Животное в человеке психология книга: Человек как животное

Содержание

Александр Никонов ★ Человек как животное читать книгу онлайн бесплатно

Александр Никонов

Человек как животное

Много нас по подобию Божию,
И все-таки каждый с изъяном.
Будем считать, что изъянами
Обязаны мы обезьянам.

Олег Григорьев

«Никонова можно убить. Даже нужно. А книги его сжечь. Это добавит им скандальной популярности. Я не согласен ни с одним его словом, кроме союзов и предлогов. Но читаю до конца. Слишком сильно затягивают факты — неизвестные, сенсационные, шокирующие, опрокидывающие привычный мир».

Михаил Веллер, писатель

«Талантливый человек, поцелованный при рождении Богом в ту самую зону, которая впоследствии определяет литературный талант».

Аркадий Арканов, писатель-сатирик

Идея этой книги была внезапной, как понос. Так всегда начинаются хорошие книги…

Просто однажды, слушая излияния своего доброго знакомого о его пунктирной семейной жизни и взаимоотношениях с деньгами и женщинами, я подумал, что все его жизненные загогулины вызваны не его решениями, а сработавшими инстинктами той обезьяны, что сидит внутри каждого из нас.

Вся наша жизнь — и в малом, и в большом — устроена по слепку того зверя, от которого мы произошли. Произойди мы от другого существа, например от овцы, весь облик цивилизации был бы совершенно другим. Потому что каждому виду присуще свое видовое поведение. Повадки травоядных в корне отличаются от повадок хищника. А поведение хищника — от поведения всеядного стадного существа, живущего в кронах деревьев, каковыми мы с вами по базовой конструкции и являемся.

Поэтому, черт побери, было бы крайне интересно посмотреть на человека и цивилизацию, которую он создал, глазами зоолога или этолога — специалиста по поведению животных. И тогда мы с вами увидим отражение всеядного стадного млекопитающего, прыгающего по деревьям, на всем, что нас окружает, — на предметах, на взаимоотношениях, на земном искусстве и на бытовых мелочах, на религии и на высочайших взлетах духа.

Ну что? Занесем лупу над глобальным человейником, как назвал нашу цивилизацию один философ?

Часть 1

Мы есть то, что едим

Дорогие дети!

Не следует спрашивать: «Что такое животное?» – а нужно спросить: «Какого рода объект мы обозначаем как животное?» Мы называем животным все имеющее следующие свойства: питается, происходит от подобных себе родителей, растет, самостоятельно передвигается и умирает, когда приходит срок. Поэтому мы относим к животным червяка, цыпленка, собаку и обезьяну. Что же сказать о людях? Подумайте об этом с точки зрения перечисленных выше признаков и затем решите сами, правильно ли считать нас животными.

Альберт Эйнштейн

Я сейчас не собираюсь доказывать каждому грамотному, умеющему читать и думать гражданину очевидное — что человек есть животное. Вряд ли среди читателей моей книги найдется хоть один, который бы прошел в жизни мимо этого замечательного факта: мы звери, господа!

Помнится, еще в школе на уроке биологии я спорил со свои недалеким одноклассником, доказывая ему, что человек суть животное. Он упирался против этой очевидности и верить ей не хотел.

— А кто же еще, если не животное? Робот, что ли? — удивлялся я упорству туповатого приятеля.

Сейчас с этим не спорят даже глубокие церковники: да, говорят они, человек — это животное. А некоторые даже добавляют, что Господь создал человека на той материальной базе, которой на тот момент обладал, — животной. Зато вдохнул в него душу! Которая, мол, и выделяет человека из всего прочего животного царства.

Человек действительно сильно отличается от всего звериного мира. Разительно отличается! Поэтому туповатый одноклассник и спорил со мной, никак не желая соглашаться со своей животностью: на детей, которые гораздо ближе к животным, чем социализированные и дрессированные социумом взрослые, тот факт, что человек есть животное, производит шоковое впечатление — такой вот парадокс. Когда-то целый класс американских школьников, шокированный рассказом учителя биологии о том, что люди есть животные, написал письмо Эйнштейну, попросив его рассудить их спор с учителем. То, что ответил детям Эйнштейн, вы уже прочли в эпиграфе…

Отличия между людьми и другими животными настолько бросаются в глаза, что задавать вопрос о том, чем наш вид отличается от прочих, на первый взгляд даже как-то глупо: мы в штанах ходим, кушаем вилками и вон какую цивилизацию построили! Мы разумные, а не зверье какое-нибудь!

Практическая антропология. Почему мы такие, какие есть

Ну, значит так) Небольшое предисловие) В один прекрасный день я маялась и не знала чего бы мне такого почитать. Художественную литературу не хотелось, хотелось чего-нибудь эдакого. Разговорилась с коллегой и он пообещал подарить мне какую-то супер интересную книгу. Книга должна была быть очень интересной, т.к. коллега — очень уважаемый человек с несколькими учеными степенями, медалями и прочее. И вот звонок в дверь, курьер протягивает сверток и уходит. С нетерпением распаковываю, а там долгожданная ОНА!…Нууу…сказать, что я была слегка разочарована — ничего не сказать. Но еще больше у меня никак не могло уложиться в голове, как такой уважаемый человек может читать такую бульварную, низкопробную хрень и быть от нее в восторге. Так, лучше по порядку.

Первое, что меня смутило — это фраза моего-же коллеги: «Никонов замечателен. Читала Минаева? Вот он пишет в похожем стиле.» У меня ступор. Минаева я не люблю. А его язык тем более. Его попытка шокировать читателей крепкими выражениями, не прикрытой грязью и претензией на оригинальность и псевдоинтеллектуальность — немного не моя тема. Это в принципе не моя тема, я этого не люблю не только у Минаева, а тут смотрю на обложку и те-же ассоциации. На оборотной стороне вообще горячий ад!

Александр Никонов: Идея этой книги была внезапной, как понос. Так всегда начинаются хорошие книги…

Просто потрясающе. Или вот еще:

Никонова можно убить. Даже нужно. А книги его сжечь. Это добавит им скандальной популярности…Слишком затягивают факты — неизвестные, сенсационные, шокирующие, опрокидывающие привычный мир.»

Не книга, а сплошной эпатаж прям. Открываю фарзац, а там крупными буквами книга так и орет на меня: «ЖИВОТНОЕ». Предубеждение мое против этого труда зашкаливало не по-детски, но я все-таки начала читать.

А дальше началось… Текст захватил меня буквально со страницы 20-й наверно. А к началу второй главы мнение изменилось кардинально. Начались рассказы об эволюции человека, о конструкции тела, сравнительный анализ нашего поведения и поведения других представителей фауны и многое-многое другое. Если вкратце, то основная мысль книги такая: все, что мы делаем — это следствие инстинкта. Нет инстинкта — нет действия. Книга рассказывает о причинах таких мелочей, о которых мы в жизни особо не задумываемся. Например, почему мы смеемся и зачем нужно было природе вводить этот вроде бы ненужный инстинкт? Почему, переехав в другое место, мы еще долго будем вспоминать наш первый дом. Почему горюем о смерти близких или не любим очень похожих на нас людей с небольшими отличиями. О силе привычки, о корнях религии и людоедстве. А еще! Почему-то мне очень это запомнилось и удивило. Молодежь нашего вида часто собирается вместе. Просто так. Поболтать, потусить, а потом расходится. Оказывается, у многих видов молодежь устраивает такие тусовки: коты, волки, шимпанзе… Еще один привет от нашего животного инстинкта. Вот уж не думала, что все настолько запрограммировано инстинктами. А главное, что изложено это все настолько точно и логично! И никакого бахвальства, которого я так опасалась в начале. Все четко и по делу. Приведено много фактов из жизни животных, схожими с нашим поведением и они не ограничиваются на всем известных: «Выживает сильнейший» и «Естественный отбор».

В книге также затронута тема отношений мужчин и женщин (самцов и самочек). Без лишнего флера, все разложено на 4 биологических вещества. Объясняются такие вещи, как почему одни, спустя какое-то время уходят от своих жен, а другие живут вместе веки-вечные. И все не просто с точки зрения психологии, а с точки зрения биохимии, более точной и веской науки. Затронуты темы экономики и политики опять-же с биологической точки зрения.

Очень много интересных фактов, как я уже говорила. Но чтобы книга чем-то шокировала — такого нет. Мне кажется очень сложно чем-то шокировать сегодняшнего читателя. С этой книгой следуют быть очень осторожными религиозным людям, т.к. некоторые вещи, о которых пишет автор в части религии, может покоробить и возможно даже оскорбить верующего человека. Господин Никонов прохаживается по этой теме довольно жестко, не скрывая своего отношения к ней.

Еще! Вот это уже возмутило меня. Автор буквально плюет нашему слабому полу в лицо, называя нас глупыми и прямым тесктом говоря, что наше место только у плиты. На большее мы не способны. Нет, если отбросить форму подачи этой мысли, я согласна, что в первую очередь задача нашего пола — домашний очаг, воспитание детей, а потом уже все остальное. Но, я не считаю, что разбавление сената или другой «мужской»отрасли женщинами снижает ее эффективность. Глупо считать, что женщин берут туда чисто с мыслью: «У нас-же равенство полов. Возьмем ее, хоть она и тупа, как пробка». Уж если женщина на этом посту, то я практически на 90% уверена, что она там не просто для красоты сидит. К тому-же именно из-за вот этих предрассудков женщине намного сложнее попасть в «мужскую отрасль», соответственно и конкурс строже. Кароче говоря дорогой автор делал все, чтобы сбить с нас спесь и указать нам на «наше» место. Возможно это чисто мужская реакция на феминизм. Хрен знает. Но мне не понравилось))

Именно за это сняла пол бала. Но это чисто субъективно, а если объективно, то я считаю, что книга заслуживает 5 баллов. И не важно, что он часто цитирует других авторов и ученых. Ведь главное — это информативность. А еще логичность и обоснованность. В общем, книгу я советую. Мне было очень интересно!

P.S. Ох, вот это громадина у меня вышла 🙂 Краткость — не мой конек сегодня))

Читать онлайн «Человек как животное» автора Никонов Александр Петрович — RuLit

Александр Никонов

Человек как животное

Много нас по подобию Божию, И все-таки каждый с изъяном. Будем считать, что изъянами Обязаны мы обезьянам.

Олег Григорьев

Михаил Веллер, писатель

Аркадий Арканов, писатель-сатирик

Идея этой книги была внезапной, как понос. Так всегда начинаются хорошие книги…

Ну что? Занесем лупу над глобальным человейником, как назвал нашу цивилизацию один философ?

Часть 1

Мы есть то, что едим

Дорогие дети!

Альберт Эйнштейн

— А кто же еще, если не животное? Робот, что ли? — удивлялся я упорству туповатого приятеля.

Моя сестра, которая зело любит животных, пару лет назад увлеклась чтением научно-популярной литературы. На вопрос, отчего вдруг такой интерес к науке, ответила:

Животные и психология — какие книги выбрать?

Так ли мы отличаемся от животных, как привыкли думать? И зачем помнить о нашем с ними сходстве? Мы предлагаем подборку книг о психологии животных и людей, которые помогают найти ответы.

Конрад Лоренц «Человек находит друга»

Конрад Лоренц — австрийский ученый, один из основателей этологии, лауреат Нобелевской премии. Однако его книги написаны очень простым, живым языком и понятны любому человеку, которого интересует поведение и психология животных.

«Человек находит друга» — наверное, самая известная книга Лоренца, посвященная животным-компаньонам: собакам и кошкам. Вы узнаете, откуда «растут» корни собачьей преданности, есть ли у животных совесть и почему выражение «кошачья натура» несправедливо. А, кроме того, получите массу удовольствия и наверняка не раз улыбнетесь.

Конрад Лоренц «Кольцо царя Соломона»

Если вам понравилась книга «Человек находит друга», смело беритесь за эту. Какое отношение какой-то древний царь имеет к животным, спросите вы. Самое прямое! Есть легенда о том, что царь Соломон мог понимать язык животных. Однако является ли эта удивительная способность уделом волшебников, магов и чародеев? Вовсе нет! Оказывается, мы тоже можем этому научиться. Нужно всего лишь уметь наблюдать за тем, что животные пытаются нам рассказать о себе и своей жизни. Лоренцу это удалось, и, прочитав его книгу, вы сможете в этом убедиться.

Конрад Лоренц «Агрессия, или Так называемое зло»

Эта книга не слишком похожа на предыдущие. Она написана более научным языком и более глубокая. В ней анализируется такой феномен, как агрессия, с разных сторон: биологической, социальной и философской. Автор вместе с читателем ищет ответы на вопросы о том, что же такое агрессия, откуда она берется и так ли она плоха, как мы привыкли думать? Ведь если госпожа Эволюция придумала агрессию, значит, для чего-то она была нужна.

Виктор Дольник «Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей»

Этак книга — собрание статей биолога Виктора Дольника. Она о том, откуда берутся наши странные пристрастия, почему мы смеемся над обезьянами (спойлер: потому что они до ужаса похожи на нас!), каким инстинктам подчиняется половое поведение и как связаны инстинкты и разум.

Одни в восторге от книги, другие готовы до хрипоты оспаривать точку зрения автора. Что ж, у вас есть шанс составить свое мнение о том, насколько книга научна и справедлива по отношению к людям и животным.

Карен Прайор «Не рычите на собаку»

Карен Прайор — талантливый ученый, специалист в двух областях (биология морских млекопитающих и поведенческая физиология). Тренируя дельфинов, она в 60-х годах 20 века разработала методику ненасильственного обучения, которую позже применяла на собаках, лошадях и… людях. Да-да, на людях тоже! Потому что мы не так уж отличаемся от тех, кого привыкли считать «меньшими братьями».

Эта книга об обучении кого угодно, питомца или самого себя, чему угодно. Вы узнаете, как сделать так, чтобы кот не покушался на кухонный стол, а любимая бабушка не ворчала, и о том, почему наказание — далеко не лучший метод взаимодействия с кем бы то ни было, а поощрение куда действеннее. В конце концов, как утверждает Карен Прайор, детей можно заводить только тому, кто способен научить цыпленка танцевать — ведь вы не сможете заставить маленького птенца силой.

Сравнение психики человека и животных

История сравнительных исследований дала немало примеров того общего, что обнаруживается в психике человека и животных. Тенденция выстраивания фактов, добытых в этих исследованиях, такова, что в них между человеком и животными со временем выявляется все больше сходства, так что животные психологически как бы наступают на человека, отвоевывая у него привилегии одну за другой, а человек, напротив, отступает, без особого удовольствия признавая в себе наличие выраженного животного и отсутствие преимущественного разумного начала.

Примерно до середины XVII в. многие думали, что между человеком и животными нет ничего общего ни в анатомо-физиологическом устройстве, ни в поведении, ни тем более в происхождении. Затем была признана общность механики тела, но оставалась разобщенность психики и поведения (XVII—XVIII вв.).

В прошлом столетии теория эволюции Ч. Дарвина шатким мостиком эмоциональной экспрессии перекрыла психологическую и поведенческую пропасть, веками разделявшую эти два биологических вида, и с тех пор начались интенсивные исследования психики человека и животных. Поначалу под влиянием Дарвина они касались эмоций и внешних реакций, затем перекинулись на практическое мышление.

В начале текущего столетия исследователей заинтересовали индивидуальные различия в темпераменте среди животных (И. П. Павлов), и, наконец, последние несколько десятилетий XX в. оказались связанными с поисками идентичности в коммуникации, групповых формах поведения и механизмах научения у человека и животных.

Казалось бы, в психике человека к настоящему времени уже почти не осталось ничего такого, чего нельзя было бы обнаружить у животных. На самом деле это не так. Но, прежде чем выяснить существующие между человеком и животными принципиальные различия, необходимо ответить на вопрос о том, для чего педагогу необходимо знать результаты подобного рода исследований.

Почти все, что имеется в психологии и поведении животного, приобретается им одним из двух возможных путей: передается по наследству или усваивается в стихийном процессе научения. То, что передается по наследству, обучению и воспитанию не подлежит; то, что появляется у животного спонтанно, может возникнуть и у человека без специального обучения и воспитания. Это, следовательно, также не должно вызывать повышенного беспокойства со стороны педагогов. Внимательное изучение психологии и поведения животных, их сравнение с психологией и поведением человека позволяют установить то, о чем нет необходимости проявлять специальную заботу при обучении и воспитании людей.

У человека кроме наследуемого и стихийно прижизненно приобретаемого опыта есть еще сознательно регулируемый, целенаправленный процесс психического и поведенческого развития, связанный с обучением и воспитанием. Если, изучая человека и сравнивая его с животными, мы обнаруживаем, что при наличии одинаковых анатомо-физиологических задатков человек в своей психологии и поведении достигает большего, чем животное, уровня развития; значит, это является результатом научения, которым можно сознательно управлять через обучение и воспитание. Таким образом, сравнительное психолого-поведенческое исследование человека и животных позволяет более правильно, научно обоснованно определять содержание и методы обучения и воспитания детей.

Как человек, так и животные обладают общими врожденными элементарными способностями познавательного характера, которые позволяют им воспринимать мир в виде элементарных ощущений (у высокоразвитых животных — ив виде образов), запоминать информацию. Все основные виды ощущений: зрение, слух, осязание, обоняние, вкус, кожная чувствительность и др.— с рождения присутствуют у человека и животных. Их функционирование обеспечивается наличием соответствующих анализаторов, строение которых было подробно рассмотрено во второй главе.

Но восприятие и память развитого человека отличаются от аналогичных функций у животных и новорожденных младенцев. Эти отличия проходят сразу по нескольким линиям.

Во-первых, у человека по сравнению с животными соответствующие познавательные процессы обладают особыми качествами: восприятие — предметностью, константностью, осмысленностью, а память — произвольностью и опосредствованностью (применение человеком специальных, культурно выработанных средств запоминания, хранения и воспроизведения информации). Именно эти качества приобретаются человеком при жизни и развиваются далее благодаря обучению.

Во-вторых, память животных по сравнению с человеком ограничена. Они могут пользоваться в своей жизни только той информацией, которую приобретают сами. Следующим поколениям себе подобных существ они передают лишь то, что как-то закрепилось наследственно и отразилось в генотипе. Остальной благоприобретенный опыт при уходе животного из жизни оказывается безвозвратно утраченным для будущих поколений.

Иначе обстоит дело у человека. Его память практически безгранична. Он может запоминать, хранить и воспроизводить теоретически бесконечное количество информации благодаря тому, что ему самому нет необходимости всю эту информацию постоянно помнить и держать в своей голове. Для этого люди изобрели знаковые системы и средства для записи информации. Они могут не только записывать и хранить ее, но также передавать из поколения в поколение через предметы материальной и духовной культуры, обучение пользованию соответствующими знаковыми системами и средствами.

Не менее важные различия обнаруживаются в мышлении человека и животных. Оба названных вида живых существ чуть ли не с рождения обладают потенциальной способностью к решению элементарных практических задач в наглядно-действенном плане. Однако уже на следующих двух ступенях развития интеллекта — в наглядно-образном и словесно-логическом мышлении — между ними обнаруживаются разительные различия.

Только высшие животные, вероятно, могут оперировать образами,-причем это до сих пор в науке остается спорным. У человека данная способность проявляется с двухи трехлетнего возраста. Что же касается словесно-логического мышления, то у животных нет и малейших признаков этого типа интеллекта, так как ни логика, ни значения слов (понятия) им не доступны.

