Держаться за: 7 возможных вариантов с объяснениями

Содержание

7 возможных вариантов с объяснениями

Взять другого человека за руку — жест нежный и интимный. У состоявшихся пар он входит в привычку, вырабатывается определенный стиль. Предлагаем тебе погадать на том, как сплетаются ваши пальцы и узнать, что манера держаться за руки означает для отношений.

Редакция сайта

Теги:

Любовь

Психология

Любовь и отношения

планы на будущее

Факт: нам очень приятно держать за руку человека, с которым мы хотим быть рядом. Прикосновение к руке (при взаимной симпатии, конечно) высвобождает окситоцин, нейротрансмиттер, отвечающий за множество восхитительных ощущений. Словом, нет ни одного аргумента против хождения «за ручку», но ты наверняка и представить себе не могла, как много способов сделать это существует на свете.

Психотерапевт Тони Коулман выявил целых 7: рассказываем, чем они отличаются и что означают.

1. Переплетенные пальцы

Вы с ним сплетаете пальцы в крепкий надежный замок, как принц Гарри и Меган Маркл? Это означает, что вы оба жаждете глубокой, сильной, крепкой связи — и не постоите за ценой ее продолжения.

РЕКЛАМА – ПРОДОЛЖЕНИЕ НИЖЕ

2. Свободная хватка

Вы держитесь за руки мягко, свободно, ненавязчиво, удерживая пару пальцев. Скорее всего, вы еще плохо знаете друг друга и осторожно наводите мосты. Инициатором связи можно считать того, кто тянется за рукой другого, выражает желание поддерживать физический контакт. И еще «хватающийся» партнер может таким образом сигнализировать окружающим, что вы заняты.

3. Обеими руками за одну

Если партнер делает из твоей руки сэндвич, это означает одно и только одно — он влюблен по уши, хочет как можно больше окситоцина, смотрит только на тебя и слышит каждое твое слово.

Пользуйся!

4. Политическое рукопожатие

Трактовка крепко держать любимого или любимую за руку зависит от обстоятельств, в которых это происходит. Вполне уместно сжать руку, чтобы утешить или успокоить — это, как и объятия, стимулирует симпатическую нервную систему и действительно помогает. Другой вариант: перманентно крепкая хватка может оказаться инструментом доминирования, так что контекст решает.

5. Рука-драпировка

Очень интимный, трогательный жест! Вы сидите рядом, он обнимает тебя за плечи, а ты удерживаешь его ладонь. Это как бы способ сказать: «Мы очень влюблены, поскорее посмотрите, как счастливы мы быть вместе».

6. Рука мягко ложится сверху

Кажется, это сигнал того, что сейчас у вас будет серьезный разговор. В определенных ситуациях люди склонны накрывать руку партнера своей — чтобы как бы удержать его внимание и одновременно успокоить. Это означает, что подсознательно твой друг подозревает, что ты можешь быть не в восторге от его сообщения. Вовсе не факт, что отношения обречены — возможно, он просто купил пони.

7. Хват через корпус

Не путай с рукой-драпировкой: хват через корпус совершается во время совместного перемещения по улице. Для того, кого схватили, это может оказаться довольно дискомфортным взаимодействием — не всем понравится идти в кольце рук другого человека, который языком своего тела сообщает всем встречным: «Мы неразделимый организм! Мы едины!». Хотя для некоторых пар в периоде острого счастья такие действия в порядке вещей и совершаются к обоюдному удовольствию.

Фото: Anastasiya Lobanovskaya: Pexels, lilartsy: Pexels

Читать книгу «Держаться за землю» онлайн полностью📖 — Сергея Самсонова — MyBook.

