе и вынуждено конкурировать за арендную плату, занимаясь рэкетом, нацеленным на нефтяные объекты. Нефтяные компании (как национальные, так и международные) должны быть заинтересованы в том, чтобы инвестировать в местные сообщества (например, через программы обучения для инженеров). Это также должно включать усилия по устранению воздействия производственной деятельности на окружающую среду, такого как загрязнение подземных водоносных горизонтов, которое негативно влияет на районы с дефицитом воды. Такие подходы могут сделать нефтяных операторов менее уязвимыми для забастовок и блокад со стороны местного населения.
4. Политики должны понять, кто получает прибыль от контрабанды нефти и топлива – и механизмы цепочки поставок, с помощью которых эта прибыль достигается – прежде чем пытаться пресекать такую ​​деятельность. Каждое звено в цепочке поставок способствует превращению сырой нефти в деньги, поэтому нарушение даже одного звена выше по течению может оказать существенное влияние на сообщества ниже по течению. Директивные органы должны разрабатывать комплексные стратегии, охватывающие всю цепочку поставок, а не только одно звено.

Посредством различных форм взаимодействия и вмешательства — безопасности, политики и гуманитарной деятельности — политика Запада играет ключевую роль в формировании динамики конфликтных субэкономик Ирака, Ливии, Сирии и Йемена. Такие вмешательства сопряжены со многими ловушками, но также есть возможности помочь снизить уровень насилия и отсутствия безопасности, хотя основное требование заключается в том, чтобы должным образом учитывалась местная динамика. Вмешательство, направленное на конкретные субэкономические конфликты, может усилить влияние на политику, но для этого требуется, чтобы западные политики инвестировали в развитие своего понимания местных сетей и местной экономики. Без такого понимания существует значительный риск непредвиденных последствий, причиняющих непредвиденный вред.

1 В ряде исследований конфликт в регионе MENA изучался через призму сектантства, например, в работе Дэниела Баймана «Сектантство поражает Новый Ближний Восток». В Ираке конфликт анализировался сквозь призму сектантства такими учеными, как Фанар Хаддад в его книге «Сектантство в Ираке » и бывший политический деятель Эмма Скай в  «Распутывание «. В Сирии такие работы, как  Сирийский джихад  Чарльза Листера, исследовали роль сил салафитов-джихадистов в конфликте. В Йемене аналитики, как правило, отвергают идею о том, что конфликт носит межконфессиональный характер, но средства массовой информации стали представлять его с точки зрения регионального конфликта, связанного с политикой идентичности: «поддерживаемые Ираном» «шиитские» хуситы против «саудовских хуситов». поддерживали «суннитов». См. Саул Дж., Хафези П. и Георгий М. (2017 г.), «Эксклюзивно — Иран усиливает поддержку хуситов в войне в Йемене: источники» 9. 0007 , Reuters , 21 марта 2017 г., https://uk.reuters.com/article/uk-yemen-iran-houthis/exclusive-iran-steps-up-support-for-houthis-in-yemens-war -sources-idUKKBN16S22P (по состоянию на 6 июня 2019 г.). См. также Байман Д. (2014), «Сектантство поражает Новый Ближний Восток», Survival, 56(1), doi:10.1080/00396338.2014.882157; Хаддад, Ф. (2011 ), Сектантство в Ираке: антагонистические взгляды на единство , Оксфорд: издательство Оксфордского университета; Sky, E. (2015), Разгадка: большие надежды и упущенные возможности в Ираке г., Лондон: Atlantic Books; и Листер, К. (2015), Сирийский джихад: Аль-Каида, Исламское государство и эволюция повстанческого движения , Оксфорд: Издательство Оксфордского университета.

2 По словам Весны Бойчич-Джелилович и Рима Туркмани, в литературе наблюдается тенденция преувеличивать криминализацию сирийской военной экономики. См. Бойчич-Джелилович, В. и Туркмани, Р. (2018), «Военная экономика, управление и безопасность в районах, контролируемых сирийской оппозицией», Stability: International Journal of Security and Development,  7(1): стр. 12, doi:10.5334/sta.569 (по состоянию на 19 января 2019 г.). Подобно Бойчичу-Джелиловичу и Туркмани, мы стараемся избегать такого подхода.