Более сложным является вопрос о сравнении проявления эмоций у животных и человека. Трудность его решения состоит в том, что первичные эмоции, имеющиеся у человека и животных, носят врожденный характер. Оба вида живых существ, по-видимому, их одинаково ощущают, однообразно ведут себя в соответствующих эмоциогенных ситуациях. У высших животных — антропоидов — и человека имеется много общего и во внешних способах выражения эмоций. У них же можно наблюдать что-то подобное настроениям человека, его аффектам и стрессам.

Вместе с тем у человека есть высшие нравственные чувства, которых нет у животных. Они, в отличие от элементарных эмоций, воспитываются и изменяются под влиянием социальных условий.

Много усилий и времени ученые затратили на то, чтобы разобраться в вопросе об общности и различиях в мотивации поведения людей и животных. У тех и других, без сомнения, есть немало общих, чисто органических потребностей, и в этом отношении трудно обнаружить сколько-нибудь заметные мотивационные различия между животным и человеком.

Есть также ряд потребностей, в отношении которых вопрос о принципиальных различиях между человеком и животными представляется однозначно и определенно нерешаемым, т. е. спорным. Это — потребности в общении (контактах с себе подобными и другими живыми существами), альтруизме, доминировании (мотив власти), агрессивности. Их элементарные признаки можно наблюдать у животных, и окончательно до сих пор не известно, (передаются они человеку по наследству или приобретаются им в результате социализации.

У человека имеются и специфические социальные потребности, близкие аналоги которых нельзя обнаружить ни у одного из животных. Это — духовные потребности, потребности, имеющие нравственно-ценностную основу, творческие потребности, потребность в самосовершенствовании, эстетические и ряд других потребностей.

Одну из главных проблем психологии составляет выяснение вопроса о том, какие из потребностей у человека являются ведущими в детерминации поведения, какие — подчиненными.

Итак, человек в своих психологических качествах и формах поведения представляется социально-природным существом, частично похожим, частично отличным от животных. В жизни его природное и социальное начала сосуществуют, сочетаются, иногда конкурируют друг с другом. В понимании подлинной детерминации человеческого поведения необходимо, вероятно, принимать в расчет и то и другое.

До сих пор в своих политических, экономических, психологических и педагогических представлениях о человеке мы по преимуществу учитывали социальное начало, а человек, как показала жизненная практика, даже в относительно спокойные времена истории не переставал быть отчасти животным, т. е. биологическим существом не только в смысле органических потребностей, но и в своем поведении. Основная научная ошибка марксистско-ленинского учения в понимании природы человека состояла, вероятно, в том, что в социальных планах переустройства общества в расчет принималось только высшее, духовное начало в человеке и игнорировалось его животное происхождение.

Темы и вопросы для обсуждения на семинарах

Тема 1. Истоки психики живых существ.

1. Отличие психики от других явлений, существующих в мире.

2. Материалистическое и идеалистическое понимание сущности и происхождения психики.

3. Нервная система, ее возникновение, совершенствование и роль в развитии психики.

4. Материалистический и идеалистический подходы к решению вопроса об основном механизме развития психики.

Тема 2. Становление низших форм поведения и психики.

1. Стадии и уровни развития психического отражения у животных по А. Н. Леонтьеву и К. Э. Фабри.

2. Роль практической деятельности, органов манипулирования и двигательной активности в развитии психики животных.

3. Виды интеллектуального поведения, наблюдаемые у животных.

4. Идеалистическое понимание развития психического начала в мире (гипотеза Тейяра де Шардена).

Т е м а 3. Развитие высших психических функций у человека.

1. Понятие высшей психической функции.

2. Основные источники и условия развития высших психических функций.

3. Роль знаковых систем, предметов материальной и духовной культуры в развитии высших психических функций.

4. Речь и ее влияние на формирование познавательных процессов.

5. Общение и деятельность как факторы развития высших психических функций.

Тема 4. Сравнение психики человека и животных.

1. Познавательные процессы (ощущения, восприятие и память) у животных и человека.

2. Интеллект человека и животных.

3. Мотивация и эмоции у человека и животных.

4. Биосоциальная природа психологии и поведения человека.

Темы для рефератов

1. Основные этапы развития психики у животных.

2. Элементарные и высшие психические функции у человека.

3. Мотивация и эмоции у человека и животных.

Темы для самостоятельной исследовательской работы

1. Сравнительный критический анализ материалистического и идеалистического подходов к сущности и происхождению психики.

2. Знаковые системы у человека.

ЛИТЕРАТУРА

Гиппенрейтер Ю. Б. Введение в общую психологию. Курс лекций.—

М., 1988. (Неосознаваемые процессы: 64—95. Происхождение и развитие психики в филогенезе: 162—189.)

Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения: В 2 т.— Т. I.—М., 1983. (Биологическое и социальное в психике человека: 76—95. Об историческом подходе в изучении психики человека: 96—141. Проблема возникновения ощущения: 143—183. Очерк развития психики: 184—222.)

Линден Ю. Обезьяны, человек и язык.—М., 1981. (Обучение обезьян языку жестов. Сравнительный анализ с человеком: 14—39.) Лурия А. Р. Эволюционное введение в психологию.— М., 1975. (Эволюция психики; 33—76.)

Фабри К. Э. Основы зоопсихологии.— М., 1976. (Развитие психики животных (онтогенез): 88—171. Эволюция психики от элементарных живых существ до человека: 172—283.)

Вулдридж Д. Механизмы мозга.— М., 1965. (Фиксированные формы

поведения у низших животных: 106—124.)

Выготский Л. С. Собрание сочинений: В 6 т.— Т. 2.— М., 1982. (Проблема развития в структурной психологии: 238—290.)

Ладыгина-Котс Н. И. Развитие психики в процессе эволюции организмов.— М., 1958. (Особенности поведения беспозвоночных: 8—68. Особенности поведения позвоночных (до приматов): 69—140. Особенности поведения приматов: 141—227.)

Леонтьев А. Н. Избранные психологические произведения: В/2 т

Т. II.— М., 1983. (О механизме чувственного отражения: 6—30.)

Линден Ю. Обезьяны, человек и язык.—М., 1981. (Интеллект животных: 171—253.) / Общая ПСИХОЛОГИЯ.—М., 1986. (Развитие психики и сознания:/63—91.)

Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии: В 2 т.—Т/. I.—М.,

1989. (Развитие поведения и психики животных: 146—156.)

Фабри К. Э. Игры животных и игры человека//Вопросы психологии.— 1982.—№ З.—С. 26—34. ;

III

Зинченко В. П. Проблемы психологии развития (читая О. Мандельштама)//Вопросы психологии.— 1991.—№ 4.—С. 126—138.

Кликс Ф. Пробуждающееся мышление. У истоков человеческого

интеллекта.— М., 1983. (О биологической и социальной обусловленности человеческого интеллекта: 17—126. Инстинкты и научение в эволюции когнитивных процессов: 56—75. Роль общения в регуляции поведения животных: 76—111.)

Пьер Тейяр де Шарден. Феномен человека. Преджизнь. Жизнь. Мысль. Сверхжизнь.— М., 1987.

Саган К. Драконы Эдема. Рассуждения об эволюции человеческого разума.—М., 1986. (Абстрагирование у животных: 113—130.)

способны ли мы правильно интерпретировать их мир, сигналы, эмоции — Моноклер

Рубрики : Наука, Последние статьи

Become a Patron!

Человек привык считать себя венцом творения, намного опередившим в своем развитии другие виды, живущие на земле. Но так ли это? Авторы книги «В мире с животными» (изд. МИФ) Ингрид Ньюкирк и Джин Стоун, опираясь на различные исследования, считают, что нам необходимо пересмотреть взгляды на животных и наши взаимоотношения с ними. Публикуем фрагмент книги, в котором они рассказывают, почему интеллект не может быть критерием значимости вида, а привычные способы сравнения способностей человека и животных некорректны и что нового наука узнала о разуме, эмоциях и способах коммуникации животных.

«Будучи человеком, которому небезразлична судьба животных, и к тому же нейробиологом, я стремлюсь понять, как все мы думаем, чувствуем и взаимодействуем. Исследования сравнительной нейроанатомии кардинальным образом изменили как общепризнанный научный взгляд на способности животных, так и общественное мнение о них. Между нами и нашими собратьями-животными оказалось гораздо больше общего, чем многие из нас предполагают. Мы всегда думали, что высокоразвитый интеллект присущ исключительно человеку, но теперь нам точно известно, что это не так. Животные владеют собственными способами коммуникации, они умеют и играть друг с другом, и перенимать опыт, учась друг у друга, и — что несомненно — любить друг друга» ⓘЦитата из предисловия к книге, авт. Маим Бялик — PhD в области нейробиологии и актриса, наиболее известная по роли Эми Фаулер в «Теории большого взрыва..

Книга президента зоозащитной организации PETA Ингрид Ньюкирк и журналиста Джина Стоуна «В мире с животными: как мы можем изменить нашу повседневную жизнь, чтобы помочь им» — с одной стороны, попытка аккумулировать последние исследования в области зоологии и нейробиологии, чтобы показать, что животные — это существа со сложным интеллектом, эмоциями и коммуникационными сетями, с другой стороны, способ поставить вопрос о том, насколько правильно мы обращаемся с нашими собратьями, ответить на него и показать, что уже сейчас мы можем сделать, чтобы улучшить их жизнь (Ньюкирк и Стоун дают конкретные рекомендации, которые каждый из нас может применить в повседневной жизни). Мы выбрали фрагмент, где авторы рассказывают о распространенном подходе к изучению способностей животных и о том, почему ученым пришлось его пересмотреть.

Новое понимание животных

Ученые из немецкого Института эволюционной антропологии Общества Макса Планка буквально потеряли дар речи. Оторопь была вызвана не открытием нового ископаемого и не скелетом доныне неизвестного предка человека. Их воображение поразил бордер-колли Рико. На вид вполне обычный десяти летний пес продемонстрировал в проведенных в 2004 году опытах свое умение не только приносить по команде более двухсот предметов, но и запоминать их, что он и доказал месяц спустя. Решив выяснить пределы возможностей Рико, группа ученых подвергла его целой серии когнитивных тестов и выявила поразительные способности к освоению новых задач. Пес легко приносил из соседней комнаты уже знакомые ему предметы, но главное — каждый раз, когда его просили о новой вещи, с которой раньше ему не приходилось иметь дело, Рико разыскивал точно ее, так как догадывался, что незнакомое имя связано с незнакомым ему предметом. Как показал данный случай, когнитивные способности бордер-колли практически соответствуют способностям человекообразной обезьяны, дельфина, попугая и в конечном счете человеческого детеныша.

Довольно часто эксперименты с животными оканчиваются именно этим: исследователи сравнивают умственные способности своих испытуемых с интеллектом человека. Но так ли просто поддаются сравнению интеллект животного и интеллект человека? И даже разум одного животного и разум другого? Если Рико мог, используя метод исключения, правильно находить теннисный мячик, делает ли это его умнее полярной крачки, которая каждый год путешествует между Северным и Южным полюсами, преодолевая более 70 тысяч километров? Кошка, играющая на пианино, — умнее ли она шимпанзе, способного выучить язык жестов и чья ДНК почти на 99% совпадает с человеческой?

Сравнивать умственные способности животных не легче, чем сравнивать умственные способности разных людей. Платон или Аристотель? Ньютон или Эйнштейн? Мане или Моне? Кто из них умнее? Красногубая рыба-ласточка или китайская исполинская саламандра? Индийский слон или африканский слон? Кто умнее? Ранжирование интеллекта животных в итоге оказывается бесполезным занятием. Более того, последние исследования показали, что из предпола гаемых 9 миллионов видов, населяющих планету, открыто только 15%. Кто знает, какие сказочные существа живут в глубинах океана, парят в стратосфере, ползают в труднодоступных джунглях? Каким фантастическим разумом они обладают? И способны ли мы, люди, его постичь?

Довольно часто интеллект рассматривается лишь как единственный фактор, по которому мы определяем, какие животные заслуживают нашего сострадания, а какие нет. При этом наше весьма ограниченное представление о собственном, человеческом интеллекте лишает всякого смысла попытки классифицировать наших собратьев-животных по критериям сходства их мозга с нашим. Или это просто неразумный способ — можно и так сказать — определить критерий значимости.

Цель нашей книги — не только поставить под сомнение вопрос о превосходстве человеческого интеллекта или продемонстрировать, что животные мыслят и действуют подобно людям, но и показать их отличие как от нас, так и между собой — и оценить это по достоинству. Разве подлежат сравнению умственные способности гиббона, перемещающегося по тропическим лесам с помощью мощных прыжков, и гигантского синего кита, оглашающего просторы океана своим пением? Каждое животное преуспевает в своем занятии. Как вы увидите дальше, животные мыслят, путешествуют, ориентируются на местности, общаются, любят, играют — и делают все это исключительно уникальными способами.

Тем не менее в течение долгого времени, когда мы заводили речь о животных, все сводилось только к интеллекту. По мнению ученых, единственное, что имело значение, — это разум. Многие считали, что развитие интеллекта представляет собой непрерывную поступательную эволюцию, которую венчает человек, и все остальные виды едва ли могут соответствовать его уровню. Однако любой другой вид мог бы точно вписаться в этот эволюционный диапазон. Именно такую концепцию изложил Чарлз Дарвин в 1871 году в своем позднем труде «Происхождение человека и половой отбор». Когда Дарвин писал: «Как бы ни было велико умственное различие между человеком и высшими животными, оно только количественное, а не качественное» ⓘЦит. по: Дарвин Ч. Происхождение человека и половой отбор // Дарвин Ч. Сочинения в 9 т. Москва : АН СССР, 1953. Т. 5. С. 239. — Примеч. редактора., — то он, по сути, имел в виду, что все животные происходят от одного предка и потому обладают одним и тем же набором умственных способностей, но на разных уровнях.

Идея не нова. Еще в IV веке до нашей эры был известен аристотелевский принцип совершенствования scala naturae, то есть «лестница природы». Как и позже Дарвин, Аристотель утверждал, что все живое без труда можно распределить по специальной шкале (scala naturae): на одном ее конце — «низшие» животные, что-то вроде разных червей; в ее середине — «промежуточные» животные, например собака и кошка; на противоположном конце — «высшие» животные, такие как обезьяна и человек. В Средние века христианские теологи, преобразовав идею Аристотеля, создали свою иерархическую шкалу, названную «великая цепь бытия», которая была упорядочена согласно степени совершенства организмов. На вершине ее располагался Бог, за ним следовали ангелы, далее — люди, животные, растения и, в самом конце, неорганические вещества. Каждое звено цепи имело собственную иерархию. У людей наверху располагались короли, высшая аристократия и дворяне, тогда как крестьяне низводились до самого дна общества. Животные высшего ранга были представлены крупными хищниками, например львами и тиграми, — их нельзя приручить, и потому они считались более исключительными, чем покоренные, одомашненные животные, такие как собаки и лошади. Насекомые тоже имели свою систематизацию: пчелы, дающие мед, располагались выше комаров и травоядных жуков. Самый низ занимали ползучие гады — их положение объяснялось коварным поведением змея в Эдемском саду.

Даже на протяжении XX столетия ученые не отступали от убеждения, что эталоном оценки животных может быть только человеческий интеллект. Для определения мыслительных способностей животных придумывались все более безжалостные эксперименты, многие из которых проводились в Висконсинском университете в Медисоне под началом психолога Гарри Харлоу. Харлоу приобрел известность еще в 1950-е годы серией опытов над макаками-резусами, во время которых отнимал у матерей младенцев и конструировал для них суррогатных матерей из проволоки. Отчаянные попытки травмированных детенышей найти живой отклик и ласку у неодушевленной матери послужили осно вой для дальнейших исследований последствий разлучения с матерью, социальной изоляции и потребностей в зависимости от других. (Многие историки науки считают, что именно жестокость опытов Харлоу в немалой степени способствовала началу движения за освобождение животных.) Позже Харлоу разработал серию экспериментов, названных «протоколы обучения», которые эффективно определяли, насколько субъект готов учиться. Например, животному предъявляли две двери, за одной из которых находилась еда; опыт продолжался до тех пор, пока испытуемый не находил правильную дверь. Придумывая подобные эксперименты и как бы следуя заветам аристотелевской scala naturae, ученые создавали собственные межвидовые тесты для оценки коэффициента умственного развития, чтобы классифицировать существующих в нашем мире животных.

На первых порах казалось, будто результаты тестирований подтверждают традиционные представления о соответствии интеллекта размеру мозга. В «протоколах обучения» люди превосходили шимпанзе, шимпанзе опережали горилл, гориллы — хорьков, хорьки — скунсов, скунсы — белок и так далее. Однако чем больше животных подвергалось такого рода проверкам, тем противоречивее становились результаты. Когда ученые начали тестировать голубых соек и других птиц, выяснилось, что те дают результаты лучше, чем добрая половина испытуемых млекопитающих. В некоторых заданиях голуби, по словам одного исследователя, «дают фору любой обезьяне». Вскоре ученые все-таки стали понимать, что мир животных слишком сложен и не надо старательно загонять его в рамки линейной систематизации. В конце концов исследователи отказались от большинства своих экспериментов, которые физически и эмоционально травмировали животных. Вот заключение, сделанное в 1969 году в статье, напечатанной в Psychological Review:

«Идея, что всех животных можно расположить на „филогенетической шкале“ с человеком на вершине, оказалась несостоятельной и не соответствующей современным представлениям об эволюции животных… Итак, попытка сравнительной психологии опираться на зоологическую модель эволюции при отборе видов для исследования и интерпретации поведенческих сходств и различий потерпела сокрушительное поражение. Результаты исследований не имели никакой прогностической ценности».

Интеллект животных может быть понят или по крайней мере изучен только в контексте эволюционного пути конкретного вида. Мы, люди, — какие мы есть — стали такими не только из-за прямой осанки и размера нашего мозга, но и благодаря присущему нам чувству индивидуальности, благодаря нашему творческому началу, воплощенному в изобразительном искусстве и музыке. Изобретательность позволила человеку обрести язык, научиться разводить огонь и готовить пищу. Однако, как далее мы поймем из этой книги, многие животные обладают не меньшими способностями, а некоторые владеют совокупностью таких свойств, которые человек даже осмыслить не в состоянии.

Эволюция муравьев продолжалась 140 миллионов лет, и все это время они оттачивали свои коллективные инстинкты. Вы когда-нибудь видели жизнь муравейника в замедленной съемке? У каждого муравья есть своя конкретная роль в группе, а каждая группа выполняет определенную функцию. Любой, кто наблюдал по кабельному каналу заседание Конгресса, знает, как легко обычная дискуссия оборачивается крикливой перебранкой. В муравьиной колонии такого не происходит — все ее сотни миллионов членов сосредоточенно и бесперебойно работают на общее благо. Наши шестиногие друзья не могут общаться между собой с помощью речи, как это делаем мы, однако они способны координировать воспроизведение, строитель ство, накопление ресурсов и даже военные действия с помощью языка запахов, прикосновений и звуков. Кто скажет, что коллективный разум муравейника уступает интеллекту отдельной человеческой личности?

Даже размер мозга не служит корректным показателем интеллекта. Мозг человека в четыре раза меньше, чем у кашалота, слона и дельфина. А по пропорциональному соотношению массы мозга и тела мы уступаем муравьям, тупайям, малым птицам и мышам. Мы не знаем никакого анатомического критерия, определяющего «умственное превосходство» одного животного над другим; но даже если он и существует, то слишком много составляющих, которые еще предстоит изучать. Умственные способности птиц не могут не впечатлять, хотя у них относительно небольшой мозг и ограниченное количество нервных клеток и нейронных связей.