© Самсонов С. А., 2018
© ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2018

Часть первая

Каменноугольный период

1

Каждый раз обрывается сердце. Вроде и привыкаешь с годами. Счет теряешь своим одинаковым спускам в глубь обжитой земли. Так стоишь тык-впритык с мужиками, словно здесь, в этой клети, и вырос – навроде как подсолнечное семечко рядом с точно такими же. Но только клеть снимают с кулаков, Петро Шалимов снова обмирает от возбуждения и страха. Как в детском сне, когда летишь на землю с высоты и просыпаешься, разбившись.

Шестернями огромных часов, отмеряющих свыше подземное время, завращались шкивы. Оборот их – и клеть замерла, в самом устье зависла. Только головы в касках торчат над землей. И как будто уж вечность висишь в пустоте, изнывая от нудного гуда струны, что натянута, как на колках, от затылка до копчика; хуже нет, чем вот так, между небом и полом, застыть – и, не вытерпев, крикнул Валек:

– Эй ты там, пидормот! Бей сигнал! Мудачье стволовое, под хер, что ли, руки заточены?!

И вся партия грохнула:

– Опускай, распротак твою мать!

Костерят почем зря, но уж так повелось – вроде как заклинание. Сразу весело им, бандерлогам, от этого. Обзовешь стволового – настоящим хозяином шахты почуешь себя. Ты-то гроз, ты добытчик, а он… И как будто и вправду пошустрее задвигались там, наверху, и одно твое слово послало в падение клеть.

Настоящий, земной, солнца свет напоследок мигнул и погас – полетели в своих направляющих брусьях, в зыбкой пригоршне голубоватого света, исчезающе слабого, как улыбка стареющей матери вслед возмужалому сыну.

Днище то отрывалось от ног, улетало, облегчая Шалимова до перехвата дыхания, то опять прилипало к стопам, и привычное тело спружинивало. Стоящие на первом этаже двенадцать человек глядели на серую смазь глухих ствольных стен, перебирали взглядом полудужья мощных тюбингов, распирающих землю по всей глубине человеческого аппетита. Но вот уже в такую темень рухнули, что даже братова лица в упор не увидать. Коногонки на касках включили – так вот глянуть откуда-то со стороны или сверху: созвездие. И томительно долго еще опускались, растворялись в прихлынувшей тьме, ставшей будто бы даже плотнее, чем мясо и кости. Но вот уже клеть предельно замедлилась, поползла с равномерным упорством, как будто отмеряя глубину и время, и в конце концов села на дно. Прозвенел стоп-сигнал, загремели, залязгали клетьевые замки, распахнулись железные створки, и Петро словно только сейчас и проснулся вполне. Каждый раз ясно чувствовал, что над ним и вокруг непомерная толща породы и что это не мертвое шахтное тело, не изрезанный штреками каменный труп, а живая, испокон и насквозь равнодушная к людям давильная сила, и она подымается опускается, как живот при дыхании.

Тот Петро, что за девками бегал, водку пил вот с такими же, как он сам, бандерлогами на бутыльке, на детей любовался своих или, скажем, гроши до получки считал, бастовал с коллективом на рельсах и на Киев ходил выколачивать из мостовой свои кровные – чисто как обезьяна, которая силится высечь из камня первобытный огонь, или как несмышленый ребенок, который лупцует кулачонками пол, мстя за то, что на нем поскользнулся, – этот вот человек оставался вверху, на земле, а на шахтном дворе появлялся другой… Ощущающий всю малость, и хрупкость, и ничтожество всех человеческих сталебетонных подпорок, что расколются спичками, если это слепое, равнодушное к людям

живое вздохнет чуть поглубже.

Это был человек, понимавший, что он есть ничто, но при этом имеющий волю спускаться сюда и вгрызаться рабочими органами в глянцевитое твердое тело огромного спящего зверя, человек, чьей рукой движет только инстинкт и отточенный опыт. В существе его, странно единые, уживались два чувства – бесконечной своей беззащитности и почти полной власти надо всею вот этой породой. Словно здесь-то, теперь-то он и стал настоящим собой – только здесь вот и может предрешить свою участь, стать хозяином собственной жизни и окрестной земли.