3 Наше определение основано на характеристике военной экономики Филиппом Ле Бийоном как «системы производства, мобилизации и распределения ресурсов для поддержания насилия». Ле Бийон, П. (2005), Геополитика войн за ресурсы: зависимость от ресурсов, управление и насилие , Лондон: Фрэнк Касс, с. 288.

4 Ченг, К., Гудхенд, Дж. и Михан, П. (2018), Обобщающий документ: Обеспечение и поддержка элитных сделок, снижающих уровень насильственных конфликтов , Лондон: Stabilization Unit, стр. 4, https://assets.publishing.service.gov.uk/government/uploads/system/uploads/attachment_data/file/765882/Elite_Bargains_and_Political_Deals_Project_-_Synthesis_Paper.pdf (по состоянию на 16 мая 2019 г.).

5 Здесь мы определяем «политическое урегулирование» как «основное распределение власти… на котором основано общество». Там же, с. 10.

6 Там же.

7 Ученые сосредоточили свое внимание на региональной конфликтной экономике. Например, см. Рубин, Б. (2000), «Политическая экономия войны и мира в Афганистане», стр. 9.0007 World Development , 28(10): 1789–1803; Пью, М. и Купер, Н. с Гудхэнд, Дж. (2004), Военная экономика в региональном контексте: вызовы трансформации , Боулдер: Линн Риеннер; и Джексон С. (2006 г.), «Пограничье и трансформация военной экономики: уроки ДР Конго», Conflict, Security & Development , 6:3, 425–47.

8 Ченг, К. (2018), Внелегальные группы в постконфликтной Либерии: как торговля создает государство , Оксфорд: Oxford University Press, стр. 304–05.

9 Для целей настоящего исследования транзитная зона определяется как физическая территория, в которой взимаются сборы (неофициальные налоги). Такие точки также могут выполнять функцию безопасности и соединять два рынка.

Экономическая и социальная политика играет важную роль в предотвращении насильственных конфликтов

Разработчики политики могут найти два простых, но ключевых вывода из совместно опубликованного доклада ООН и Всемирного банка «Пути к миру, инклюзивные подходы к предотвращению насильственных конфликтов». Во-первых, экономическое и социальное развитие может играть центральную роль в предотвращении насильственных конфликтов; во-вторых, необходимо по-иному рассматривать развитие в странах или регионах, в которых существует очевидный риск насильственных конфликтов. В отчете также утверждается, что правительства и сообщество доноров далеки от того, чтобы усвоить эти сообщения; в результате упускаются огромные возможности. В отчете ясно показано, что профилактика работает и обеспечивает значительную экономию, но для того, чтобы это было реализовано, действия должны быть предприняты на раннем этапе и поддерживаться в течение длительного периода времени. Они также должны быть сильно сосредоточены на том, как пересекаются вопросы безопасности, миростроительства, развития и гуманитарной помощи.

В отчете признается, что недовольство социальных групп социальной изоляцией является главной движущей силой насильственных конфликтов в современном мире. Это не означает, что интересы или расчеты элит не играют роли, особенно в поддержании ситуации насилия после начала конфликта.

Исключение из услуг и экономических возможностей представляет собой критический риск, но иногда восприятие исключения может быть еще более значительным, и это очень часто происходит из-за неудовлетворенных устремлений, особенно среди молодежи. Кроме того, изоляция связана не только с бедностью — она часто затрагивает группы, которые не являются бедными, но которые не обязательно достигают того, к чему стремятся. Риск насильственного конфликта также связан не столько с индивидуальным неравенством, сколько с групповым неравенством. Таким образом, экономическая и социальная политика должна решать гораздо более широкий круг вопросов, если она хочет эффективно предотвращать насильственные конфликты.

Когда эти обиды сочетаются с нежеланием или неспособностью государства решить их, вероятным исходом становится насилие. Это особенно верно, когда государство сосредотачивается только на реагировании безопасности на жалобы. Создание законных институтов и обеспечение взаимодействия этих институтов с заинтересованным населением по поводу их жалоб является центральным компонентом предотвращения насилия.