У самых неожиданных существ иногда обнаруживаются удивительные качества. Например, слизевики — вряд ли эти организмы придут вам в голову при мысли об «умном животном». Не растения, не животные, не грибы — всего лишь почвенные амебы, состоящие из одной клетки. (Для сравнения: в человеческом теле насчитывается примерно 37 триллионов клеток.) Слизевики могут образовывать экзотические формы необычных цветов, напоминающие пчелиные соты или фруктовое мороженое; они растут луковицеобразными скоплениями, достигая в длину трех метров. Есть разновидность слизевиков под чарующим названием «собачья рвота», которая, как вы догадываетесь, и выглядит соответственно. На каждом континенте живет более 900 видов слизевиков, и ученым предстоит еще долго их изучать, изучать и изучать. «Думаю, они самые прекрасные и совершенные создания, которые я когда-либо видел», — свидетельствует специалист по слизевикам Фредерик Шпигель, профессор биологии из Университета Арканзаса. Ученые обнаружили генетическое сходство между новозеландскими и американскими образцами, а это означает, что они каким-то образом путешествуют по миру, не имея ни крыльев, ни лап, ни ног. Даже если их разорвать пополам, слизевики продолжают расти и размножаться. И, как показало одно увлекательное исследование, слизевики способны находить выход из лабиринта.

Исследователи часто используют лабиринт для изучения когнитивных способностей разных животных, поскольку его прохождение требует от испытуемых хорошей памяти и навыков по решению задач. В частности, лабиринт проверяет, как функционирует гиппокамп, который расположен в одном из самых архаичных отделов мозга позвоночных и играет важную роль в сборе информации, в работе кратковременной и долговременной памяти, а также в пространственной ориентации. Степень развития гиппокампа часто бывает ведущим критерием интеллекта в целом, а лабиринт оказывается самой простой его проверкой. Частичка слизевика на одном конце лабиринта может воспроизводиться и расти по направлению к пище, находящейся на другом конце. Когда слизевик попадает в тупик, он вбирает в себя отростки, возвращается обратно и пытается найти новый путь. Слизевик может часами искать кратчайший путь к своей добыче. Проведенное недавно исследование ученых из Сиднейского университета показало, что слизевик обладает пространственной памятью: он умеет оставлять след из прозрачной слизи и таким образом помечает места, где уже был. И нужен ли мозг, если есть такая слизь?

Слизевики не могут создавать произведения искусства, не умеют — насколько мы знаем — влюбляться, но их интереснейшее существование заставляет нас пересмотреть определение интеллекта. Называя некоторых животных «умными», мы подразумеваем, что есть животные «глупые», но не затрудняем себя изучением особенностей их эволюционного пути. Ради ныне живущего потомства их предки переносили страдания, далеко выходящие за пределы нашего понимания; их предки выживали вопреки всем условиям, чтобы только передать свою ДНК следующему поколению. Медузы, как и слизевики, возможно, не выглядят высокоразвитыми существами. Тем не менее они путешествовали по морям более пятисот миллионов лет — задолго до того, как плавники стали лапами или ногами и как появились разные континенты. Медузы смогли пережить все: от сурового ледникового периода до вулканических катастроф, уничтоживших 96% морской живности. И когда в следующий раз вам придется столкнуться с муравьем, ползущим по стене вашей кладовой, или повстречаться со свиньей на ферме, или увидеть под микроскопом бактерию, помните, что вы смотрите на самые умные организмы, которые когда-либо населяли нашу Землю, просто по той простой причине, что они выжили и продолжают преуспевать на ней.

Британский этолог и психолог Конви Ллойд Морган в преддверии XX столетия провозгласил принцип зоопсихологии, гласящий, что ни в коем случае нельзя истолковывать поведение животного «как результат проявления какой-либо высшей психической функции, если его можно объяснить наличием у животного способности, занимающей более низкую ступень на шкале психологической эволюции». Это утверждение, позже названное каноном Ллойда Моргана, означает, что при интерпретации сравнительного интеллекта земных обитателей идея антропоморфизма по отношению к животным — то есть приписывание их поведению человеческих эмоций и намерений — глубоко контрпродуктивна. Разум человека отличается от разума дельфина, который, в свою очередь, отличается от разума мыши. И попытки сравнивать их бесплодны, так как у них иной образ жизни и разная среда обитания.

Сравнительный анализ умственных способностей животных может быть затруднительным даже внутри одного семейства. Возьмем, например, гиббонов — небольшие субтильные создания с мощными руками, благодаря которым они раскачиваются на ветках для прыжков с дерева на дерево. Долгие годы в научной среде гиббонов держали за умственно неполноценных. Особенно это было очевидно на фоне других приматов во время проведения экспериментов. Например, шимпанзе быстро учились различать разные предметы, усваивать и выполнять простые задания, тогда как гиббоны обнаруживали полную бестолковость. Так обстояло дело до 1960-х годов, пока американский ученый-приматолог Бенджамин Бек, помогавший обезьянкам тамаринам готовиться к выходу из зоосада на волю, не догадался, почему гиббоны по сравнению со своими собратьями-приматами показывали столь плачевные результаты. В отличие от шимпанзе, гиббоны обитают исключительно на деревьях. Своими длинными мускулистыми руками и отстоящими крючковидными большими пальцами, предназначенными для захвата ветвей, они резко отличаются от обезьян, живущих на земле. Во время опытов гиббоны находились в клетках, где они должны были манипулировать предметами, лежавшими на плоской поверхности. Гиббоны физически не могли брать и поднимать их из-за кривых больших пальцев — и это поведение ученые ошибочно интерпретировали как дефицит интеллекта. Бек повторил эксперимент, расположив предметы не на полу, а на уровне плеч, и гиббоны справились с заданием так же хорошо, как и шимпанзе.

Немецкий физик Вернер Гейзенберг в 1958 году в книге «Физика и философия» писал:

«Мы должны помнить, что то, что мы наблюдаем, — это не сама природа, а природа, которая выступает в том виде, в каком она выявляется благодаря нашему способу постановки вопросов» ⓘЦит. по: Гейзенберг В. Физика и философия. Часть и целое : пер. с нем. Москва : Наука, 1989. — Прим. ред..

Гейзенберг в данном случае говорил об исследовании и описании атомных процессов, однако этот принцип применим и к изучению животных. Ученые будто приговорены сравнивать повадки мышей с повадками крыс, манеры альбатросов с манерами чаек, поведение кошек с поведением собак — и в конечном счете всех животных с человеком.

В нашей книге мы поступаем совсем иначе. Мы убеждены, что навигационные способности слепыша — пушистого грызуна, лишенного зрения и ориентирующегося по магнитному полю Земли, — не менее поразительны, чем умение полярной крачки, ежегодно преодолевающей более 70 тысяч километров. Самец пингвина Адели’ , в суровых антарктических условиях сохраняющий в тепле невылупившегося детеныша, так же полон любви к своему потомству, как и бурая медведица, защищающая медвежат любой ценой.

В главах этой части книги мы рассмотрим, каким подчас удивительным, загадочным и непостижимым образом животные летают, ползают, прыгают, скользят, плавают, любят, болтают, резвятся — иными словами, как они живут. Сначала мы расскажем о невероятных способах передвижения животных по миру. Прокладывая себе путь, животные, как и люди, ориентируются по солнцу и звездам, но, кроме того, они пользуются средствами, которые недоступны биологической природе человека, — это и обонятельные карты, и внутренний компас, и эхолокация.

Далее мы исследуем системы взаимодействия среди животных. Щебет птиц, уханье совы, пение кита, кваканье лягушки — это языки общения в животном мире. Методы современной науки позволили нам понять: все то, что прежде считалось какофонией случайных звуков, на самом деле чрезвычайно замысловатая система коммуникаций.

Затем мы погрузимся в самую сильную и таинственную эмоциональную сферу — в любовь. Вряд ли когда-нибудь мы до конца поймем, что такое взаимное чувство животных, их забота друг о друге, но мы можем наблюдать за ними: как они обнимаются, флиртуют, спариваются, защищают друг друга.

И наконец, мы обратимся к самому, пожалуй, универсальному занятию на Земле — к игре. Животные, как и люди, любят резвиться. Будь то шуточная потасовка или прыжки в воду, игра выходит за пределы видовых барьеров, и наука пока не может объяснить это явление.

Узнав, как животные передвигаются, взаимодействуют, любят и играют, мы приближаемся к пониманию того, кто они есть: что представляют собой их многочисленные таланты, непостижимые языки общения, удивительные повадки. И таким образом мы лучше познаем себя: как мы, люди, можем использовать во благо и себе, и животным наше понимание того, что движет ими в этом мире.

Источник Ингрид Ньюкирк, Джин Стоун «В мире с животными» (изд. МИФ)

Обложка: Inkulinati / Youtube

Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

5 книг о том, чему нас могут научить животные — T&P

Кошки научат генетике, обезьяны — лингвистике, а лабораторные мыши и бойцовские петухи — психологии отношений. В новой подборке T&P — коллекция книг, в которых выясняется, почему животные умнее человека.

Хел Херцог, «Радость, гадость и обед»

Профессор психологии университета Западной Каролины Хел Херцог специализируется в области антрозоологии — синтетической дисциплины, исследующей проблемы отношений между homo sapiens и другими биологическими видами. Херцог выделяет три типа отношений между нами и другими животными: одним мы умиляемся, других боимся, а третьих рассматриваем как законную добычу. Опираясь на антропологию, историю, поведенческую экономику и эволюционную психологию, Херцог рассказывает о том, почему боязнь змей и восхищение полетом птицы являются для человека естественными, как появляется мода на домашних питомцев и почему мы готовы давать деньги на защиту только симпатичных животных. Херцог рассказывает, как хота может быть поэтичной, правда ли, что люди, у которых есть домашние животные, меньше болеют, и почему невозможно съесть свою собаку; а также о борцах за права животных, о клубе «бывших вегетарианцев», о тех, кто проводит эксперименты на мышах, и тех, кто выращивает петухов для боев. Во время чтения будет страшно, смешно, противно, трогательно и невероятно интересно.

Зоя Зорина и Анна Смирнова, «О чем рассказали “говорящие” обезьяны»

В книге «О чем рассказали “говорящие» обезьяны” сотрудники биологического факультета МГУ Зоя Зорина и Анна Смирнова описали и проанализировали ряд поразительных экспериментов второй половины XX века. Эти эксперименты доказывают способность человекообразных обезьян овладевать аналогами человеческой речи, а именно использовать «языки-посредники»: амслен и йеркиш. Обезьяны способны усваивать значения сотен знаков. И да, дело не в простой ассоциативной связи определенного жеста и какого-нибудь предмета. Оказалось, что шимпанзе используют выученные знаки в разных контекстах, применяют синонимы для одного и того же объекта, используют слова в переносном значении, шутят, обзываются, обманывают и начинают учить новому языку других обезьян.

Авторы пытаются понять, чем речь обезьян отличается от человеческой, и размышляют о связи речи и языка и взаимозависимости языка и мышления. А там уж и до вопроса о различиях между человеком и животными недалеко. Сами же обезьяны, к слову, «проблему идентификации» своего языка давно решили. Например, знаменитая шимпанзе Уошо причисляла себя к людскому роду, а других шимпанзе называла «черными тварями».

Мик О’Хара, «Кто ест пчел? 101 ответ на идиотские вопросы»

Уже 10 лет редактор серьезного научно-популярного журнала New Scientist Мик О’Хара не смущается вести рубрику Last Word. Каждую неделю в эту рубрику поступают вопросы любопытных читателей, а редакция журнала находит компетентных в биологии, химии или физике специалистов, которые с полной серьезностью и научной точностью подробно отвечают на самые бредовые вопросы. Со временем в редакции журнала собрали самые удивительные вопросы и ответы в одну книгу, из которой можно узнать о том, сколько видов бактерий живет на теле человека и внутри его организма, как вышло так, что звуки сирен раздражают собак, и почему кошка, упав с 7 этажа, может травмироваться, а с 10-го — никогда. А еще о том, на сколько килограммов нужно растолстеть, чтобы стать неуязвимым для пуль, как цвет туалетной бумаги влияет на экологию, ну и, конечно, ест ли кто-нибудь пчел.

Павел Бородин, «Кошки и гены»

Профессор Новосибирского университета Павел Бородин признался, что «хотел воспользоваться кошкой как приманкой», чтобы рассказать о генетике. Так что если вы любите кошек, то сможете многое узнать об организации генов и особенностях их работы, о мутационном процессе и устройстве хромосом. Еще в книге приведены данные о расшифровке генома кошки и о родословном древе млекопитающих вообще и кошачьих в частности.

Выяснилось, кстати, что бродячие кошки не менее ценны для науки, чем комнатные: исследование распределения генов окраски шерсти в различных популяциях бродячих кошек может быть использовано для изучения проблем микроэволюции. Кроме того, в «Кошках и генах» есть подробная инструкция о том, как провести собственные исследования в геногеографии. А это, действительно, возможность внести свой маленький вклад в науку.

Конрад Лоренц, «Агрессия»

Об этой книге принято говорить с придыханием — как никак, классика. Ее написал великий ученый, лауреат Нобелевской премии, один из основоположников этологии — науки о поведении животных — Конрад Лоренц. В книге он прослеживает аналогии в поведении различных видов позвоночных и вида homo sapiens и рассказывает о том, для чего нужна агрессия и какие есть формы агрессивного поведения, а также о том, какие механизмы изобрела эволюция, чтобы направить агрессию в безопасное русло.

Самым известным и самым печальным замечанием Лоренца стало то, что у сильно вооруженных видов (у львов, волков или орлов, например) эволюция выработала аналог морали — инстинктивный запрет применять все свое вооружение во внутривидовых стычках, особенно, если побежденный демонстрирует покорность. Слабовооруженные виды (например, голуби, мыши или обезьяны) имеют слабую «мораль» и устраивают крайне жестокие и кровавые разборки. Человек же, бедно одаренный природой (нападая, он может только поцарапать, несильно ударить или укусить), с изобретением искусственного оружия стал самым вооруженным видом на Земле. Его мораль, впрочем, до уровня животных еще не эволюционировала.

Два урока о животных и человеке — University of Minnesota Press

2012

• Автор:

Гилберт Симондон
Перевод Дрю С. Бурк

Все более влиятельный французский философ представляет историю философского дискурса в отношении людей, животных и растений

Гилберта Симондона как философа технологий занимают лидирующие позиции в современном мышлении в области медиа, технологий, психологии и философии.В этом введении к творчеству Симондона читатель получает доступ к обоснованию одного из самых фундаментальных и критических вопросов, которые были в центре внимания философии на протяжении тысячелетий: отношения между человеком и животным.

Симондон — это секретный пароль для некоторых дискуссий в философии сегодня.Как философ технологий, работа Гилберта Симондона занимает лидирующее место в современном мышлении в СМИ, технологиях, психологии и философии, предлагая комплексные объяснения отношения человека к технологии и области, которая продолжает формироваться из-за этого напряжения между человеком и его техническими специалистами. Вселенная. В этом введении к творчеству Симондона читатель получает доступ к обоснованию одного из самых фундаментальных и критических вопросов, которые были в центре внимания философии на протяжении тысячелетий: отношения между человеком и животным.

Жильбер Симондон (1924–1989) был французским философом технологий, чьи работы продолжают вызывать новый интерес в самых разных академических областях.

Дрю С. Бурк — американский теоретик культуры и переводчик современной французской философии.

Человеческое животное — Нью-Йорк Таймс

«Можем ли мы многое узнать о нашем поведении, изучая поведение животных?».Ханс Хасс начинает с этого вопроса. Прежде чем ответить, нужно спросить другого: что нам изучать? Определенные нейронные сети, похожие у кошек и мужчин? Обучающие модели, которые похожи у свиней, мышей и людей? Или

«инстинктов», «наследственных предрасположенностей» и «побуждений», которые могут быть связаны, а могут и не быть связаны, если они действительно могут быть определены и проанализированы?

«Может ли изучение жука или крысы рассказать нам что-нибудь об основных побуждениях человека», — продолжает Хасс. Хаси пишет с точки зрения школы этологии (науки о поведении животных), которая подчеркивает «врожденные» или «врожденные» модели поведения и имеет тенденцию объяснять их на основе «наследственности».«Этологи наблюдают за животными, как правило, в их естественной среде обитания, регистрируют их поведение, классифицируют, сравнивают. Когда они делают шаг к суждениям о человеческом поведении, они часто оказываются в невыгодном положении. Не располагая достаточным количеством данных о людях, они становятся более уверенными в себе и с пренебрежением относятся к критикам, которых они склонны характеризовать, используя слова Хасса, как «американских экологов, [которые] придерживаются точки зрения, что практически все человеческое поведение приобретается, и, следовательно, этого человека можно произвольно формировать путем воспитания и образования.Это случается особенно в этологической литературе для мирян, как и в книгах двух тенденциозных популяризаторов этологического подхода к человеческой «агрессии», Роберта Ардри и Десмонда Морриса.

Хасс, фотограф и писатель, лучше справляется с этой книгой. Он не собирается доказывать слишком много, кроме некоторых безупречных трюизмов: животные замечательны; люди люди во всем мире. Он выдвигает несколько тонких, но косных идей, но не настаивает. Он дает некоторые достопримечательности, переформулируя знакомое, что всегда является увлекательным, если не научно полезным занятием.

Первая часть книги представляет собой введение в поведение животных — с этологической точки зрения, с большим упором на поведение как на неявный генетический дар, но с большим, чем обычное внимание этолога, вниманием к развитию поведения во время жизни каждого животного и неврологическим и биологическим детерминантам поведения.

Обращаясь к людям, Хасс предлагает то, что он считает новой методикой расследования. Чтобы увидеть человека объективно — биологически — он снимает кинофильмы о людях, используя специальную камеру, чтобы сделать их неосознанными.Если записанное таким образом поведение «демонстрирует существенное сходство, это может свидетельствовать о наличии врожденного механизма человеческого поведения», — пишет он. Он печатает несколько кадров и фрагментов из своих фильмов. Фотография обычная.

Некоторые лица очаровательны, а некоторые сцены очаровательны; но вклад в науку кажется минимальным. Мы видим, что мужчины улыбаются и хмурятся примерно одинаково в разных культурах и что женщины флиртуют в любом цвете кожи и в любом климате. Доказывает ли это, что существует «врожденный механизм поведения человека»? Я сомневаюсь.Фотографии цитируются как основание для многих подобных заявлений, но одно из них не убедительно.

Хасс в конце концов отказывается от исследований в пользу чистой спекуляции. Он предполагает, что отличительной чертой человека является создание им орудий труда, и что орудия представляют собой истинные продолжения тела: «искусственные органы». Это органы, «которые не обязательно должны состоять из человеческой ткани и которые [человек] может отбрасывать, обменивать и даже действовать с помощью энергии, не связанной с его собственным телом».

Еще впереди. Царство животных состоит из двух подцарств: одноклеточного Protozoa и многоклеточного Meta zoa.До сих пор мы называли себя многоклеточными. Хасс предполагает, что с помощью искусственных органов каждый человек трансформируется в «множество организованных производственных систем…». Обнаженное человеческое тело — это только отправная точка ». Мозг человека создает эти искусственные органы, делая то же, что гены для других животных. И поэтому «производительные тела», которые мы называем человеком, следует считать членами «третьего царства». Затем существует четвертое подцарство, состоящее из коммерческих фирм и других «производственных организаций», состоящих из отдельных производственных органов, объединенных вместе.