В шахте он становился самому себе слышен, доступен и как будто и вовсе не хотел возвращаться к тому человеку, что остался стоять на-горах, хотя вроде – и думать смешно – ничего не могло быть естественней, чем желание выбраться на поверхность земли, и притом чем скорее – тем лучше.

На околоствольном дворе еще высоко и светло, но вот уже двинулись к лаве, друг за дружкой садятся на Бабу-ягу, по канатной дороге скользят, и Валек на лету запевает:

– Горняцкие лампы не гаснут, мы путь свой находим во мгле. Шахтеры живут под землею, чтоб было светло на земле…

Ну такой он, Валек. Как юродивый. На «Марии-Глубокой» знаменитейший, первый слухач. Неразменное и неотъемное достояние пятой бригады. Самый верный барометр и сейсмический датчик. Потому-то ему дозволяется все, и сейчас он с изгальным напором, с нарастающим ожесточеньем поет:

– И уголь течет из забоя тяжелою черной рекой – шахтерское сердце такое, шахтерский характер такой!..

Такой у Шалимова младший брательник. Оба, оба Шалимовы тут, все их знают. Если Петька всего-то отчетливо чувствовал, что вокруг него дышит живое, даже как бы поет на своем языке, то Валек понимал смысл этого пения, не предназначенного ни для чьих ушей – по крайней мере, человеческих уж точно. Оно понятно: каждый ползунок научается слышать породу не ухом, а всей своей кожей. Но Валек чуял глубже – не какой-то там общедоступный кливаж и отжим, понятный каждому четвероногому на ощупь, как выпуклая азбука слепому. Ему была слышна какая-то глубинная пульсация породы, разделенной несметными паутинными трещинами на огромные блоки, пластины, шипы, ему были внятны все жалобы трущихся глыб, сдвигавшихся на волосок по отношению друг к другу, и когда вот такая ползущая из неслышимой каменной выси протяжная трещина доходила до самой их лавы, из дыры его рта сам собой вырывался крик: «Бойся!» За минуту, за миг до того, как недвижная кровля окончательно затяжелеет и не сможет «терпеть».

Никто, кроме него, не слышал этого – как назревающего грома в июньской духоте при ясном небе. Понятно, собирается, но вот когда ударит, где пробьет – через час ли еще, через миг ли, вдалеке или прямо над самой твоей головой… Никто не мог понять, откуда «это» у Валька. Говорили, сам Шубин дышит прямо в затылок ему.

Петька даже представить не мог те доступные брату отдаленные шорохи, цоканья, скрежет, тонкий жалобный скрип и потрескивания в неподъемной ни слухом, ни духом плите, под который они, бандерлоги, копошились, как блохи в собачьем подбрюшье. Как ему поселиться в мозг брата со своим разуменьем и опытом? Как, когда и Валек был не в силах объяснить свой непрошеный дар?

«Глубина в меня входит, Петро. Жутко это, братуха. А то весело, наоборот, до угля вон на брюхе ползем, а мне все один хрен. Видишь сам: петь охота, как пьяному. Был бы хвост у меня, как у Шарика, я бы им завилял от восторга. А другой раз опять – как начнется! И скулит в голове, и скулит – как бы просит. Вот так. – Брат по-детски вытягивал губы и с утробным усилием пел, щелкал, как соловей: – Вппррру-вуух, вппрру-вуух, тиу-тиу, уууаа-аа… Цок-цуок, цок-цуок, уууууу…» Становился похожим на глухонемого, как о помощи взглядом просил, руки дергались сами собой, помогая Вальку в бессловесной его нищете, и не веселый птичий щебет, а нарастающий волчиный вой тек из его ощеренного рта…