Исследование также четко устанавливает связь между гендерным равенством, участием женщин и способностью общества к миру. Статус женщин по сравнению с мужчинами — особенно их уязвимость к насилию — является важным предиктором склонности страны к насильственным конфликтам в целом. Страны с 10 процентами женщин в составе рабочей силы почти в 30 раз чаще сталкиваются с внутренними конфликтами, чем страны с 40 процентами женщин в составе рабочей силы. Когда женские организации участвуют в мирных переговорах, больше шансов на мирный исход.

Основываясь на обзоре всех недавних конфликтов, который был предпринят в качестве исходных данных для исследования, кажется, что обиды по поводу исключения обычно проявляются в четырех конкретных областях: (1) доступ к власти; (2) доступ к природным ресурсам; (3) доступ к безопасности и правосудию; и (4) доступ к основным услугам. Каждый из них имеет центральное экономическое и социальное измерение. Отсутствие доступа к услугам редко вызывает достаточно недовольства, чтобы поддержать насилие само по себе, но может сильно способствовать делегитимизации государства и снижению его способности эффективно бороться с социальной изоляцией и разрешать конфликты. Власть часто рассматривается отдельно от экономической и социальной политики, но политика децентрализации, участия и права голоса граждан, а также прозрачности в бюджете и принятии экономических решений — все это, в конце концов, связано с властью. Наконец, вопросы, которые часто рассматриваются вне сферы развития, такие как правосудие и безопасность, необходимо учитывать при рассмотрении вопросов экономического и социального развития.

Исследование также говорит нам о том, что раннее общее понимание рисков насильственных конфликтов имеет решающее значение для предотвращения. Но понимания рисков недостаточно; крайне важно, чтобы действующие лица были готовы скорректировать политику и программы для устранения этих рисков. Это требует создания платформ на страновом или региональном уровнях, которые позволяют откровенно обсуждать со всеми заинтересованными сторонами типы политики и программ, которые необходимы при первых признаках риска, а не тогда, когда насилие уже началось, и в ситуации острого кризиса.

Это также требует осторожного управления воздействием экономических и социальных потрясений (таких как быстрые изменения цен на продукты питания или энергию), усилением инфляционного давления и т. д. Когда общества фрагментированы и поляризованы, этими последствиями необходимо особенно хорошо управлять, и иногда требуется больше времени и денег, чтобы сопровождать определенные реформы, необходимые для стабилизации экономики.

Участники процесса развития должны лучше осознавать влияние экономической и социальной политики на миростроительство и безопасность. Пока что участники развития и миростроительства — будь то на национальном, региональном или международном уровне — взаимодействуют недостаточно. Развитие имеет особенно важные последствия для безопасности, во-первых, потому, что отсутствие безопасности сильно подрывает усилия по развитию, а также потому, что вмешательство в целях развития часто может способствовать обеспечению безопасности на местном уровне гораздо больше, чем одна только охрана правопорядка. Однако для этого необходимо, чтобы действующие лица — как со стороны безопасности, так и со стороны развития — понимали друг друга и вступали в конструктивное сотрудничество. Наконец, роль участников гуманитарной деятельности и развития является взаимодополняющей, особенно с точки зрения предотвращения, и требуются дополнительные усилия для того, чтобы сделать связь между гуманитарной деятельностью и развитием реальностью.

Улучшение в этих областях потребует серьезных изменений в том, как лица, определяющие экономическую и социальную политику на страновом уровне, и в учреждениях, которые их поддерживают, выполняют свою работу. В исследовании рассматриваются многие примеры стран, которые успешно справились с риском насильственных конфликтов, часто при поддержке международного сообщества, и в результате нашли устойчивые пути к миру. Тем не менее, многие другие правительства и учреждения должны улучшить то, как они разрабатывают и поддерживают экономическую и социальную политику, а также то, как они взаимодействуют с субъектами миростроительства, безопасности и гуманитарной помощи, чтобы эффективно реагировать на недавний быстрый рост насильственных конфликтов.