Хасс продолжает подвергать ряд человеческих институтов своего рода квазибиологическому анализу. Коммунизм выглядит плохо, поскольку представляет собой погружение организмов третьего подцарства в организации четвертого подцарства. Западный капитализм чувствует себя не лучше: он побуждает нас отвергать коллективную «губчатую социальную структуру», основанную на купле-продаже. В этом обществе «основная цель — проникнуть в человеческое подсознание, чтобы направить врожденные или приобретенные механизмы поведения в желаемом направлении.Вторичная цель — как можно быстрее обесценить собственность человека, использовать все доступные средства, чтобы разрушить его удовольствие от того, что он уже приобрел, и повысить желательность того, чем он еще не обладает. Первая линия атаки стимулирует человеческие инстинкты — его животное наследие — и использует их в коммерческих интересах. Второй метод лишает Владельца возможности проверять и оценивать свои искусственные органы… ».

Все это и многое другое, включая дискуссии в органических терминах воображения, свободы и счастья, может показаться глупым или стимулирующим, в зависимости от настроения читателя, но это не раскрывает большую часть «тайны человеческого поведения».«Если некоторые ответы лежат в исследованиях на животных, их лучше всего найти, изучая вещи, которые несомненно связаны между собой: условную реакцию, нервный импульс, белок, нуклеиновую кислоту. На досадном уровне социального поведения существует реальная потребность в новых концепциях, которые могут связать людей с мужчинами и с переплетенной паутиной всего живого, — назовите это сравнительной социологией, экологической психологией или как хотите. ■

Лучшие книги о человеке и обезьянах

Я выбрал книги, которые действительно показывают огромный разрыв между нами и другими животными, и исследуют, что именно отличает нас от других животных и, в частности, от наших ближайших ныне живущих родственников, человекообразных обезьян.Я действительно считаю это важным сегодня, потому что идея о том, что мы особенные, что люди особенные, совершенно вышла из моды. Нам постоянно говорят, что животные такие же, как мы.

Это в области эволюционной биологии?

Это касается многих научных областей, будь то приматология — изучение поведения обезьян и обезьян — или психология, тенденция к эволюционной психологии и антропология. Кроме того, с точки зрения публичного дискурса, все больше и больше обсуждается, насколько животные близки людям, и на самом деле мы совсем не особенные.

Например, животные могут говорить — просто они немного по-другому?

Люди всегда говорят: «Мы думали, что мы особенные, потому что мы можем говорить, но у животных тоже есть язык. Мы думали, что мы особенные, потому что можем использовать инструменты, но животные тоже используют инструменты ». Список бесконечен. Но есть еще несколько увлекательных книг, которые действительно показывают, насколько уникальны люди.

Люди, как никакое другое животное, обладают культурой, мы можем в некоторой степени контролировать природу и сделали изобретения, изменившие жизнь.Мы построили города, национальные государства, правительства, мы создали язык, мы изобрели алфавит и другие формы письменных символов, а также создали искусство и литературу. Мы можем диагностировать болезни и лечить их, мы понимаем, что правильно, а что нет, и понимаем, куда мы хотим направить общество. У животных нет ничего из этого. Итак, главный вопрос: что сделало нас такими особенными? Откуда мы пришли?

Александр Романович Лурия и Лев Семенович Выготский

Читать

Первая книга, которую вы выбрали, — это Обезьяна, первобытный человек и ребенок , которая была впервые опубликована в России в 1930 году известными советскими психологами Александром Романовичем Луриа и Львом Семеновичем Выготским, книга, которая позже была запрещена Сталиным.

В книге «Обезьяна, первобытный человек и дитя » Лурия и Выготский выдвинули теоретическую основу для объяснения того, что делает нас людьми. Они утверждают, что есть три основных направления в развитии создания наших уникальных человеческих способностей: эволюционная линия, историческая линия и онтогенетическая линия. Чтобы понять, кем мы являемся как люди, нам нужно понимать, что мы являемся продуктом всех трех направлений развития. Если бы не эволюция нашей генетической структуры человека, человеческого генома, мы не были бы людьми.Но, как подчеркивают Лурия и Выготский, эволюция нашего человеческого облика является лишь предпосылкой для нашей человечности.

Наш геном очень похож на тот, когда появился homo sapiens около 100 000 лет назад, но с точки зрения того, как мы живем, мы несравнимы с нашими предками. Итак, чтобы полностью понять, кто мы, нам нужно выйти за рамки эволюционной линии и посмотреть на историческую линию развития, а также, наконец, чтобы понять людей, вам нужно взглянуть на их уникальные социальные отношения. их собственная история жизни.Каждый человек, когда-либо существовавший на планете Земля, уникален, и это результат исторической и онтогенетической линии развития.

Онтогенетический?

Означает индивидуальную продолжительность жизни. Это история жизни человека — область, которую изучает психология развития.

И хотя это старая книга, она все еще полезна сегодня? Не обошли ли его новые открытия?

Не думаю. Я думаю, что в качестве теоретической основы это все еще актуально.Все книги, которые я просматриваю, хотя они не всегда ссылаются на Выготского и его работы, возникает ощущение, что на них повлияло его мышление и настоящие открытия, которые он совершил, несмотря на то, что дожил до 37 лет.

Почему книга была запрещена Сталиным?

Сталин стремился подавить все, что не соответствовало партийной доктрине. Идеи Выготского были бы опасными, потому что они были революционными — марксистскими — в истинном смысле этого слова. Он принял диалектический метод понимания разума.Но он также поддерживал идеи великих мыслителей за пределами России, таких как Фрейд и Пиаже, и поэтому Сталин отверг его как «буржуазного идеалиста».

Давайте перейдем к вашим следующим книгам, Предыстория разума Стивена Митена и Культурные истоки человеческого познания Майкла Томаселло, которые предлагают различные теории нашего эволюционного развития.

Да, эти две книги действительно далеко зашли в попытках понять возникновение наших уникальных человеческих способностей в процессе эволюции.Стивен Митен начинает с того, что говорит: «У нас здесь настоящая головоломка». Около 100 000 лет назад среди homo sapiens есть свидетельства создания новых инструментов, таких как костяные артефакты. Но он отмечает, что инструменты, которые использовались и изготавливались тогда, были не намного сложнее, чем наши обезьяньи предки. Главный поворотный момент произошел только после того, как homo sapiens существовал десятки тысяч лет.

Это то, что называется палеолитической революцией, когда мы внезапно видим гораздо более сложные инструменты, гораздо более сложные и развитые методы охоты.У вас есть океанические путешествия, наскальные рисунки, церемониальные захоронения. Итак, переход от очень простых инструментов к гораздо более изощренным способам организации групп и даже возможности путешествовать по океанам. Митен говорит, что главная задача состоит в том, чтобы попытаться понять этот взрыв творчества около 60 тысяч лет назад, который не соответствует увеличению размера мозга — потому что это было намного раньше. Один только потенциал мозга не может объяснить этот внезапный скачок вперед.

Вау, это интересно.Как он это объясняет?

Его теория состоит в том, что этот взрыв произошел в результате изменений в природе языка. И, исходя из этого, он говорит, что вы видите изменения в сознании в уме. Он утверждает, что язык ранних людей, pre-homo sapiens, был исключительно социальным языком. Они использовали язык для отправки и получения социальной информации, для установления иерархии и лояльности и т. Д., Вместо того, чтобы использовать язык для таких предметов, как использование инструментов или охота.

В больших группах язык был эффективным средством построения социальных связей; намного эффективнее, чем уход за внешностью, который является основной формой общения обезьян, так они поддерживают некую групповую сплоченность.Митен очень убедительно утверждает, что этот социальный язык в какой-то момент трансформируется в язык общего назначения.

Только когда язык начинает действовать как способ передачи информации о мире, отличном от социального мира, мы действительно можем начать думать о наших собственных мыслительных процессах. Он говорит, что в результате все человеческое поведение стало пронизано гибкостью и творчеством, которые характерны для современных людей.

Потому что настоящая трудность, если вы понимаете эволюцию, состоит в том, что все меняется очень медленно.Но вот здесь взрыв. Митен утверждает, что в нашем эволюционном прошлом должно было произойти небольшое изменение, которое позволило языку — социальному языку — внезапно стать языком общего назначения.

Одной эволюции недостаточно для объяснения языка?

Некоторые утверждают, что язык может быть выбран в результате эволюции. Но если вы посмотрите на такую сложную вещь, как грамматика и все аспекты языка, и посмотрите на доказательства того, как долго существует язык, то на самом деле его уже давно не было.Итак, если у обезьян не было языка, а у человека прямоходящего и человека умелого не было языка, как могло бы в течение нескольких 100000 лет такое сложное явление, как язык, быть результатом случайной мутации?

Что сделало изменение возможным?

Я полагаю, его аргумент состоит в том, что существовал этот социальный язык. Как только у вас появится язык, вы можете начать использовать его для управления своим собственным мыслительным процессом и действительно думать о том, что вы делаете, а не просто отталкиваться от чего-то.Когда вы получаете полезный инструмент, вы на самом деле смотрите на него и думаете: « Ну, этого недостаточно, я хочу использовать его для этого, может быть, было бы лучше, если бы он был острее на этом конце, и тупее в этом конце… »и т. д. Я прочитал книгу Митена до того, как прочитал Томаселло, и подумал, что она действительно убедительна. Это очень убедительно. У него есть подробные знания обо всем, что мы знаем о древнем человеке, о том, какие инструменты существовали и тому подобное.

Да, а как насчет книги Томаселло Культурные истоки человеческого познания ?

Эта книга меня так же или даже больше убеждает.Томаселло утверждает, что эволюция, должно быть, наделила нас чем-то уникально мощным. Он говорит, что единственное возможное решение загадки этого взрыва творчества, единственный биологический механизм, который мог вызвать эти изменения за такой короткий период времени, — это новая способность к социальной и культурной передаче. Другими словами, он говорит о том, что существует новый, уникально мощный способ социального обучения.

Он говорит, что вы можете видеть, как эволюция наделила животных более простой формой социального обучения: например, крысы едят только ту пищу, которую ест их мать, они учатся на том, что едят их матери.Молодые птицы разучивают типичные для своего вида песни, подражая своим родителям. Его аргумент состоит в том, что эта простая способность учиться у наших собратьев, не осознанно — животные не делают этого осознанно, — это то, чем их наделила эволюция — остановилась на каком-то этапе нашего эволюционного прошлого и превратилась в что-то более мощное.

Уникальность нашей формы социального обучения заключается в том, что мы способны имитировать и учиться совместно, в то время как животные не могут думать о том, что делают их собратья или что они делают сами.Мы можем посмотреть, что делают другие, и сделать выводы об их целях и намерениях. Что они здесь пытаются сделать? Каков ожидаемый результат того, что они делают? И мы можем посмотреть, как они на самом деле это делают, различные шаги к достижению конечного продукта, и мы можем взглянуть на конечный продукт. Хотя все экспериментальные исследования очень убедительно указывают на то, что обезьяны могут только смотреть на результат. Некоторое время люди думали, что обезьяны могут обезьянничать.

Они не могут?

Нет, не могут.Не по-человечески. Они могут посмотреть на результат того, что кто-то сделал, и затем им придется изобрести способ достижения этого методом проб и ошибок. Итак, в эксперименте они могут увидеть, как человек использует грабли, чтобы тянуть что-то к себе. Тогда они могут понять: «О, грабли можно использовать как инструмент». Но они не понимают, как это сделать. Методом проб и ошибок они могут достичь того же результата или получить тот же результат другим способом.

Вот почему, я бы сказал, в правильных условиях умная обезьяна могла бы изобрести все поведение обезьяны, которое мы наблюдаем сегодня.Достаточно умная обезьяна могла бы изобрести все различные способы использования обезьянами орудий, в то время как ЛЮБОЙ человек, каким бы умным он ни был, мог бы с нуля изобрести рентгеновские лучи, двигатели внутреннего сгорания, использование электричества — все, чего достигли люди.

Но и Томаселло, и Митен пытаются объяснить ту же самую тайну, что произошло 60 000 лет назад?

Да, между 100 000 и 30 000 лет назад. Мы отделились от шимпанзе шесть миллионов лет назад, и вы видите некоторые изменения в использовании инструментов с homo erectus, а со времен homo habilis не так много свидетельств, я не знаю почему.Вы видите некоторые свидетельства изменений в использовании инструментов, несколько более сложных, за миллионы лет.

А потом, внезапно, после homo sapiens, примерно 60 000 лет назад, вы видите этот культурный взрыв. Сама способность учить и учиться друг у друга означала, что навыки, открытия и инновации наиболее умных членов группы затем будут быстро переданы другим членам группы. И каждое поколение может извлечь уроки из идей предыдущих поколений и развить эти идеи.

Так эти две книги совместимы?

Очень сложно понять, как эволюция могла дать нам то, что у нас есть. Как мы можем когда-либо на него ответить? Это всего лишь две теории. Есть много совпадений, и они во многом дополняют друг друга. Они оба признают важность языка. Томаселло говорит, что существует более простая форма социального обучения, которая могла бы трансформироваться в тот вид социального обучения, который у нас есть, где мы действительно можем имитировать.Он утверждает, что это возникло из-за нашего врожденного желания общаться с другими о мире вокруг нас. А из психологии развития имеется множество свидетельств врожденного желания младенца эмоционально взаимодействовать с другими людьми, что подводит меня к моей следующей книге, в которой это рассматривается с точки зрения онтогенетической линии развития.

Это книга Питера Хобсона, Колыбель мысли.

Да.Хобсон пытается понять, как младенец превращается из инстинктивного существа при рождении в социальное, сознательное существо и как эта действительно мощная способность учиться друг у друга проявляется у младенцев. Он просматривает множество экспериментальных исследований и исследует все обмены, которые происходят до появления языка. Он показывает, что даже в самом раннем младенчестве дети способны реагировать на эмоции других. Многие психологи, занимающиеся вопросами развития, изучали это врожденное желание взаимодействовать с другими людьми: это врожденное желание заниматься, но это не сознательное желание, это просто на уровне эмоций.

Эти ранние эмоциональные столкновения были впервые исследованы Джеромом Брунером и Майклом Скэйфом в 1970-х годах. Они наблюдали за тем, что к концу первого года жизни дети внезапно начинают следить за взглядом своих взрослых, ухаживающих за ними, и они отслеживают эмоциональные реакции взрослых с точки зрения решения, подойдут ли они к чему-либо или нет. Джером Брунер и Майкл Скейф назвали их «эпизодами совместного внимания». Они следят за тем, как взрослые среди них эмоционально реагируют на что-то, а также в это время мы видим то, что называется прото-декларативным указанием.Это, по сути, указывает на вещи просто ради интереса, а не просто как просьбу о чем-то. Итак, вы увидите, как девятимесячный ребенок указывает на самолет в небе. Они указывают не потому, что хотят, чтобы вы подарили им самолет — они указывают, потому что им интересно, и они хотят поделиться, чтобы вызвать у вас этот интерес. И мы единственный вид, который так поступает.

Хобсон говорит, что вы должны быть очень осторожны с точки зрения рассмотрения этих ранних обязательств и не предполагать, что они являются сознательными мыслями.Младенцы не думают сознательно: «О, я смотрю на этот самолет, разве это не интересно? Я думаю, что могу заинтересовать маму этим, показывая пальцем ». Это просто очень эмоциональный ответ с их стороны. Но в какой-то момент эти врожденные желания и обязательства трансформируются в нечто качественно иное. К середине второго года жизни эти ранние эмоциональные занятия трансформируются в более сознательный обмен чувствами, желаниями, взглядами и убеждениями. Хобсон говорит, что это начало революции в детском мышлении, начало революции в их развитии.И это интересно, потому что вскоре после этого вы впервые видите, что дети действительно могут учиться с помощью подражания.

Как эта книга вписывается в нашу общую тему?

Он укладывается в то, что пытается взглянуть на то, как наши уникальные человеческие способности проявляются в продолжительности жизни человека. У нас есть способность понимать других людей как намеренных существ, подобных нам, что очень мощно, и именно поэтому мы можем учиться друг у друга.Но мы не можем родиться с этим сознанием. Там должно быть что-то попроще, и это врожденное желание эмоционально взаимодействовать с кем-то. Вот что трансформируется во что-то более осознанное и гораздо более мощное. Из колыбели эмоциональной вовлеченности возникает способность иметь мысли. В книге Хобсона есть по-настоящему красивая цитата: «Обладая силой языка и других форм символического функционирования, [ребенок] уносится в царство культуры. Младенец был поднят из колыбели мысли.Взаимодействие с другими научило эту душу летать ».

«Колыбель мысли» действительно объединяет всю работу, проделанную в рамках психологии развития, и красиво представляет аргументы.

Ваша последняя книга — Aping Language, о том, могут ли животные разговаривать.

Книга Джоэла Уоллмана очень важна, потому что она действительно убедительно показывает, что у животных нет языка и что язык уникален для людей.Он подробно рассматривает все исследования языка обезьян, анализирует их методы и выводы, а также все опубликованные данные и приходит к выводу, что, несмотря на годы и годы опеки со стороны очень преданных своему делу людей, пытающихся обучить языку жестов шимпанзе Уошу или орангутанг Чантек, или горилла Коко, или бонобо Канзи и т. д., ни один из них не добился успеха. Очевидно, это спорно; вовлеченные люди сказали бы, что им это удалось.

Почему он говорит, что у них ничего не получается?

Если вы возьмете даже трехлетнего ребенка, он будет использовать язык для самых разных целей, включая просто комментирование мира.Примерно в два-три года, когда ребенок с чем-то борется, он часто громко разговаривает сам с собой. Они используют язык, чтобы управлять своим поведением. Напротив, общение обезьян — это почти исключительно просьбы о вещах.

«Это действительно убедительно показывает, что у животных нет языка, и что язык уникален для людей».

Например, много внимания уделяется коммуникативным навыкам бонобо Канзи. Но, как указывает Уоллман, 25 наиболее частых комбинаций из двух предметов и 25 наиболее частых комбинаций из трех предметов — все это запросы на что-то.Он использует множество других примеров в книге, чтобы показать, что на самом деле многое из того, что они узнают в плане подписания, является методом проб и ошибок, чтобы получить вознаграждение.

Это не что-то похожее на язык, и в них нет ничего похожего на человеческую грамматику. Делается много заявлений о том, как они соединяют знаки вместе. Но, по его словам, эти многокомпонентные высказывания остаются относительно постоянными, несмотря на интенсивные тренировки. Они не увеличиваются в длине и не усложняются. В то время как у маленьких детей, как говорит Стивен Пинкер в «Языковом инстинкте», их предложения взлетают, как ракета.Детские предложения становятся длиннее и сложнее, поэтому к трем годам они могут составлять предложения из десяти и более слов, а с возрастом средняя длина их высказываний увеличивается, равно как и сложность словосочетаний. Ничего подобного нет ни в одном проекте, посвященном языку обезьян.

Уоллман показывает пример шимпанзе Нима Шимпски, как его звали. Его трех- и четырехзнаковые комбинации включают в себя такие вещи, как банан-ешь-меня-ним или виноград-ешь-ним-ешь, ешь-меня-ним-пить.Книга просто показывает, что никакое из этих способов общения нельзя возвысить до статуса человеческого языка. Он также рассматривает общение животных в дикой природе и показывает, что нет никаких доказательств того, что животные могут общаться намеренно — их общение очень тесно связано с эмоциями и инстинктами.

В чем заключается разница между людьми и обезьянами в этой книге?

Он просто показывает, что язык уникален для людей, а язык является для нас ключевым моментом.Я считаю, что если у вас нет языка, у вас не может быть сознательного мышления. И если у вас нет сознательного мышления, вы не можете размышлять о том, что вы делаете, или думать о том, что делает кто-то другой, это может быть довольно умным, и как вы могли бы скопировать это. И если вы не можете этого сделать, мы просто продолжаем жить, как обезьяны — где одна обезьяна могла бы иметь довольно умное изобретение: она могла бы разделить ветки палки, чтобы ловить термитов. Но как только он умирает, это изобретение теряется, потому что другие обезьяны не могут смотреть на него и думать, как ему это удалось?