Долго едут они, выплывая из белых полянок фонарного света в антрацитово-черную мглу. В самом деле такая же точно посадка у них, как у Бабы-яги в старых сказочных фильмах. Наконец впереди прорезается свет. Друг за дружкой ссыпаются с подвесных своих стульчиков и по штреку идут. По-над кровлей круглятся раздутые серые коконы – в них растут и питаются пылью зародыши грозов. Как слоны в перевернутых куполах парашютов. Для спасения всех от внезапного пламени взрыва, буревого разлета взбесившейся пыли вдоль по штреку развешаны эти мешки с тертым сланцем и новейшие клетчатые водяные подушки при ножах-рассекателях. Тотчас лопнуть должны, опрокинуться – погасить распыленной водой слитный натиск огня, повязать и прибить пылью пыль, только проку от этих заслонов, конечно, ровно ссать против ветра.

Мишка Лытиков шел, матерясь сквозь сведенные зубы.

– Ты чего? – обернулся Петро.

– Сапоги, сука, тесные, что!

– Что, копыта за время пути подросли?

– Копыта те же, да обувка с карлика. Чужие я, чужие в грязной взял. Прихожу – нет сапог. Я уж и так и эдак их ховал, как младенца в пеленки, закутывал, и все равно распеленали, гады. Ну и чего, махнул не глядя. Прикинул – размер вроде мой…

В «грязной» так: зенки поднял – нет родимых сапог, увели. Матюгнешься и снимешь чужие с крюка. Круговорот сапог в природе. Заскорузлые черные робы рядами висят, как диковинный шахтный грибок, – никому их не надо. Смысл кожу на кожу менять и говно на говно? А резиновые сапоги, если новые, это сокровище: выдают их не чаще зарплаты, а худятся за милую душу: о краюху порежешь, и все, ходишь с мокрыми, мачмалы сразу полон сапог…

Со штрека в лаву заползали по-собачьи – до того вход породой зажат. Валек, на четвереньках стоя, подурачился: сдвинул брови в мучительном напряжении слуха, поднял руки, как лапы: служу, мол, – и заливисто гавкнул.

– Вот придурок, – цыкнул глыбоподобный Никифорыч. – Ну вот чё мне с ним делать? Есть же в нем, идиоте, полезное чувство, но и придури, вишь, через край. Как же это в одном человеке? Загадка природы. Лопнет, Валька, терпенье мое – прямо тут и останешься. Слышишь что, говори. Сядет кровля?

– Сядет, но не сейчас, – отозвался Валек, не спуская с Чугайнова издевательски преданных, обожающих глаз, и опять звонко тявкнул. – Служу!

– Закострим, может, а? Видишь, как опустилась она? Давит, как депутатская задница на шахтерский хребет. Ей и помощь уже не нужна, – осветил тот лучом коногонки черноту отработанной лавы, где шершавая кровля налегала на старую крепь и, сложив гидростойки, как подзорные трубы, провисала брюшиной едва не до самого пола.

– Да ну брось, Бать, зачем? – подал голос Хомуха. – Ну начнет она, стерва, шуршать – руки в ноги и ходу. В первый раз, что ли, так? Нам на костры наряда не давали. А вот по товару наряд не закроем – тогда… своим гробовые получим тогда.

Петька тоже прислушался к давящему молчанию породы: ничего не трещало, не щелкало и тем более уж не дождило, не капала мелочь. А ребята вокруг, стоя на роговых, как копыта, коленях или сидя на длинных лесинах, уже раздевались, кое-кто вообще до трусов. Это было, конечно, строго воспрещено, но когда опускаешься в студень перегретого воздуха и по взмокшему тел катит топочный жар, то инструкция – это последнее, что вспоминаешь.