Да, иногда они могут его скопировать, но в основном это делается методом проб и ошибок.Возьмем, к примеру, растрескивание орехов. Молодой шимпанзе может видеть, как другие шимпанзе используют камни для колки орехов. Орехи высококалорийны и поэтому являются важной пищей, поэтому можно подумать, что у них действительно будет мотивация их расколоть, а это так. И все же молодым шимпанзе требуется до четырех лет, чтобы научиться раскалывать орехи. Именно столько времени у них уходит на то, чтобы понять, какие камни вам следует использовать и куда вы должны положить орех, прежде чем ударить по камню.

Ваша вера в нашу уникальность основана исключительно на науке или в ней есть религиозный элемент?

Это очень важный вопрос.Многие ученые выступают против религии и поэтому очень сдержанно признают, что в людях есть что-то качественно иное. Они в основном утверждали: «Элен, ты ошибаешься. Вы, должно быть, идете духовным путем, если говорите, что в людях есть нечто качественно иное, и не только эволюция сделала нас такими, какие мы есть. Это ненаучно, потому что, если это не эволюция, должно быть что-то духовное, Бог или что-то, что наделило нас чем-то особенным.’

Вокруг много очень умных людей, которые, кажется, отвергают эту идею нашей уникальности, потому что они думают, что это должно означать, что это должен быть духовный ответ. Но я думаю, что если вы посмотрите эти книги, они показывают, что эволюция могла наделить нас способностью к культуре. Но в конечном итоге нас изменила не эволюция, а культура.

Five Books стремится обновлять свои рекомендации по книгам и интервью.Если вы участвуете в интервью и хотите обновить свой выбор книг (или даже то, что вы о них говорите), напишите нам по адресу [email protected]

Интервью Five Books стоит дорого. Если вам понравилось это интервью, поддержите нас, пожертвовав небольшую сумму.

Как говорят животные: удивительно проницательная и древняя книга

«Ученый изучает природу не потому, что она полезна, он изучает ее, потому что он наслаждается ею, и он наслаждается ею, потому что она прекрасна.Если бы природа не была красивой, ее не стоило бы знать, а если бы природа не стоила того, чтобы знать, жизнь не стоила бы того, чтобы жить ». (Жюль Анри Пуанкаре)

Как разговаривают животные , впервые опубликованная в 1919 году, является самой стимулирующей, вдохновляющей и проницательной книгой. Его подзаголовок « И другие приятные исследования птиц и зверей » свидетельствует о безудержном и безудержном восторге Уильяма Дж. Лонга от наблюдения и изучения таинственных путей нечеловеческих животных (животных), с которыми мы живем на одной земле.Любопытный натуралист в душе, Лонг показывает, как любопытство, терпеливое наблюдение и подробные описания могут помочь нам понять и оценить животных, позвоночных и беспозвоночных, от волков до насекомых, от оленей до уток. Лонг также подчеркивает, насколько важно знать естественную историю различных видов и насколько на самом деле неадекватны теоретические рассуждения о поведении животных. Трудно переоценить ценность длительных подробных наблюдений. Слишком много людей — тогда и сейчас — которые пишут о поведении животных, на самом деле не наблюдали и не изучали животных или даже не делили с ними свои дома.Да здравствует естественная история, якобы «мягкая наука», которую часто отвергают люди, которые остаются в башне из слоновой кости своих кресел и не тратят время, чтобы наблюдать и изучать животных там, где они живут.

Обложка How Animals Talk

Источник: Bear & Company

В « Как говорят животные», Лонг предвещает многочисленные области, которые в настоящее время являются «горячими темами» в изучении поведения животных, и представляет ошеломляющее количество животных. Он обсуждает chumfo , сверхчувствие, словом, которым он обязан африканскому племени, живущему у озера Мверу.Длинные заметки: «По словам этих туземцев, каждое естественное животное, включая человека, обладает физическими дарами осязания, зрения, слуха, вкуса, обоняния и chumfo … Этот chumfo не является шестым или дополнительным чувством, как мы предполагаем, а скорее единство или совершенная координация пяти чувств в их высшей точке ». Поэтому часто, когда мы поражаемся сенсорным способностям многих животных и тому, как они соприкасаются со своим окружением, это происходит потому, что они «там», они полностью присутствуют и могут интегрировать информацию через различные органы чувств.Это обсуждение предвещает область, называемую сенсорной экологией.

Лонг также указывает направление поведенческих явлений, которые все еще нуждаются в детальном изучении, таких как телепатия животных. Он признает, что доказательств телепатии животных нет, но это рабочая гипотеза, заслуживающая пристального внимания. Он обнаруживает, что «дикие птицы и звери в определенной мере проявляют ту таинственную телепатическую силу, которая время от времени проявляется у некоторых чувствительных мужчин или женщин». И в своей главе «О сохранении неподвижности» Лонг пишет о «чувстве наблюдения». то, что он говорит, «может быть слишком неосязаемым для эксперимента или даже определения.«

Знания Лонга о поведении животных поразительны даже по сегодняшним меркам. И это одна из причин, почему его книга заслуживает того, чтобы ее заново открыла широкая аудитория в мире, в котором все больше и больше людей стремятся узнать как можно больше о наших животных. Наш старый мозг, все еще очень похожий на палеолит, возвращает нас к природе, поскольку магниты притягивают железо к своей поверхности. В отсутствие животных мы одни в безмолвном мире, разлученные с другими существами, которые помогают определить, кто мы есть в великой схеме вещей.

Лонг также не боится признать важность того, что я называю пресловутыми словами «А» — «Анекдот» и «Антропоморфизм». Истории лежат в основе всех видов исследований, от физики до философии, от биологии до социологии, от антропологии до теологии. То же самое и с исследованиями поведения животных. Например, он описывает чудесную цветную пластину с изображением семейства рыжих лисиц с надписью «Старая лисица находится в стороне, где она может видеть пьесу и окрестности». Удивляясь безмолвному общению, которое происходит между матерью лисицы и ее детенышем, он говорит: «Если бы человеческая мать могла проявлять такую безмолвность, совершенную дисциплину или уходить из дома с уверенностью, что четыре или пять подвижных детенышей спасутся от опасности. или озорство, настолько полное, насколько это избегают детеныши лисенка, воспитание детей могло бы больше походить на «одну великую сладкую песню», чем это происходит сейчас.”

Множественное число от анекдота — это данные, и нет адекватной замены тому, чтобы быть антропоморфным; мы можем общаться о животных только тем языком, который используем во всех других аспектах нашей повседневной жизни. Цитата из другой замечательной книги Лонга, «Философия Брайера-Патча» Питера Кролика , опубликованной в 1906 году, красноречиво отражает его взгляды на антропоморфизм: терминологии, ближе к истине о животной жизни, чем ваш психолог, который живет в библиотеке и сегодня говорит на языке, который завтра будет забыт.«

Осторожное использование антропоморфизма, при котором мы всегда принимаем во внимание точку зрения животного, может только сделать изучение поведения животных более тщательным, интересным и сложным. Как люди, пытающиеся узнать как можно больше о животных, мы должны использовать слова, которые нам наиболее знакомы, чтобы говорить о наших наблюдениях за поведением животных и передавать свои знания. Утверждения, что антропоморфизму нет места в науке или что антропоморфные предсказания и объяснения менее точны, чем более механистические или редукционистские «научные» объяснения, не подтверждаются никакими данными.Это эмпирический вопрос, и, прежде чем кто-то заявит, что антропоморфизм — это плохая привычка, ему или ей нужно показать, что это не так хорошо, как другие виды объяснений. Мы действительно не получаем никакой информации о контексте, социальном или ином, если мы описываем горе или радость, например, как серию нервно-мышечных импульсов, как различные типы мозговой активности или как нейрохимические реакции. В общем, антропоморфизм — отличный помощник в понимании поведения животных, он жив и здоров, каким должен быть.Но позвольте мне еще раз подчеркнуть, что с ним нужно обращаться осторожно, и мы всегда должны стараться принимать во внимание точку зрения каждого животного.

In How Animals Talk Long также углубляется в общение с животными, познание, эмоции и телепатию. Он не боится затронуть темы, которые некоторые ученые назвали бы «табу», и приятно обнаружить, что он знал невероятно много о огромном количестве различных моделей поведения животных, в том числе о тех, которые не поддаются жесткому усмотрению. и — быстрые однозначные объяснения или, если на то пошло, простой сбор данных.Само название этой книги показывает, что Лонг знал, что животные разговаривают друг с другом, и трудно поверить, что некоторые из моих сегодняшних коллег задаются вопросом, так ли это!

Лонг также знал, что многие животные переживают богатую и глубокую эмоциональную жизнь и обладают чувством морали (то, что я называю «дикой справедливостью»). Это область исследований, которой я живо интересовался на протяжении десятилетий. На мой взгляд, вопрос не в , развились ли эмоции , а скорее в , почему они развились .Конечно же, хныкающая или играющая собака, или шимпанзе в крошечной клетке, или скорбящий о потере друга, или поросенок, которому отрезали хвост — «купированный», как называется эта ужасная и непростительная процедура, — или скрежет зубами на точильный камень, почувствуйте что-нибудь. И, конечно же, животные не любят, когда их шокируют, изрезают, морили голодом, приковывали цепями, оглушали, запихивали в клетки, похожие на тюрьмы, связывали, изолировали или разлучали со своими семьями и друзьями.

Давно знали, как и мы, что животные — это не бесчувственные объекты.Если бы они были такими, я уверен, что он не нашел бы животных такими увлекательными. Научные данные, то, что я называю «научным чутьем», наряду со здравым смыслом, состраданием и сердцем, необходимы для того, чтобы больше узнать о животных страстях и о том, как животные относятся к бесчисленным ситуациям, в которых они оказываются. Эмоции действуют как социальный клей и социальные катализаторы. Эмоции животных и перепады настроения захватывают нас, и весьма вероятно, что многие животные воскликнут «Вау!» или «Боже мой, что происходит?» когда они проводят свои дни, наслаждаясь некоторыми видами деятельности, а также испытывая боль и страдания от рук людей.

In How Animals Talk Читатели откроют для себя длительные описательные дискуссии об игре, агрессии, территориальности, самонадеянности, общении, спаривании, социальной организации (так называемые стадные явления и инстинкт роения) и заботливом поведении у самых разных видов. Лонг ясно знал о том, что сейчас называется «человеческим измерением», о человеческом или антропогенном воздействии на поведение животных в результате наших непрекращающихся вторжений и вторжений в их жизнь.Он отмечает, что мы изменили поведение многих диких животных, например, их реакцию страха на наше присутствие и последующее использование пространства. Многие особи разных видов меняют свою повседневную деятельность и способы передвижения в присутствии людей. Нам всегда нужно помнить и знать о повсеместных последствиях нашего присутствия. Мы действительно здесь, там и везде.

Что касается моих собственных интересов в отношении того, как исследования поведения животных, особенно эмоций и чувствительности животных, могут повлиять на наше понимание их и то, как мы с ними обращаемся, книга Лонга, хотя и написана несколько десятилетий назад, закладывает основу для изменения того, как мы должны использовать и злоупотребляют ими на промышленных фермах, в цирках и родео, а также в сфере образования и исследований.По мере того, как мы меняем парадигму и продвигаемся вперед, мы можем использовать в качестве руководства то, что стало называться «принципом предосторожности». По сути, этот принцип утверждает, что отсутствие полной научной уверенности не должно использоваться в качестве предлога для откладывания принятия мер по какому-либо вопросу. Что касается животных эмоций и их чувствительности, я утверждал, что мы действительно знаем достаточно, чтобы принимать обоснованные решения об эмоциях животных и их чувствительности, а также о том, почему они имеют значение. И даже если мы можем ошибаться примерно в случаях, это не значит, что мы ошибаемся во всех случаях.По крайней мере, мы не добавим еще большей жестокости и без того жестокому миру, признав животных эмоциональными, разумными существами и, соответственно, относясь к ним с уважением. В случае сомнений мы должны ошибаться на стороне отдельного животного. Я уверен, что Лонг согласится с этим мнением.

Для исследователей также нормально проявлять сентиментальность и исходить от всего сердца. Нам нужно больше сострадания и любви в науке, больше искренней и сердечной науки. Проще говоря, мы должны очень тщательно «ухаживать» за животными и переделывать природу.Мы должны сочетать научный разум со здравым смыслом, состраданием и сердцем в наших усилиях по обеспечению наилучшего лечения для всех животных в любое время.

Возможно, если эту книгу прочитает достаточное количество людей, наши дальнейшие действия изменится. Сведение животных к простым числам или объектам и очистка описаний их поведения и эмоциональной жизни с помощью холодной, краткой прозы от третьего лица («исследователь наблюдал за объектом»), а не прозы от первого лица, объективирует животных и отдаляет «нас» от них.«Этому дуализму необходимо решительно противостоять. Мы не единственные животные, которые рациональны, сознательны, обладают самосознанием, способны производить и использовать инструменты, демонстрировать культуру, рисовать и раскрашивать, размышлять о прошлом и строить планы на будущее или общаться, используя сложный набор правил, которые напоминают то, что мы называем языком. Возможно, мы единственный вид, который готовит себе еду, но поскольку есть так много поразительных вещей, которые еще предстоит изучить, возможно, это не так. Я обнаружил, что создаю постоянно растущий мысленный список вещей, которых я не знал, читая книгу Лонга, и долгое время изучал поведение животных.Вот насколько новаторская эта книга на самом деле.

Когда я пытаюсь представить, что чувствовал Лонг, когда писал How Animals Talk , я улыбаюсь и чувствую его безграничный восторг и трепет перед великолепием стольких разных животных. Его тщательные полевые исследования предвещают то же самое, что и многие последующие этологи, в том числе три лауреата Нобелевской премии по физиологии и медицине 1973 года: Николаас Тинберген (которого часто называют «любопытным натуралистом»), Конрад Лоренц и Карл фон Фриш, получившие наибольшее количество наград. престижный приз за открытия, касающиеся поведения животных.

Я хотел бы быть учеником Уильяма Лонга! И, читая книгу Лонга, я действительно стал его учеником. Я восхищаюсь стремлением Лонга узнать как можно больше о животных и тем, что он так открыто говорит обо всем, чего мы не знаем. На протяжении всей книги How Animals Talk мне напомнили замечательную цитату, предложенную Жюлем Анри Пуанкаре: «Ученый изучает природу не потому, что она полезна, он изучает ее, потому что он наслаждается ею, и он наслаждается ею, потому что она прекрасна.Если бы природа не была красивой, ее не стоило бы знать, а если бы природа не стоила того, чтобы знать, жизнь не стоила бы жить ».

Я только хотел бы, чтобы Лонг знал, что он был заново открыт и так оценен почти через столетие после появления How Animals Talk . Итак, я призываю вас найти книгу и насладиться путешествием, которое Лонг предлагает всем заинтересованным сторонам. Чтение книги Лонга — это самое приятное приключение в головах и сердцах различных групп нечеловеческих животных.Это было бы идеальное чтение для самых разных классов, посвященных поведению животных, а также для заинтересованных лиц, не являющихся студентами и исследователями. Я постоянно возвращаюсь к чудесной книге Лонга и с радостью читаю его подробные описания жизни очаровательных животных, с которыми мы живем на нашей великолепной планете.

эмоций животных: изучение страстной натуры | Бионаука

Чувствуют ли слоны радость, шимпанзе горе и депрессию, а собаки счастье и уныние? Люди расходятся во мнениях относительно природы эмоций у нечеловеческих животных (далее животных), особенно по вопросу о том, могут ли какие-либо животные, кроме людей, испытывать эмоции (Ekman 1998).Пифагорейцы давно считали, что животные испытывают тот же спектр эмоций, что и люди (Coates 1998), и текущие исследования предоставляют убедительные доказательства того, что по крайней мере некоторые животные, вероятно, испытывают полный спектр эмоций, включая страх, радость, счастье, стыд, смущение, негодование. , ревность, ярость, гнев, любовь, удовольствие, сострадание, уважение, облегчение, отвращение, печаль, отчаяние и горе (Skutch 1996, Poole 1996, 1998, Panksepp 1998, Archer 1999, Cabanac 1999, Bekoff 2000).

Выражение эмоций у животных поднимает ряд стимулирующих и сложных вопросов, которым было посвящено относительно мало систематических эмпирических исследований, особенно среди животных, находящихся на свободном выгуле.Популярные отчеты (например, Masson and McCarthy’s When Elephants Weep , 1995) повысили осведомленность об эмоциях животных, особенно среди неученых, и предоставили ученым много полезной информации для дальнейших систематических исследований. Такие книги также вызвали недовольство многих ученых за то, что они «слишком мягкие» — то есть слишком анекдотичны, вводят в заблуждение или небрежны (Fraser 1996). Однако Бургхардт (1997a), несмотря на обнаружение некоторых проблемных областей в книге Массона и Маккарти, писал: «Я предсказываю, что через несколько лет описанные здесь явления будут подтверждены, уточнены и расширены» (стр.23). Фрейзер (1996) также отметил, что книга может служить полезным источником для мотивации будущих систематических эмпирических исследований.

Исследователи, заинтересованные в изучении пристрастий животных, задают такие вопросы, как: Испытывают ли животные эмоции? Что они чувствуют? Есть ли линия, которая четко отделяет те виды, которые испытывают эмоции, от тех, которые их не испытывают? Многие современные исследования следуют примеру Чарльза Дарвина (1872; см. Также Ekman 1998), изложенного в его книге The Expression of the Emotions in Man and Animals .Дарвин утверждал, что существует преемственность между эмоциональной жизнью людей и других животных, и что различия между многими животными заключаются в степени, а не в характере. В книге Происхождение человека и отбор в отношении пола Дарвин утверждал, что «низшие животные, как и человек, явно испытывают удовольствие и боль, счастье и несчастье» (стр. 448).

Натурализация изучения эмоций животных

Полевые исследования поведения имеют первостепенное значение для изучения эмоций животных, потому что эмоции развивались в определенных контекстах.Натурализация изучения эмоций животных предоставит более надежные данные, поскольку эмоции эволюционировали так же, как и другие поведенческие фенотипы (Panksepp 1998). Категорическое отрицание эмоций животным из-за того, что они не могут быть изучены напрямую, не является разумным аргументом против их существования. Те же опасения могут быть связаны с эволюционными объяснениями широкого спектра моделей поведения, историями, основанными на фактах, которые невозможно точно проверить.

Здесь я обсуждаю различные аспекты эмоций животных, привожу примеры, в которых исследователи приводят убедительные доказательства того, что животные испытывают разные эмоции, и предлагаю исследователям пересмотреть свою повестку дня в отношении изучения страстной природы.В частности, я предлагаю ученым уделять больше внимания анекдотам, а также эмпирическим данным и философским аргументам в качестве эвристики для будущих исследований. Я согласен с Панксеппом (1998), который утверждает, что все точки зрения должны допускаться, если они приводят к новым подходам, расширяющим человеческое понимание эмоций животных. Строгое изучение эмоций животных находится в зачаточном состоянии, и плюралистическая перспектива принесет огромную пользу исследованиям.