Раздевались и сразу доставали свои тормозки – не хотели делиться с вездесущими шахтными крысами, да и кто его знает: будет время потом закусить? Иной раз за всю смену на отдых ни минуты не выкроишь. Вспомнив о пасюках, повертел головой: может, тут уже наглые твари? Прямо в морду большому самцу луч его коногонки ударил – вмуровал в ослепительный свет изумленные капли раскосых антрацитовых глазок, и нелепый оскал парных бивней, и антенны белесых усов. Крыса рыжей пружиной стреканула во тьму, и Шалимов обрадовался: если крысы пока еще здесь, значит, место не гиблое. Пасюки уходили из лавы за сутки, считай, до обвала.

Поработав в молчании жвалами, отерев от вареных картошин и сала заскорузлые пальцы, разлеглись в низкой лаве ребята, пьют медовую сладость безделья, об одном лишь мечтая – лентожопые чтоб не включали конвейер хотя бы полчасика.

– А скажи мне, Пичуга, подруга-то есть у тебя? – Молодого Пичугина Мишка пытает. – А хоть было с кем, а?.. Ну так ты расскажи нам. Как хоть звали ее? Это как «не хочу»? А кому как не нам? Мы ж семья твоя новая, ежик! Расскажи, как присунул. Не хочешь? Потому что не пробовал, целка! Нет, скажи мне: ты цел-ка? Да признайся, чего тут такого? Тихо, сам с собою, левою рукою… Это как это нет?..

У «отцов» в это время другой разговор.

– А чего он нам дал, Янукович? Нам, шахтерам, конкретно? Народу вообще? – Пузырек кипятится. – Да, я голосовал! Вроде наш он, енакиевский, тоже с самых рабочих низов начинал, газовщик, горный техникум кончил – значит, должен понятие иметь, чем живет трудовой человек. Он чего говорил: ух, я, блядь, за шахтеров горой, вы, Донбасс, мол, основа, на шахтерских горбах Украина стоит. Дайте мне только ко власти прийти – разверну все на пользу рабочему классу. Шахты больше не дам закрывать, социалку повышу, то-се… А чего на поверку? Богатые стали еще богаче, а бедные – еще беднее. Тех, кто с Ющенкой был, от кормушки отжали – сами в эту кормушку с головою ушли, за ушами трещит, и не видят уже никого. А теперь, как под ним зашаталось, так сразу: да за мною шахтеры, Донбасс! Много ты нас, хорек, вспоминал, пока задницу не припекло. Сразу, блин, к нашей силе прислонился опять: «Не будите шахтера!» А я вот назло просыпаться не буду. А как ты хотел? Ты же сам нас, родимый, довел до того, что подняться не можем. На-гора еле-еле выползаем на брюхе. Солидарность у нас с тобой будет теперь как на кладбище… А вот то и хочу я сказать: если завтра спихнут его эти, так туда и дорога.

Как будто бы один и тот же разговор тянулся каждый день, и для Шалимова в нем было меньше смысла, чем в неумолчном темном пении породы, чем в дробном шелесте и цокоте срывающейся мелочи, чем в давящем резиновом разбухании кровли. Все эти звуки прямо говорили о возможности жизни и смерти, а то, что делалось вверху и тем более в Киеве, нет. Плюнул Петька на этот шумок и пополз на карачках к своей балалайке. Вот он, Гоша-кормилец, комбайн очистной. Голливуд отдыхает. Поглядеть свежим взглядом на гребенчатый шнек – так как будто «Трансформеров» ихних с «Чужими» скрестили. И любовно огладил литые зубки́ мастодонта, перебрал их железными черными пальцами, выбрал ключ накидной и подтягивал стопорный болт за болтом, наливаясь бесплатной заботливой нежностью к великанской машине и как будто чуя отцовскую руку на своей возмужалой и той, тонкой, детской руке. Да, глазами отца на работу смотрел: ни один из зубков уж теперь не сорвет, прямо так и сотрутся до самого корня.

А за спиной тянулись разговоры все о том же, о неправильной власти, о народных волнениях… пока вдруг недорезанным боровом не завизжал недвижимый порожний конвейер: «Работать!» Поползли по стальным рештакам тяжеленные цепи-скребки. Звуки злые, каленые, словно сахаром мозг натирают.

– Вот козлы лентожопые! – взвился Валек. – Включай, Петька, ну! Затыкай ему пасть!

Петро толкнулся на колени и привычно-бездумным движением пробежался по кнопкам на пульте, насыщая моторы электрическим током, а гидравлику – масляной жидкостью, ощущая сквозь манипулятор, как по телу кормильца пробежала живая дрожь силы. Невидимые вихри электронов пронеслись по обмоткам моторов, раскручивая роторы внутри, и комбайн тяжело, неуклонно поехал вперед. Шалимов придержал его, как рванувшего через дорогу ребенка, и, улыбаясь своей власти над машиной, пустил огромного стального карапуза по направляющим бортам, параллельно нашарив и крутнув маховик орошения. Гипнотически льющийся по своей бесконечной спирали гребенчатый шнек вгрызся в пласт с мерным свистом и глухим перемолочным грохотом и впритирку пошел, непрерывно снимая с груди монолита сыпучую стружку, сам же тотчас и хапая, уминая хрустящее крошево. Из-под конических зубков вращавшейся улитки с паровозным шипением били струи воды, беспрестанно охлестывая, вороша, подмывая куски антрацита, превращаясь в крутящуюся по винту неуемную пыль. Было в этой привычной картине что-то от удовольствия детской забавы, ну когда направляешь струи на свои же песочные куличи и окопы, горделиво губя их разрушистую красоту, ощущая себя великаном, властелином подножного мира.

Подожди Определение и значение

Основные определения
Викторина
Связанный контент
Примеры
Идиомы и фразы

Сохраните это слово!

См. синонимы к слову держаться на Thesaurus.com

глагол (вступление, наречие)

крепко держатьсяона держалась изо всех сил

продолжать или упорствовать на эти марки, так как они скоро станут ценными

чтобы держать телефонную линию открытой

междометие

неформальная остановка! ждать!

ВИКТОРИНА

ВЫ ОТПРАВИТЕСЬ НА ЭТИ ВОПРОСЫ ПО ГРАММАТИКЕ?

Плавно переходите к этим распространенным грамматическим ошибкам, которые ставят многих людей в тупик. Удачи!

Вопрос 1 из 7

Заполните пропуск: Я не могу понять, что _____ подарил мне этот подарок.

Слова рядом держись

держится, держит бак, держись, не держись, держись, держись, задержи дыхание, задержи конец, затаи огонь, высоко держи голову, задержи лошадей

Английский словарь Коллинза — полное и полное цифровое издание 2012 г. © William Collins Sons & Co. Ltd., 1979, 1986 © HarperCollins Издатели 1998, 2000, 2003, 2005, 2006, 2007, 2009, 2012

Слова, относящиеся к слову держаться

существовать, продолжаться, держаться, задерживаться, жить, жить дальше, сохраняться, оставаться, переждать, остаться, выжить, выдерживать, вести, терпеть, идти вперед, происходить, в последний раз, происходить, продолжаться, иметь место