Моя цель — убедить скептиков в том, что для продвижения изучения эмоций животных необходимо сочетание «жесткого» и «мягкого» междисциплинарного исследования.Я утверждаю, что исследователи уже собрали достаточно доказательств (и что данные постоянно накапливаются) в поддержку аргументов о том, что по крайней мере некоторые животные имеют глубокую, богатую и сложную эмоциональную жизнь. Я также утверждаю, что те, кто утверждает, что у немногих, если вообще есть животных, глубокая, богатая и сложная эмоциональная жизнь — что они не могут испытывать такие эмоции, как радость, любовь или горе, — должны разделить бремя доказательства с теми, кто утверждает обратное.

Что такое эмоции?

Эмоции можно в широком смысле определить как психологические явления, которые помогают управлять поведением и контролировать его.Тем не менее, некоторые исследователи утверждают, что слово «эмоция» настолько общее, что ускользает от какого-либо единственного определения. Действительно, отсутствие согласия по поводу того, что означает слово «эмоции», вполне могло привести к отсутствию прогресса в изучении этих эмоций. Точно так же ни одна теория эмоций не отражает сложность явлений, называемых эмоциями (Griffiths 1997, Panksepp 1998). Панксепп (1998, стр. 47ff) предлагает определять эмоции в терминах их адаптивных и интегративных функций, а не их общих входных и выходных характеристик.Важно расширить наши исследования за пределы основных физиологических механизмов, которые маскируют богатство эмоциональной жизни многих животных, и узнать больше о том, как эмоции служат им в повседневной деятельности.

В целом, как ученые, так и не ученые, похоже, сходятся во мнении, что эмоции реальны и чрезвычайно важны, по крайней мере, для людей и, возможно, для некоторых других животных. Хотя существует не так много единого мнения о природе эмоций животных, нет недостатка во взглядах на эту тему.Последователи Рене Декарта и Б. Ф. Скиннера считают, что животные — это роботы, которые научились автоматически реагировать на раздражители, которым они подвергаются. Взгляд на животных как на машины так много объясняет, что они делают, что легко понять, почему многие люди приняли его.

Однако не все признают, что животные — это просто автоматы, бесчувственные создания привычки (Панксепп 1998). Почему же тогда существуют конкурирующие взгляды на природу эмоций животных? Отчасти это связано с тем, что некоторые люди рассматривают людей как уникальных животных, созданных по образу Бога.Согласно этой точке зрения, люди — единственные разумные существа, способные заниматься саморефлексией. В рамках современных научных и философских традиций до сих пор ведутся споры о том, какие животные обладают саморефлексией.

Роллин (1990) отмечает, что в конце 1800-х годов животные «потеряли рассудок». Другими словами, в попытках подражать перспективным «точным наукам», таким как физика и химия, исследователи, изучающие поведение животных, пришли к выводу, что в исследованиях эмоций и разума животных было слишком мало того, что можно было непосредственно наблюдать и измерить. , и поддающиеся проверке, и вместо этого решил сосредоточиться на поведении, потому что явные действия можно было увидеть, объективно измерить и проверить (см. также Dror 1999).

Бихевиористы, среди первых лидеров которых были Джон Б. Уотсон и Б. Ф. Скиннер, неодобрительно относятся к любым разговорам об эмоциях или психических состояниях животных (а в некоторых случаях и человека), поскольку считают это ненаучным. Для бихевиористов, следующих за логическими позитивистами, только наблюдаемое поведение представляет собой достоверные научные данные. В отличие от бихевиористов, другие исследователи в области этологии, нейробиологии, эндокринологии, психологии и философии обратились к проблеме получения большего количества знаний об эмоциях и сознании животных и верят, что можно изучать эмоции и умы животных (включая сознание). объективно (Allen and Bekoff 1997, Bekoff and Allen 1997, Panksepp 1998, Bekoff 2000, Hauser 2000a).

Большинство исследователей сейчас полагают, что эмоции — это не просто результат некоторого состояния тела, которое приводит к действию (т. Е. Что сознательный компонент эмоции следует за реакциями тела на стимул), как постулировали в конце 1800-х гг. Уильям Джеймс и Карл Ланге (Панксепп 1998). Джеймс и Ланге утверждали, что страх, например, является результатом из-за осознания телесных изменений (частота сердечных сокращений, температура), вызванных пугающим стимулом.

Следуя критике Уолтером Кэнноном теории Джеймса – Ланге, современные исследователи полагают, что существует ментальный компонент, который не должен следовать за реакцией тела (Panksepp 1998).Эксперименты показали, что наркотики, вызывающие телесные изменения, подобные тем, которые сопровождают эмоциональные переживания, например страх, не вызывают такого же типа сознательного переживания страха (Damasio 1994). Кроме того, некоторые эмоциональные реакции происходят быстрее, чем можно было бы предсказать, если бы они зависели от предшествующих телесных изменений, которые передаются через нервную систему в соответствующие области мозга (Damasio 1994).

Природа и нейронные основы животных страстей: первичные и вторичные эмоции

Трудно наблюдать за примечательным поведением слонов во время церемонии приветствия семьи или дружной группы, рождения нового члена семьи, игрового взаимодействия, спаривания родственника, спасения члена семьи или прибытия мужчина, и не воображайте, что они испытывают очень сильные эмоции, которые лучше всего можно описать такими словами, как радость, счастье, любовь, чувства дружбы, изобилия, веселья, удовольствия, сострадания, облегчения и уважения.(Пул 1998, стр. 90–91)

Эмоциональные состояния многих животных легко распознать. По их лицам, глазам и манерам поведения можно сделать убедительные выводы о том, что они чувствуют. Изменения мышечного тонуса, осанки, походки, выражения лица, размера глаз и взгляда, вокализации и запахов (феромонов) по отдельности и вместе указывают на эмоциональные реакции на определенные ситуации. Даже люди с небольшим опытом наблюдения за животными обычно соглашаются друг с другом в том, что, скорее всего, чувствует животное.Их интуиция подтверждается тем, что их характеристики эмоциональных состояний животных довольно точно предсказывают будущее поведение.

Первичные эмоции, которые считаются основными врожденными эмоциями, включают обобщенные быстрые рефлекторные («автоматические» или жестко запрограммированные) реакции страха и реакции «бей или беги» на стимулы, представляющие опасность. Животные могут выполнять первичную реакцию страха, такую как уклонение от объекта, но им не обязательно узнавать объект, вызывающий эту реакцию. Громкие хриплые звуки, определенные запахи и летающие над головой предметы часто приводят к врожденной реакции избегания всех таких раздражителей, которые указывают на «опасность».«Естественный отбор привел к врожденным реакциям, которые имеют решающее значение для индивидуального выживания. При столкновении с опасным стимулом почти нет места для ошибки.

Первичные эмоции связаны с эволюционной старой лимбической системой (особенно с миндалевидным телом), «эмоциональной» частью мозга, названной так Полом Маклином в 1952 году (MacLean 1970, Panksepp 1998). Структуры лимбической системы и сходные эмоциональные цепи являются общими для многих разных видов и обеспечивают нейронный субстрат для первичных эмоций.В своей теории «три мозга в одном» (триединый мозг) Маклин (1970) предположил, что существует рептильный или примитивный мозг (которым обладают рыбы, земноводные, рептилии, птицы и млекопитающие), лимбический мозг или мозг палеомлекопитающих (обладающий у млекопитающих), а также неокортикальный или «рациональный» мозг новых млекопитающих (которым обладают некоторые млекопитающие, такие как приматы), все упаковано в черепную коробку. Каждый из них связан с двумя другими, но каждый также имеет свои собственные возможности. Хотя лимбическая система кажется основной областью мозга, в которой проживают многие эмоции, текущие исследования (LeDoux, 1996) показывают, что все эмоции не обязательно объединены в одну систему, и в мозгу может быть более одной эмоциональной системы. .

Вторичные эмоции — это эмоции, которые переживаются или ощущаются, оцениваются и отражаются. Вторичные эмоции вовлекают высшие мозговые центры в коре головного мозга. Хотя кажется, что большинство эмоциональных реакций генерируется бессознательно, сознание позволяет человеку устанавливать связи между чувствами и действиями и допускает изменчивость и гибкость в поведении.

Изучение разума животных: когнитивная этология

Нобелевский лауреат Нико Тинберген (1951, 1963) определил четыре области, которыми должны быть заняты этологические исследования, а именно эволюция, адаптация (функция), причинно-следственная связь и развитие.Его схема также полезна для тех, кто интересуется познанием животных (Джеймисон и Бекоф, 1993, Аллен и Бекофф, 1997), и может использоваться для изучения эмоций животных.

Когнитивные этологи хотят знать, как развивались мозг и умственные способности — как они способствуют выживанию — и какие силы отбора привели к большому разнообразию мозга и умственных способностей, наблюдаемых у различных видов животных. По сути, когнитивные этологи хотят знать, каково быть другим животным. Чтобы спросить, каково быть другим животным, люди должны попытаться мыслить так же, как они, войти в свои миры.Занимаясь этими видами деятельности, можно многое узнать об эмоциях животных. В попытке расширить рамки Тинбергена, включив в него изучение эмоций животных и их познания, Бургхардт (1997b) предложил добавить пятую область, которую он назвал частным опытом . Цель Бургхардта — понять миры восприятия и психические состояния других животных, исследование, которое Тинберген считал бесплодным, потому что он чувствовал, что невозможно узнать о субъективных или личных переживаниях животных.

Эмоции и познание

Пожалуй, самый сложный вопрос об эмоциях животных, на который нет ответа, касается того, как эмоции и познание связаны, как эмоции ощущаются или отражаются людьми и другими животными. Исследователи также не знают, какие виды способны сознательно размышлять об эмоциях, а какие нет. Комбинация эволюционного, сравнительного и развивающего подходов, изложенных Тинбергеном и Бургхардтом, в сочетании со сравнительными исследованиями нейробиологических и эндокринологических основ эмоций у различных животных, включая человека, открывает большие перспективы для будущей работы, связанной с взаимоотношениями между познанием и людьми ». переживания различных эмоций.

Дамасио (1999a, 1999b) дает биологическое объяснение того, как эмоции могут ощущаться людьми. Его объяснение может также относиться к некоторым животным. Дамасио предполагает, что различные структуры мозга отображают как организм, так и внешние объекты, чтобы создать то, что он называет репрезентацией второго порядка. Такое отображение организма и объекта, скорее всего, происходит в таламусе и поясной коре головного мозга. В акте познания создается ощущение себя, и человек знает, «с кем это происходит».«Видящий» и «видимое», «мысль» и «мыслитель» — одно и то же.

Очевидно, что понимание поведения и нейробиологии необходимо для понимания взаимосвязи эмоций и познания. Важно, чтобы исследователи узнали как можно больше о личных переживаниях, чувствах и психических состояниях животных. Вопрос о том, переживаются ли эмоции животных и каким образом, представляет собой проблему для будущих исследований.

Частные умы

Одна проблема, которая мешает исследованиям эмоций и познания животных, заключается в том, что умы других являются частными объектами (подробное обсуждение того, что влечет за собой конфиденциальность разума других, см. Allen and Bekoff 1997, p.52ff). Таким образом, люди не имеют прямого доступа к разуму других людей, включая других людей.

Хотя это правда, что очень трудно, возможно, невозможно знать все, что нужно знать о личных или субъективных состояниях других людей, это не означает, что нельзя проводить систематические исследования поведения и нейробиологии, которые помогли бы нам учиться. больше о чужом сознании. К ним относятся сравнительный и эволюционный анализ (Allen and Bekoff 1997, Bekoff and Allen 1997).Тем не менее, что касается эмоций, похоже, не существует способов исследования или научных данных, достаточно убедительных, чтобы убедить некоторых скептиков в том, что другие животные обладают чем-то большим, чем некоторые основные первичные эмоции. Даже если будущие исследования продемонстрируют, что подобные (или аналогичные) области мозга шимпанзе или собаки проявляют ту же активность, что и человеческий мозг, когда человек сообщает, что он счастлив или грустен, некоторые скептики твердо придерживаются мнения, что это невозможно. чтобы узнать, что люди на самом деле чувствуют, и поэтому эти исследования бесплодны.Они утверждают, что только потому, что животное ведет себя «как если бы» оно было счастливым или грустным, люди не могут сказать больше, чем просто «как если бы», и такие утверждения «как если бы» не дают достаточных доказательств. Известный биолог-эволюционист Джордж Уильямс (1992, стр. 4) утверждал: «Я склонен просто исключить его [ментальную сферу] из биологического объяснения, потому что это полностью частный феномен, и биология должна иметь дело с публично доказуемым. ” (См. Также Williams 1997, где более решительно отвергается возможность изучения ментальных феноменов из биологических исследований.)

Тем не менее, многие люди, включая исследователей, изучающих эмоции животных, придерживаются мнения, что люди не могут быть единственными животными, испытывающими эмоции (Bekoff 2000). В самом деле, маловероятно, что вторичные эмоции развивались только у людей, а у других животных не было предшественников. Пул (1998), который много лет изучал слонов, отмечает (стр. 90): «Хотя я уверен, что слоны испытывают некоторые эмоции, которых нет у нас, и наоборот, я также считаю, что мы испытываем много общих эмоций.

Очень трудно категорически отрицать, что никакие другие животные не получают удовольствия от игры, счастливы при воссоединении или грустят из-за потери близкого друга. Представьте себе волков, когда они воссоединяются, их хвосты свободно виляют взад и вперед, а особи скулят и прыгают. Подумайте также о слонах, которые воссоединяются на праздновании приветствия, хлопают ушами, кружатся и издают звуки, известные как «приветственный гул». Точно так же подумайте о том, что чувствуют животные, когда они удаляются из своей социальной группы после смерти друга, надуваются, перестают есть и умирают.Сравнительные, эволюционные и междисциплинарные исследования могут пролить свет на природу и таксономическое распределение эмоций животных.

Чарльз Дарвин и эволюция эмоций животных

Удивительно, как часто звуки, издаваемые птицами, предполагают эмоции, которые мы могли бы испытать в аналогичных обстоятельствах: мягкие звуки, подобные колыбельной, при спокойном согревании яиц или птенцов; заунывные крики, беспомощно наблюдая за незваным гостем в их гнездах; резкие или скрипящие звуки при угрозе или нападении на врага … Птицы так часто реагируют на события тоном, который мы могли бы использовать, что мы подозреваем, что их эмоции похожи на наши собственные.(Skutch 1996, стр. 41–42)
Пока какое-то существо испытывает радость, состояние всех остальных существ включает в себя часть радости. (Дик 1968, стр. 31)

Чарльзу Дарвину обычно приписывают то, что он был первым ученым, который уделил серьезное внимание изучению эмоций животных. В своих книгах Происхождение видов (1859), Происхождение человека и отбор в отношении пола (1871) и Выражение эмоций у человека и животных (1872) Дарвин утверждал, что преемственность между людьми и другими животными в их эмоциональной (и познавательной) жизни; что между видами есть переходные стадии, а не большие промежутки; и что различия между многими животными — это различия в степени, а не в роде.

Дарвин применил сравнительный метод к изучению выражения эмоций. Он использовал шесть методов для изучения выражения эмоций: наблюдения за младенцами; наблюдения за сумасшедшими, которых он считал менее способными скрывать свои эмоции, чем другие взрослые; суждения о мимике, создаваемые электростимуляцией лицевых мышц; анализ картин и скульптур; межкультурные сравнения выражений и жестов, особенно людей, далеких от европейцев; и наблюдения за выражением лица животных, особенно домашних собак.

Широкий эволюционный и сравнительный подход к изучению эмоций поможет исследователям больше узнать о таксономическом распределении эмоций. Например, рептилии, такие как игуаны, максимизируют сенсорное удовольствие (Cabanac 1999, 2000, Burghardt 2000). Кабанак (1999) обнаружил, что игуаны предпочитают оставаться в тепле, а не выходить на холод за пропитанием, тогда как земноводные, такие как лягушки, не проявляют такого поведения. И рыбу тоже. Игуаны испытывают так называемую «эмоциональную лихорадку» (повышение температуры тела) и тахикардию (учащенное сердцебиение) — физиологические реакции, которые связаны с удовольствием у других позвоночных, включая людей.Кабанак постулировал, что первым умственным событием, появившимся в сознании, была способность человека испытывать ощущения удовольствия и неудовольствия. Исследования Кабанака показывают, что рептилии испытывают основные эмоциональные состояния и что способность к эмоциональной жизни возникла у земноводных и ранних рептилий. Его выводы согласуются с некоторыми из теории триединого мозга Маклина (1970).

Радость, счастье и игра

Примеры эмоций животных изобилуют в популярной и научной литературе (Masson and McCarthy 1995, Panksepp 1998, Bekoff 2000).Социальная игра — отличный пример поведения, в котором участвуют многие животные, и которое, кажется, им безмерно нравится. Люди погружаются в деятельность, и, похоже, нет другой цели, кроме игры. Как заметил Гроос (1898), играющие животные ощущают невероятную свободу.

Животные неустанно стремятся к игре, и когда потенциальный партнер не отвечает на приглашение к игре, они часто обращаются к другому человеку (Bekoff 1972, Fagen 1981, Bekoff and Byers 1998).Определенные игровые сигналы также используются для инициирования и поддержания игры (Bekoff 1977, 1995, Allen and Bekoff 1997). Если все потенциальные партнеры откажутся от их приглашения, отдельные животные будут играть с предметами или гоняться за собственным хвостом. Настроение игры тоже заразительно; просто наблюдение за играющими животными может стимулировать игру других. Взгляните на мои полевые заметки об игре двух собак.

Джетро бежит к Зику, останавливается прямо перед ним, приседает или кланяется передними конечностями, виляет хвостом, лает и немедленно бросается на него, кусает его за шкирку и быстро качает головой из стороны в сторону, Обходит его сзади и садится на него, спрыгивает, делает быстрый поклон, делает выпад в бок, хлопает его бедрами, подпрыгивает, кусает его за шею и убегает.Зик бросается в погоню за Джетро, прыгает ему на спину, кусает его за морду, а затем за загривок и быстро мотает головой из стороны в сторону. Затем они борются друг с другом и расстаются всего на несколько минут. Джетро медленно подходит к Зику, протягивает лапу к голове Зика и кусает его уши. Зик встает и прыгает на спину Джетро, кусает его и обхватывает за талию. Затем они падают на землю и борются ртами. Затем они гоняются друг за другом, переворачиваются и играют.

Я однажды наблюдал, как молодой лось в национальном парке Роки-Маунтин, штат Колорадо, бежит по снежному полю, прыгает в воздухе и вертится во время полета, останавливается, переводит дыхание и делает это снова и снова. Вокруг было много травы, но он выбрал снежное поле. Буйволы также будут следовать друг за другом, игриво бегать по льду и скользить по нему, возбужденно крича «Гвааа» (Canfield et al. 1998).

Кажется, труднее отрицать, что эти животные развлекались и получали удовольствие, чем признать, что им нравилось то, что они делали.Нейробиологические данные подтверждают выводы, основанные на поведенческих наблюдениях. Исследования химии игры подтверждают идею о том, что игра доставляет удовольствие. Сивий (1998; подробные сведения см. В Панксеппе 1998) показал, что дофамин (и, возможно, серотонин и норадреналин) важен для регуляции игры и что во время игры активны большие области мозга. Крысы демонстрируют повышение активности дофамина, ожидая возможности поиграть (Siviy 1998). Панксепп (1998) также обнаружил тесную связь между опиатами и игрой и утверждает, что крысам нравится, когда их игриво щекочут.

Нейробиологические данные необходимы для того, чтобы лучше понять, действительно ли игра является субъективно приятным занятием для животных, как это кажется для людей. Выводы Сивия и Панксеппа позволяют предположить, что это так. В свете этих нейробиологических («жестких») данных о возможных нейрохимических основах различных настроений, в данном случае радости и удовольствия, скептики, утверждающие, что животные не испытывают эмоций, могут с большей вероятностью принять идею о том, что удовольствие может быть мотиватором для игровое поведение.

Горе

Никогда не забуду наблюдение, как через три дня после смерти Фло Флинт медленно забирался на высокое дерево у ручья. Он прошел вдоль одной из веток, затем остановился и замер, глядя на пустое гнездо. Минут через две он отвернулся и, как старик, спустился вниз, прошел несколько шагов, затем лег, широко распахнув глаза и глядя вперед. Гнездо было тем, которое они с Фло делили незадолго до смерти Фло… в присутствии своего старшего брата [Фигана] [Флинт], казалось, немного стряхнул с себя депрессию.Но затем он внезапно покинул группу и помчался обратно к тому месту, где умерла Фло, и там погрузился в еще более глубокую депрессию … Флинт становился все более вялым, отказывался от еды и, ослабив таким образом иммунную систему, заболел. В последний раз, когда я видел его живым, он был изможденным и совершенно подавленным, с выпавшими глазами, забился в заросли недалеко от того места, где умер Фло … последнее короткое путешествие, которое он совершил, делая паузы для отдыха каждые несколько футов, было к тому самому месту, где Тело Фло лежало. Там он пробыл несколько часов, иногда глядя в воду.Он боролся еще немного, затем свернулся калачиком — и больше не двинулся с места. (Goodall 1990, стр. 196–197)

Многие животные выражают горе из-за потери или отсутствия близкого друга или любимого человека. Выше предлагается одно яркое описание выражения горя: Гудолл (1990) наблюдает за Флинтом, восьми с половиной летним шимпанзе, который покидает свою группу, перестает питаться и, наконец, умирает после того, как умерла его мать Фло. Нобелевский лауреат Конрад Лоренц наблюдал горе у гусей, похожее на горе маленьких детей.Он представил следующее описание гусиной скорби: «Серый гусь, потерявший своего партнера, демонстрирует все симптомы, которые Джон Боулби описал у маленьких человеческих детей в своей знаменитой книге« Infant Grief »… человек имеет общий опыт опускания головы, буквально позволяя ему повесить голову… » (Лоренц, 1991, стр. 251).

Другие примеры горя приводятся в Bekoff (2000). Матери морских львов, наблюдая, как их детенышей едят косатки, устрашающе визжат и жалобно плачут, оплакивая потерю.Также были замечены дельфины, пытающиеся спасти мертвого младенца. Было замечено, что слоны в течение нескольких дней стоят на страже мертворожденного ребенка с опущенной головой и ушами, тихо и медленно двигаются, как будто они в депрессии. Слоны-сироты, видевшие, как убивают их матерей, часто просыпаются с криком. Пул (1998) утверждает, что горе и депрессия у слонов-сирот — это реальное явление. МакКоннери (цитируется в McRae 2000, стр. 86) отмечает травмированных осиротевших горилл: «Свет в их глазах просто гаснет, и они умирают.«Чтобы узнать больше о субъективной природе горя животных, необходимы сравнительные исследования в области нейробиологии, эндокринологии и поведения.

Романтическая любовь

Ухаживание и спаривание — два вида деятельности, которыми регулярно занимаются многие животные. Многие животные, кажется, влюбляются друг в друга так же, как и люди. Генрих (1999) придерживается мнения, что вороны влюбляются. Он пишет (Heinrich 1999, стр. 341): «Поскольку вороны имеют давних партнеров, я подозреваю, что они влюбляются, как и мы, просто потому, что для поддержания долговременных парных связей требуется некое внутреннее вознаграждение.«У многих видов романтическая любовь постепенно развивается между потенциальными партнерами. Как будто партнеры должны доказать свою ценность другому, прежде чем они завершат свои отношения.

Вюрсиг (2000) описал ухаживания южных китов у полуострова Валдис, Аргентина. Во время ухаживания Афро (самка) и Бутч (самец) непрерывно касались ласт, начинали медленное ласковое движение ими, перекатывались друг к другу, на короткое время зажимали оба набора ласт, как в объятиях, а затем перекатывались вверх, лежа рядом. -боковая сторона.Затем они поплыли бок о бок, касаясь друг друга, всплывая и ныряя в унисон. Вюрсиг следовал за Бутчем и Афро около часа, в течение которого они продолжали свое трудное путешествие. Вюрсиг считает, что Афро и Бутч сильно увлеклись друг другом, и, по крайней мере, у них появилось ощущение «послесвечения», когда они плыли. Он спрашивает, разве это не любовь левиафана?

Многие вещи сойдутся в людях за любовь, но мы не отрицаем ее существования и не колеблемся сказать, что люди способны влюбляться.Маловероятно, что романтическая любовь (или какие-либо эмоции) впервые появилась у людей, а у животных не было эволюционных предшественников. В самом деле, в основе любви лежат общие системы мозга и гомологичные химические вещества, общие для людей и животных (Panksepp 1998). Наличие этих нервных путей предполагает, что если люди могут испытывать романтическую любовь, то по крайней мере некоторые другие животные также испытывают эту эмоцию.

Смущение

Некоторые животные чувствуют смущение; то есть надеются скрыть какое-то событие и сопутствующие ему чувства.Goodall (2000) наблюдал у шимпанзе то, что можно было бы назвать смущением. Когда старшему ребенку Фифи, Фрейду, было пять с половиной лет, его дядя, брат Фифи Фиган, был альфа-самцом сообщества шимпанзе. Фрейд всегда следовал за Фиганом; он боготворил большого мужчину. Однажды, пока Фифи ухаживала за Фиганом, Фрейд залез на тонкий стебель дикого подорожника. Достигнув зеленой кроны, он начал дико раскачиваться взад и вперед. Если бы он был человеческим ребенком, мы бы сказали, что он хвастается.Внезапно стебель сломался, и Фрейд упал в высокую траву. Он не пострадал. Он приземлился рядом с Гудоллом, и, когда его голова показалась из травы, она увидела, как он посмотрел на Фигана — заметил ли он? Если да, то не обращал внимания, а продолжал ухаживать за собой. Фрейд очень тихо залез на другое дерево и начал кормить.

Хаузер (2000b) наблюдал то, что можно было бы назвать смущением у самца макаки-резуса. После совокупления самец отпрянул и случайно упал в канаву. Он встал и быстро огляделся.Почувствовав, что никакие другие обезьяны не видят его падения, он двинулся прочь, высоко подняв спину, голову и хвост, как ни в чем не бывало. И снова необходимы сравнительные исследования в области нейробиологии, эндокринологии и поведения, чтобы больше узнать о субъективной природе смущения.

Изучение эмоций животных

Лучший способ узнать об эмоциональной жизни животных — это потратить значительное время на их тщательное изучение — провести сравнительные и эволюционные этологические, нейробиологические и эндокринологические исследования — и противостоять заявлениям критиков о том, что антропоморфизму нет места в этих усилиях.Утверждение, что нельзя понять слонов, дельфинов или других животных, потому что мы не «одни из них», никуда не уходит. Важно попытаться узнать, как животные живут в своих мирах, чтобы понять их точки зрения (Allen and Bekoff 1997, Hughes 1999). Животные развивались в конкретных и уникальных ситуациях, и их жизнь обесценивается, если мы только пытаемся понять их с нашей собственной точки зрения. Безусловно, получить такие знания сложно, но возможно. Возможно, так мало продвинулось в изучении эмоций животных из-за страха оказаться «ненаучным».В ответ на мое приглашение написать эссе для моей будущей книги об эмоциях животных (Bekoff, 2000), один коллега написал: «Я не уверен, что я могу создать, но это определенно не будет научным. И я просто не уверен, что могу сказать. Я не изучал животных в естественных условиях и, хотя меня интересуют эмоции, я «заметил» немногих. Дай мне подумать об этом ». С другой стороны, многие другие ученые очень хотели внести свой вклад. Они считали, что могут быть научными и в то же время использовать другие типы данных для изучения эмоций животных; то есть, что ученым разрешено писать о сердечных делах (хотя, по крайней мере, у одного выдающегося биолога возникли проблемы с публикацией такого материала; Heinrich 1999, p.322).

Биоцентрический антропоморфизм и анекдот: расширяя науку с осторожностью

… мы обязаны признать, что вся психическая интерпретация поведения животных должна основываться на аналогии с человеческим опытом…. Хотим мы или нет, мы должны быть антропоморфными в представлениях, которые мы формируем о том, что происходит в сознании животного. (Washburn 1909, стр. 13)

То, как люди описывают и объясняют поведение других животных, ограничивается языком, на котором они говорят о вещах в целом.Участвуя в антропоморфизме — используя человеческие термины для объяснения эмоций или чувств животных — люди делают миры других животных доступными для себя (Allen and Bekoff 1997, Bekoff and Allen 1997, Crist 1999). Но это не означает, что другие животные счастливы или грустны так же, как люди (или даже другие сородичи) счастливы или грустны. Конечно, я не могу быть абсолютно уверен в том, что Джетро, моя собака-компаньон, счастлив, грустит, зол, расстроен или влюблен, но эти слова служат для объяснения того, что он может чувствовать.Однако простое контекстное упоминание о возбуждении разных нейронов или активности разных мышц в отсутствие поведенческой информации и контекста недостаточно информативно. Использование антропоморфного языка не должно сбрасывать со счетов точку зрения животного. Антропоморфизм позволяет нам быть доступными поведению и эмоциям других животных. Таким образом, я утверждаю, что мы можем быть биоцентрически антропоморфными и заниматься строгой наукой.

Чтобы сделать использование антропоморфизма и анекдота более приемлемым для тех, кто испытывает дискомфорт при описании животных такими словами, как счастье, грусть, депрессия или ревность, или для тех, кто не думает, что простые рассказы о животных действительно дают много полезной информации, Бургхардт (1991) предложили понятие «критический антропоморфизм», в котором различные источники информации используются для генерации идей, которые могут быть полезны в будущих исследованиях.Эти источники включают естественную историю, восприятие людей, интуицию, чувства, подробные описания поведения, идентификацию с животным, модели оптимизации и предыдущие исследования. Тимберлейк (1999) предложил новый термин «теоморфизм», чтобы увести нас от ловушек антропоморфизма. Теоморфизм ориентирован на животных и «основан на конвергентной информации из поведения, физиологии и результатов экспериментальных манипуляций» (Timberlake 1999, p. 256). Теоморфизм по сути является «критическим антропоморфизмом» и не помогает нам преодолеть окончательную необходимость использования человеческих терминов для объяснения поведения и эмоций животных.

Бургхардт и другие чувствуют себя комфортно, внимательно расширяя науку, чтобы лучше понять других животных. Однако Бургхардт и другие ученые, открыто поддерживающие полезность антропоморфизма, не одиноки (см. Crist 1999). Некоторые ученые, как указывает Роллин (1989), очень комфортно приписывают человеческие эмоции, например, животным-компаньонам, с которыми они живут в своих домах. Эти исследователи рассказывают истории о том, насколько счастлив Фидо (собака), когда они приходят домой, как грустно выглядит Фидо, когда они оставляют его дома или забирают жевательную кость, как Фидо скучает по своим приятелям или насколько умен Фидо, чтобы выяснить это. как обойти препятствие.Тем не менее, когда те же ученые входят в их лаборатории, собаки (и другие животные) становятся объектами, и разговоры о своей эмоциональной жизни или о том, насколько они умны, являются табу.

Один из ответов на вопрос о том, почему собаки (и другие животные) по-разному рассматриваются «на работе» и «дома», заключается в том, что «на работе» собаки подвергаются широкому спектру методов лечения, которым было бы трудно управлять. товарищ. Это подтверждается недавними исследованиями. Основываясь на серии интервью с практикующими учеными, Филлипс (1994, стр.119) сообщил, что многие из них создают «особую категорию животных,« лабораторное животное », которая контрастирует с именуемыми животными (например, домашними животными) во всех основных аспектах… кошка или собака в лаборатории воспринимаются исследователями как онтологически разные. от домашней собаки или кошки дома ».

Важность плюралистических междисциплинарных исследований: «жесткая» наука встречается с «мягкой» наукой

Широкая и мотивированная атака на изучение эмоций животных потребует, чтобы исследователи в различных областях — этологии, нейробиологии, эндокринологии, психологии и философии — скоординировали свои усилия.Ни одна дисциплина не сможет ответить на все важные вопросы, которые еще предстоит решить при изучении эмоций животных. Лабораторные ученые, полевые исследователи и философы должны обмениваться данными и идеями. Действительно, некоторые биологи вступили в серьезный диалог с философами, а некоторые философы участвовали в полевых исследованиях (Allen and Bekoff 1997). В результате этого сотрудничества каждый из них испытал на себе взгляды других и основания для различных аргументов, которые предлагаются в отношении эмоций и когнитивных способностей животных.Междисциплинарные исследования — это скорее правило, чем исключение во многих научных дисциплинах, и нет оснований полагать, что такого рода усилия не помогут нам узнать значительно больше об эмоциональной жизни животных.

Будущие исследования должны быть сосредоточены на широком спектре таксонов, а не только на тех животных, с которыми мы знакомы (например, животные-компаньоны) или на тех, с кем мы тесно связаны (нечеловеческие приматы), животных, с которыми многие из нам свободно приписывают второстепенные эмоции и самые разные настроения.Можно собрать много информации о животных-компаньонах, с которыми мы так хорошо знакомы, прежде всего потому, что мы так хорошо с ними знакомы (Sheldrake 1995, 1999). Также необходимо учитывать межвидовые различия в выражении эмоций и, возможно, в том, как они себя чувствуют. Даже если радость и горе у собак — это не то же самое, что радость и горе у шимпанзе, слонов или людей, это не означает, что не существует таких вещей, как радость собаки, горе собаки, радость шимпанзе или горе слона. Даже дикие животные и их домашние родственники могут отличаться по характеру своей эмоциональной жизни.

Многие люди считают, что экспериментальные исследования в таких областях, как нейробиология, представляют собой более надежную работу и генерируют более полезные («достоверные») данные, чем, скажем, этологические исследования, в которых за животными «просто» наблюдают. Однако исследования, которые уменьшают и сводят к минимуму поведение животных и эмоции животных до нервных импульсов, движений мышц и гормональных эффектов, вряд ли приблизят нас к пониманию эмоций животных. Заключение о том, что мы узнаем больше, если не все, что мы когда-либо сможем узнать об эмоциях животных, когда мы выясним нейронные схемы или гормональные основы определенных эмоций, приведет к неполным и, возможно, вводящим в заблуждение представлениям об истинной природе эмоций животных и человека.

Все исследования заключаются в переходе от имеющихся данных к выводам, которые мы делаем, пытаясь понять сложность эмоций животных, и каждое из них имеет свои преимущества и недостатки. Часто исследования поведения содержащихся в неволе животных и нейробиологические исследования контролируются таким образом, чтобы давать ложные результаты, касающиеся социального поведения и эмоций, поскольку животных изучают в искусственной и бедной социальной и физической среде. Сами эксперименты могут поставить людей в совершенно неестественные ситуации.Действительно, некоторые исследователи обнаружили, что многие лабораторные животные настолько подвержены стрессу от жизни в неволе, что данные об эмоциях и других аспектах поведенческой физиологии искажаются с самого начала (Poole 1997).

Полевые работы также могут быть проблематичными. Он может быть слишком неконтролируемым, чтобы можно было сделать надежные выводы. Трудно следить за известными людьми, и многое из того, что они делают, невозможно увидеть. Однако можно оснастить животных, находящихся на свободе, устройствами, которые могут передавать информацию об индивидуальной идентичности, частоте сердечных сокращений, температуре тела и движениях глаз, когда животные занимаются своей повседневной деятельностью.Эта информация помогает исследователям узнать больше о тесной взаимосвязи между эмоциональной жизнью животных и поведенческими и физиологическими факторами, которые связаны с этими эмоциями.

Важно, чтобы исследователи имели непосредственный опыт работы с изучаемыми животными. Альтернативы этологическим исследованиям нет. Хотя нейробиологические данные (включая изображения головного мозга) очень полезны для понимания механизмов, лежащих в основе поведенческих паттернов, на основании которых делаются выводы об эмоциях, поведение является первичным; нейронные системы подчиняют поведение (Allen and Bekoff 1997).В отсутствие подробной информации о поведении, особенно о поведении диких животных, живущих в среде, в которой они эволюционировали или в которой они сейчас проживают, любая теория эмоций животных будет неполной. Без подробной информации о поведении и глубокого понимания сложностей и нюансов бесчисленного множества способов, которыми животные выражают то, что они чувствуют, мы никогда не сможем справиться с проблемами, которые перед нами стоят.

Разделение бремени доказывания

В будущем от скептиков следует потребовать серьезно отстаивать свою позицию и разделить бремя доказывания с теми, кто согласен с тем, что многие животные действительно испытывают бесчисленные эмоции.Больше не будет приемлемым утверждать, что «да, шимпанзе или вороны , кажется, любят друг друга» или что «слоны кажутся чувствующими горе», а затем приводить бесчисленные причины — «мы никогда не сможем на самом деле знать, что животные чувствовать эмоции »- почему этого не может быть. Объяснения существования эмоций животных часто имеют такое же хорошее основание, как и многие другие объяснения, которые мы с готовностью принимаем (например, утверждения об эволюции, которые невозможно строго проверить). Я и другие с готовностью соглашаемся с тем, что в некоторых случаях эмоции, которые мы приписываем животным (и людям), могут быть не реалистичными картинами их внутренней жизни (выраженными в явном поведении и, возможно, подтвержденными нейробиологическими данными), но в других случаях они вполне могут быть быть.

Существует также проблема согласования «здравого смысла» с данными этологических, нейробиологических и эндокринологических исследований и философскими аргументами. Многие отрасли науки используют анекдоты для разработки исследовательских проектов, которые производят «данные» (множественное число от анекдота — данные). Если позволить историям об эмоциях животных мотивировать исследования, которые начинаются с предположения, что многие другие животные — имеют богатую эмоциональную жизнь, это поможет нам узнать о них больше. Мы действительно можем задавать такие вопросы, как любят животные друг друга, оплакивают ли они потерю друзей и любимых, обижаются ли они на других или могут ли они смущаться (Bekoff 2000).

Встреча с дьяволом

Панксепп (1998) предлагает полезный мысленный эксперимент в конце своего энциклопедического обзора эмоций. Представьте, что вы стоите перед выбором дьявола относительно существования животных эмоций. Вы должны правильно ответить на вопрос, испытывали ли другие млекопитающие внутренние эмоциональные чувства. Если вы дадите неправильный ответ, вы последуете за дьяволом домой. Другими словами, ставки высоки. Панксепп спрашивает, сколько ученых при таких обстоятельствах отрицали бы наличие чувств по крайней мере у некоторых животных.Наверное, немногие.

Непростое будущее

Чтобы подтвердить, например, что гребешки «ничего не осознают», что они убегают с пути потенциальных хищников, не испытывая их как таковых, а когда им это не удается, их съедают заживо, не испытывая при этом (вполне возможно) боль »… значит перескочить за пределы строгой науки в лабиринт необоснованных предположений, принимая человеческое невежество за человеческое знание. (Sheets-Johnstone 1998, стр. 291)

Очевидно, что существует много разногласий по поводу эмоциональной жизни других животных.Следующие вопросы можно использовать, чтобы подготовить почву для изучения эволюции и выражения эмоций животных: Наше настроение движет нами, так почему бы не другим животным? Эмоции помогают нам управлять нашими отношениями с другими и регулировать их, так почему бы не другим животным? Эмоции важны для человека, чтобы приспособиться к конкретным обстоятельствам, так почему бы не другим животным? Эмоции — неотъемлемая часть человеческой жизни, так почему бы не для других животных?