Как использовать слово «держать» в предложении

Просто встаньте, прежде чем стрелять в безоружных людей.
Обзор «Вавилона»: тупая жизнь полицейских, радующихся триггеру|Мелисса Леон|9 января 2015 г. |DAILY BEAST
Негры будут занимать около 13 процентов мест, а латиноамериканцы — 17 процентов.
Невыносимая белизна Конгресса|Дин Обейдаллах|8 января 2015 г.|DAILY BEAST
Завтра они должны держать плакаты с карикатурами, которые напечатала Charlie Hebdo.
Аяан Хирси Али: Наш долг — сохранить существование Charlie Hebdo|Аяан Хирси Али|8 января 2015 г.|DAILY BEAST
Три официально зарегистрированные семейные истории: мать и ее дочери, приехавшие из Феникса.
Я пытался предупредить вас о неряшливом миллиардере Джеффри Эпштейне в 2003 году|Вики Уорд|7 января 2015 года|DAILY BEAST в голубоглазую лодку мечты.
«Гронирование, чтобы помнить» Быстрое чтение: 8 самых озорных битов|Эмили Шайр|7 января 2015 г.|DAILY BEAST
Большинство мужчин вскочили, схватились за копья или ножи и бросились прочь.
Великан Севера|Р.М. Баллантайн
Он был слишком сонным, чтобы удержать эту мысль в уме дольше, чем на мгновение, не говоря уже о том, чтобы размышлять о ней.
Волна|Алджернон Блэквуд
Она одарила его одной очаровательной улыбкой, и, прежде чем он успел придержать для нее дверь, она открыла ее и вырубилась.
Сент-Мартинс Лето|Рафаэль Сабатини
Не будучи достаточно многочисленными, чтобы удержать город и Аламо, они отступили в последний.
Эдинбургский журнал Blackwood, № CCCXXXIX. Январь 1844 г. Том. LV.|Various
Теперь он был хорошо сложен в форме мужчины, месяцы, прошедшие после его заключения, заставили его зацепиться за многое и удержаться.
The Bondboy|George W. (George Washington) Ogden

Другие идиомы и фразы с задержкой

подождите

Также подождите. Держись, цепляйся, как в «Держись за шляпу на этом ветру», или «Первые христиане держались своих убеждений, несмотря на сильное сопротивление». [Начало 1500-х]

Продолжайте что-то делать, настаивайте, как в «Пожалуйста, подождите еще немного». [Конец 1800-х]

Стой, подожди, как в «Подожди!» Мы не можем пройти через эти ворота. [Середина 1800-х]

Оставайтесь на телефонной линии, как в «Если вы можете подождать минутку, я пойду и найду ее». [Конец 1800-х]

Словарь идиом американского наследия® Авторские права © 2002, 2001, 1995, издательство Houghton Mifflin Harcourt Publishing Company. Опубликовано издательством Houghton Mifflin Harcourt Publishing Company.

Adele «Hold On» Текст песни и смысл

Адель поделилась новой песней «Hold On» сегодня вечером во время своего специального концерта One Night Only и вызвала у зрителей эмоциональную спираль. Глубокая, но вдохновляющая баллада, которая войдет в ее грядущий альбом 30 , наполнена лирикой, которая запомнится вам (такие, от которых вы будете плакать и кричать в душе). «Иногда одиночество — это единственный отдых, который мы получаем / И пустота действительно позволяет нам забыть», — поет она в бридже.

Слушатели уже это чувствуют.

Перейти к полной записи в Твиттере

Во время своего сидячего интервью с Опрой Уинфри Адель углубилась в значение слова «Держись». в контексте ее развода и где она была в жизни, когда писала это.

«Мои друзья всегда говорили «подожди», когда я чувствовала, что [как я себя чувствовала] в тексте стиха», — объяснила Адель. «Но было просто утомительно продолжать это делать. Это процесс. Вы знаете, процесс развода. Процесс одиночества. Процесс не видеть своего ребенка каждый божий день не был моим планом, когда я стала мамой. Процесс прихода к себе каждый божий день, прихода к вам каждый божий день, и при этом вести дом, вести бизнес. Так много людей знают, о чем я говорю, и я тоже так думаю. Я тоже жонглировал этими вещами. И это просто, я чувствовал, что не делать этого больше.

«А также пытаться любить, двигаться вперед с намерением; а не просто выйти из него без причины. У меня болят ноги, когда я хожу по этому бетону.

«Я никогда не сомневался, что принял неправильное решение. Я никогда этого не делал, за что я очень благодарен. Я никогда не задавал себе эти вопросы.

Держаться за: 7 возможных вариантов с объяснениями