Текущие исследования показывают, что ни одна теория эмоций не может объяснить все психологические явления, которые называются «эмоциями».Панксепп утверждает (1998, стр. 7): «Чтобы понять основные эмоциональные операционные системы мозга, мы должны начать соотносить неполные наборы неврологических фактов с плохо изученными психологическими явлениями, которые возникают в результате многих взаимодействующих действий мозга». Нет сомнений в том, что между нейроповеденческими системами, лежащими в основе человеческих и нечеловеческих эмоций, существует преемственность, что различия между человеческими и животными эмоциями во многих случаях являются различиями в степени, а не по характеру.

Оставаясь открытым для идеи, что многие животные имеют богатую эмоциональную жизнь, даже если мы ошибаемся в некоторых случаях, мало что теряется. Закрыв дверь, исключающую возможность того, что многие животные имеют богатую эмоциональную жизнь, даже если они сильно отличаются от нашей собственной или от животных, с которыми мы наиболее знакомы, мы потеряем прекрасные возможности узнать о жизни животных, с которыми мы живем. мы живем на этой чудесной планете.

В будущем будет много проблем и, возможно, сюрпризов для тех, кто хочет больше узнать об эмоциях животных.Строгое изучение эмоций животных потребует использования самых лучших ресурсов. Эти ресурсы включают исследователей в различных научных дисциплинах, которые предоставляют «достоверные данные» и анекдоты (Bekoff 2000), других ученых, изучающих животных, неакадемиков, которые наблюдают за животными и рассказывают истории, и самих животных. В изучении эмоций животных есть много возможностей для твердой и мягкой науки. Есть много миров за пределами человеческого опыта. Нет ничего лучше, чем слушать других животных и иметь непосредственный опыт общения с ними.

Благодарности

Я благодарю Колина Аллена за комментарии к черновику этого эссе и Джейн Гудолл за обсуждение со мной многих из этих вопросов. Бернард Роллин, Дональд Гриффин, Ребекка Часан, Дженис Мур, Стив Сиви и анонимный рецензент предоставили множество полезных комментариев, за которые я глубоко благодарен.

Цитированная литература

1997

Виды разума: философия и биология когнитивной этологии.

1999

Природа горя: эволюция и психология реакций на потерю.

1972

Развитие социального взаимодействия, игры и метакоммуникации у млекопитающих: этологическая перспектива.

Ежеквартальный обзор биологии

412

—

434

1977

Социальная коммуникация у собак: свидетельства эволюции стереотипного представления у млекопитающих.

Наука

197

1097

—

1099

1995

Игровые сигналы как знаки препинания: Структура социальной игры у собак.

Поведение

132

419

—

429

. .

2000

Улыбка дельфина: замечательные рассказы об эмоциях животных.

1997

Когнитивная этология: Убийцы, скептики и сторонники.

313

—

334

. .

Антропоморфизм, анекдоты и животные: новая одежда императора?

1998 год

Игры с животными: эволюционный, сравнительный и экологический подходы.

1991

Когнитивная этология и критический антропоморфизм: Змея с двумя головами и свирепые змеи, притворяющиеся мертвыми.

—

Когнитивная этология: умы других животных — очерки в честь Дональда Р. Гриффина

1997а

Будет ли Дарвин плакать? Обзор книги Массона и Маккарти «Когда слоны плачут: эмоциональная жизнь животных».

Современная психология

—

1997b

Поправки к Тинбергену: пятая цель этологии.

254

—

276

. .

Антропоморфизм, анекдоты и животные: новая одежда императора?

2000

Оставаться рядом.

163

—

165

. .

Улыбка дельфина: замечательные рассказы об эмоциях животных

1999

Эмоции и филогения.

Журнал исследований сознания

176

—

190

2000

В лихорадке.

194

—

197

. .

Улыбка дельфина: замечательные рассказы об эмоциях животных

1998

Куриный суп для души любителя домашних животных.

1998 год

Природа: Западные взгляды с древних времен.

1999

Образы животных: антропоморфизм и животный разум.

1859

О происхождении видов путем естественного отбора.

1871

Происхождение человека и отбор в отношении пола.

1872

Выражение эмоций у человека и животных.

. .

1994

Ошибка Декарта: эмоции, разум и человеческий мозг.

1999а

Как мозг создает разум.

Scientific American

281

112

—

117

1999b

Чувство происходящего: тело и эмоции в создании сознания.

1968

Мечтают ли андроиды об электрических овцах ?.

1999

Эффект эксперимента: поворот к эмоциям в англо-американской физиологии, 1900–1940.

Isis

205

—

237

1998 год

Введение в книгу Дарвина «Выражение эмоций у человека и животных».

. .

1981

Игровое поведение животных.

1996

Рецензия на книгу Массона и Маккарти «Когда слоны плачут: эмоциональная жизнь животных».

Поведение животных

1190

—

1193

2000

Гордость предшествует падению.

166

—

167

. .

Улыбка дельфина: замечательные рассказы об эмоциях животных

1898

Игра животных.

1997

Что такое эмоции на самом деле: проблема психологических категорий.

2000б

Если бы обезьяны могли покраснеть.

200

—

201

. .

Улыбка дельфина: замечательные рассказы об эмоциях животных

1999

Разум ворона: исследования и приключения с птицами-волками.

1999

Сенсорная экзотика: мир за пределами человеческого опыта.

1993

О целях и методах когнитивной этологии.

Ассоциация философии науки

110

—

124

1996

Эмоциональный мозг: таинственные основы эмоциональной жизни.

1991

Вот я — где ты ?.

1970

Триединый мозг в эволюции: роль в палеоцеребральных функциях.

1995

Когда слоны плачут: эмоциональная жизнь животных.

2000

Осиротевшие гориллы Центральной Африки: выживут ли они в дикой природе ?.

National Geographic

197

—

1998 год

Аффективная неврология.

1994

Имена собственные и социальная конструкция биографии: Отрицательный случай лабораторных животных.

Качественная социология

119

—

142

1996

Достигнув совершеннолетия со слонами: воспоминания.

1998 год

Исследование общего между нами и слонами.

Etica & Animali

(9/98)

—

110

1997

Счастливые животные — хорошая наука.

Лабораторные животные

116

—

124

1989

Незаметный крик: сознание животных, боль животных и наука.

1990

Как животные потеряли рассудок: мышление животных и научная идеология.

375

—

393

. .

Интерпретация и объяснение в изучении поведения животных: Vol. I, Интерпретация, намерение и коммуникация

1998 год

Сознание: Естественная история.

Журнал исследований сознания

260

—

294

1995

Семь экспериментов, которые могут изменить мир.

1999

Собаки, которые знают, когда их хозяева возвращаются домой, и другие необъяснимые способности животных.

1998 год

Нейробиологические основы игрового поведения: взгляд на структуру и функции игривости млекопитающих.

221

—

242

. .

Игры с животными: эволюционная, сравнительная и экологическая перспективы

1996

Умы птиц.

1999

Биологический бихевиоризм.

243

—

284

. .

Справочник по поведенческому поведению

1951

Исследование инстинкта.

1963

О целях и методах этологии.

Zeitschrift für Tierpsychologie

410

—

433

1909

Животный разум: Учебник сравнительной психологии.

1992

Естественный отбор: области, уровни и проблемы.

1997

Свечение Пони Фиш.

2000

Любовь Левиафана.

—

. .

Улыбка дельфина: замечательные рассказы об эмоциях животных

. Текущее междисциплинарное исследование

предоставляет убедительные доказательства того, что многие животные испытывают такие эмоции, как радость, страх, любовь, отчаяние и горе — мы не одни. , ОТЧАЯНИЕ И СЧАСТЬЯ — МЫ НЕ ОДНИ

Новая история того, что значит быть человеком, Мелани Челленджер

Как быть животным: новая история того, что значит быть человеком

Люди — самые любознательные, эмоциональные, творческие, агрессивные и сбивающие с толку животные на планете, но насколько хорошо мы знаем самих себя? Как быть животным переписывает замечательную человеческую историю и доказывает, что в основе нашей психологии лежит глубокая борьба с тем, чтобы быть животным.Книга не только раскрывает тайну того, как развивалась эта психология, но и исследует широкие пути ее влияния на нашу жизнь, от нашей политики до того, как мы дистанцируемся от других видов. Смесь истории природы и окружающей среды, а также философии, How To Be Animal окунет нас в наше древнее прошлое и перенесет нас в недалекое будущее искусственного интеллекта и биоинженерной жизни. Это книга для всех, кто когда-либо ломал голову над смыслом человеческого существования и разнообразием взглядов на то, что такое жизнь и какое значение она имеет.

«Как быть животным — это чрезвычайно сложная и очень важная книга: она показывает нам, как быть людьми». Филип Хоар
«Книга Челленджера… головокружительно амбициозна… и я не имею в виду« головокружительную »образно. «Как быть животным» вызывает головокружение того типа, который я испытал в детстве, размышляя о том, где я был до того, как родился, мог ли я существовать без тела и на что это было бы похоже, если бы я вообще не существовал. Книга призвана убедить читателей в том, что наше земное воплощенное существование драгоценно и абсолютно.» Книжный форум
« «Это наиболее элегантное и продуманное развенчание мифа о человеческой исключительности, которое я читал. Яркое, красиво написанное и уникальное философское исследование широкого и оригинального мыслителя и мощный призыв к новой этике наших отношений с остальным живым миром ». Люси Джонс
«[A] блестящая книга, заставляющая задуматься. Это так мудро и так хорошо исследовано, что заставляет вас осознать, что многое из того, где мы, как вид, ошибаемся — в социальном, психологическом, экологическом — связано с забыванием или попытками избежать нашей природы.” Мэтт Хейг, автор книги Полуночная библиотека

Купить UK edition

Купить издание для США

Как быть животным, Мелани Челленджер: 9780143134350

Похвала

«[ Как быть животным, ] — замечательное сочетание биологии, генетики, зоологии, эволюционной психологии и философии. И я думаю, что это одно из лучших исследований и опровержений человеческой исключительности, которое я читал.Челленджер на самом деле высказывает предположение, что, возможно, именно наш собственный дискомфорт и отрицание нашей животной природы делает так легко очернять наших сограждан. Я думаю, что ее размышления об отношениях между людьми и нечеловеками лежат на полке рядом с такими людьми, как Питер Сингер и Дэвид Абрахам ». —Ричард Пауэрс, автор книги The Overstory

«[A] блестящая, заставляющая задуматься книга. Это так мудро и так хорошо исследовано, что заставляет вас осознать, что многое из того, где мы, как вид, ошибаемся — в социальном, психологическом, экологическом — связано с забыванием или попытками избежать нашей природы. — Мэтт Хейг, автор книги The Midnight Library , через Instagram

«Как отмечает Челленджер,« наш страх быть животным »может заставить нас« создать более пугающий мир ». . . Книга Челленджера — головокружительно амбициозная попытка исправить эту деструктивную логику, исследуя ее происхождение. Как быть животным вызывает такое же головокружение, которое я испытал в детстве, размышляя о том, где я был до своего рождения. . . . Что [это] так прекрасно показывает, так это то, что непостоянство — это не состояние, подтвержденное смертью.Дело не в том, что я существую, пока я не умру, дело в том, что мое чувство «я» никогда не бывает конкретным, а возникает постоянно ». —Шарлотта Шейн, Книжный форум

«Это блестящая книга, которая, как и многие другие блестящие книги, исследует, что значит быть человеком. Разница здесь в том, что автор отвечает на это, выделяя одну центральную человеческую дилемму: мы животное, которое отрицает, что мы на самом деле животное ». — Наблюдатель

«[R] iveting. . . Как быть животным и модель исключительности — полезные отправные точки для размышлений о широком контексте, в котором находится пандемия COVID-19. — Психология сегодня

«Это провокационная, острая и тревожная книга, изданная без малейшего напора. Это мультидисциплинарный курс, включающий в себя экологию, философию, право, футурологию, психологию, палеонтологию и антропологию. . . Одна из самых лучших частей этой книги — это то, как Челленджер объединяет интеллектуальную деятельность, которая может показаться противоположной. . . Я могу порекомендовать множество книг по каждой из тем Челленджера, но эта книга умело заплетает их все.” — Шотландец

“ [A] победное размышление. . . Челленджер убедительно демонстрирует, что «человеческая форма сознания и его способность передавать смысл» не отрицает «зрелище богатства» природного мира. Страстный и умный, это трактат с возможностью изменить мышление ». — Publishers Weekly , ПОЗНАЧЕННЫЙ ОБЗОР

«[A] увлекательная и передовая медитация о человечестве. . . смиренно [и] своевременно.. . Каждая глава более захватывающая, чем предыдущая, поистине замечательное чтение ». — Список книг

«Тщательное исследование нашего интеллектуального разрыва с миром природы. . . [Челленджер] предлагает нам принять нашу животную природу и ответственность перед миром, который приходит с ней. Желанный, хорошо продуманный вклад в экологическую мысль ». — Kirkus Reviews

«С этой книгой Мелани Челленджер безбоязненно погружается в самый большой вопрос нашего времени: как мы можем заново открыть для себя самих животных, пока не стало слишком поздно? Как мы можем найти свое истинное место в более широком мире, который мы разрушаем? Каждый из нас должен ответить на этот вопрос для себя.Эта книга — путеводитель для вас в путешествии ». —Пол Кингснорт, автор Пробуждение

«Эрудит, лиричный, восхитительно тревожный и полный неожиданных совпадений. Замечательное исследование напряженности, которая окружает человеческое животное, пытающееся найти наш путь. Я был очарован этим прекрасным переплетением истории, биологии и философии ». —Дэвид Джордж Хаскелл, автор книг Незримый лес и Песни деревьев

«Какая интересная книга! Признание того, что мы животные, должно быть не пощечиной, а приятным напоминанием о тех огромных ресурсах, которые могут быть получены, если обратить внимание на то, как мы и наши различные кузены справляются с нашими путешествиями по этой сложной, но прекрасной планете. — Билл Маккиббен, автор книги Falter: Game Game Begun, чтобы разыграться сама по себе?

«Замечательная книга Мелани Челленджер учит меня этому: наша яркая связь с глубиной времени и всей жизнью. Это грандиозное, сложное и торжественное дело: вызывающее, но в то же время праздничное, смелое, скорбное и тревожное. Ее язык прекрасен: точен, лиричен и искрящийся полон внушений и подтекстов. Это гимн щедрости. Я знаю, что к этому я буду возвращаться снова и снова. — Адам Николсон, автор Sea Room

«На протяжении всей нашей досадной общей истории животные страдали от нашего настойчивого сравнения их с нами, как если бы мы были совершенно отдельными организмами. Необычайная, глубокая книга Мелани Челленджер переворачивает ситуацию с ног на голову. Возможно, только недавно мы осознали, что этой предполагаемой, если не высокомерной иерархии не существует. Только увидев себя как животных, мы сможем выжить. Как быть животным — это чрезвычайно сложная и очень важная книга: она показывает нам, как быть людьми. — Филип Хоар, автор книги Кит

« Как быть животным — это лучшая критика мифа о человеческой исключительности, которую я читал. Ясно и красиво написанный, убедительно аргументированный и наполненный мощными и трогательными историями, он показывает, как отрицается и подавляется тот факт, что мы, люди, являемся животными, с глубоко разрушительными последствиями для нашего образа жизни и для всей планеты. Но эта блестящая книга — не только критика. Показывая, что быть человеком — значит быть животным, он показывает, сколько радости в жизни мы можем получить, если признаем и примем правду о себе.Прочтите и усвойте эту книгу, и вы станете не только мудрее, но и счастливее ». —Джон Грей, автор книги Философия кошачьих: кошки и смысл жизни

«В книге Как быть животным Мелани Челленджер предлагает поэтическую и эрудированную медитацию об отношениях нашего вида с остальным органическим миром. мир, и особенно с видами, с которыми мы наиболее тесно связаны. Ее убедительный аргумент против человеческой исключительности синтезирует идеи ученых и философов из разных времен и мест и использует их, наряду с размышлениями о собственном опыте, для анализа некоторых из самых сложных текущих политических проблем.Она особенно осведомлена о человеческом стремлении к твердым границам — например, между нами и другими видами или между нашими телами и нашим разумом — и поэтому подчеркивает неуловимость таких границ и потенциально разрушительные последствия нашего стремления к ним ». — Харриет Ривто, профессор истории Артура Дж. Коннера, Массачусетский технологический институт

«Эрудированная книга Мелани Челленджер противостоит отказу принять нашу животную природу и борется с заблуждением и страхом, лежащими в основе этого отказа.В то время, когда рушится так много «остального», необходимо разобрать миф о человеческой особенности и о том, как он связан с нечеловеческими страданиями и разрушениями. Челленджер показывает нам, что наше моральное пробуждение связано не только с изменением нашего отношения к Земле, но и с изменением того, как мы видим себя ». — Эйлин Крист, автор книги « Изобилие Земли: К экологической цивилизации»

Александр Никонов ★ Человек как животное читать книгу онлайн бесплатно

Практическая антропология. Почему мы такие, какие есть

Читать онлайн «Человек как животное» автора Никонов Александр Петрович — RuLit

Животные и психология — какие книги выбрать?

Конрад Лоренц «Человек находит друга»

Конрад Лоренц «Кольцо царя Соломона»

Конрад Лоренц «Агрессия, или Так называемое зло»

Виктор Дольник «Непослушное дитя биосферы. Беседы о поведении человека в компании птиц, зверей и детей»

Карен Прайор «Не рычите на собаку»

Сравнение психики человека и животных

Сравнение психики человека и животных

способны ли мы правильно интерпретировать их мир, сигналы, эмоции — Моноклер

Источник Ингрид Ньюкирк, Джин Стоун «В мире с животными» (изд. МИФ)

Обложка: Inkulinati / Youtube

Похожие статьи

5 книг о том, чему нас могут научить животные — T&P

Два урока о животных и человеке — University of Minnesota Press

Человеческое животное — Нью-Йорк Таймс

Лучшие книги о человеке и обезьянах

Александр Романович Лурия и Лев Семенович Выготский

Как говорят животные: удивительно проницательная и древняя книга

эмоций животных: изучение страстной натуры | Бионаука

Натурализация изучения эмоций животных

Что такое эмоции?

Природа и нейронные основы животных страстей: первичные и вторичные эмоции

Изучение разума животных: когнитивная этология

Эмоции и познание

Частные умы

Чарльз Дарвин и эволюция эмоций животных

Радость, счастье и игра

Горе

Романтическая любовь

Смущение

Изучение эмоций животных

Биоцентрический антропоморфизм и анекдот: расширяя науку с осторожностью

Важность плюралистических междисциплинарных исследований: «жесткая» наука встречается с «мягкой» наукой

Разделение бремени доказывания

Встреча с дьяволом

Непростое будущее

Благодарности

Цитированная литература

Новая история того, что значит быть человеком, Мелани Челленджер

Как быть животным: новая история того, что значит быть человеком

Как быть животным, Мелани Челленджер: 9780143134350

Похвала

alexxlab

Вам также может понравиться

Хочу о тебе думать думаю о тебе: Лев Озеров — О тебе я хочу думать. Думаю о тебе

Берегите в себе человека: «БЕРЕГИТЕ В СЕБЕ ЧЕЛОВЕКА!» ( По произведениям А.П. Чехова (1860-1904) ) » Абинская межпоселенческая библиотека

Значение цвета зеленый: Что означает зеленый цвет? Психология цвета Имеет зеленый цвет а.

Добавить комментарий Отменить ответ