29.03.2024

Запала в душу это: Запасть в душу — это… Что такое Запасть в душу?

Содержание

Запасть в душу — это… Что такое Запасть в душу?

Запасть в душу
ЗАПАДАТЬ В ДУШУ. ЗАПАСТЬ В ДУШУ. Разг. Экспрес. 1. Производя сильное впечатление, надолго запоминаться. И этот образ камня, летящего вниз с увеличивающейся быстротой, запал ему в душу (Л. Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича). — Глубоко в душу запал нам, военным лётчикам, подвиг Ивана Иванова. И не символично ли это: наш боевой побратим совершил героический поступок недалеко от места, где в 1914 году впервые в истории авиации применил таран знаменитый русский лётчик Пётр Нестеров (Н. Саутин. Красные соколы сорок первого). Человек заговорил о войне, потом закручинился и запел какую-то свою песню о недавних боях. И песня тогда же запала в душу своим больным смыслом, крушением чьей-то судьбы (А. Знаменский. Мосты). 2. Волновать, тревожить. Петрок подумал, что ему показалось — кто теперь, кроме Степаниды, мог быть на усадьбе? Тем не менее слабая тревога уже запала в душу
(В. Быков. Знак беды).

Фразеологический словарь русского литературного языка. — М.: Астрель, АСТ. А. И. Фёдоров. 2008.

  • Западать в душу
  • Западать в сердце (на сердце)

Смотреть что такое «Запасть в душу» в других словарях:

  • ЗАПАСТЬ В ДУШУ — что кому [чем] Надолго запоминаться, оставлять неизгладимое впечатление. Имеется в виду, что образ кого л., поступок, слова и т. п. (Р) своими свойствами и качествами (Z) оставили глубокий, незабываемый след в памяти лица или группы лиц (Х). реч …   Фразеологический словарь русского языка

  • Западать/ запасть в душу — Прост. Производить сильное впечатление на кого л.; волновать, тревожить кого л. Ф 1, 201 …   Большой словарь русских поговорок

  • ЗАПАСТЬ — ЗАПАСТЬ, западу, западёшь, прош. вр. запал; запавший (западший вышло из употр.), совер. (к западать). 1. Упасть, закатиться за что нибудь. «У вас там, я знаю, в кармане то с правой стороны прореха, так в прореху то, верно, как нибудь запали… …   Толковый словарь Ушакова

  • ЗАПАСТЬ — ( аду, адёшь, 1 ое лицо и 2 е лицо не употр.), адёт; ал; авший; совер. 1. Завалиться куда н., за что н. (разг.). Книга запала за кровать. 2. Вдаться внутрь, стать впалым. Клавиши запали. Глаза запали. 3. перен. Глубоко запечатлеться. Слова запали …   Толковый словарь Ожегова

  • ЗАПАСТЬ В СЕРДЦЕ — что кому [чем] Надолго запоминаться, оставлять неизгладимое впечатление. Имеется в виду, что образ кого л., поступок, слова и т. п. (Р) своими свойствами и качествами (Z) оставили глубокий, незабываемый след в памяти лица или группы лиц (Х). реч …   Фразеологический словарь русского языка

  • Запасть в сердце (на сердце) — ЗАПАДАТЬ В СЕРДЦЕ (НА СЕРДЦЕ). ЗАПАСТЬ В СЕРДЦЕ (НА СЕРДЦЕ). То же, что Западать в душу (в 1 м знач.). Отважный полковник Кутепов, маленькая женщина врач Тимофеева, в присутствии которой мужчина не смеет не быть храбрым, глубоко запали в сердце… …   Фразеологический словарь русского литературного языка

  • запасть — падёт; запал, ла, ло; запавший; св. 1. Войти, вдаться внутрь. Клавиши запали. Кнопка звонка запала. 2. Ввалиться, стать впалым. Глаза, щёки запали. 3. во что. Разг. Завалиться, попасть куда л. при падении. Кольцо запало в трещину на полу. 4.… …   Энциклопедический словарь

  • запасть — падёт; запа/л, ла, ло; запа/вший; св. см. тж. западать 1) Войти, вдаться внутрь. Клавиши запали. Кнопка звонка запала. 2) Ввалиться, стать впалым. Глаза, щёки запали. 3) во что разг. Завалиться, попасть куда л. при падении …   Словарь многих выражений

  • Западать в душу — ЗАПАДАТЬ В ДУШУ. ЗАПАСТЬ В ДУШУ. Разг. Экспрес. 1. Производя сильное впечатление, надолго запоминаться. И этот образ камня, летящего вниз с увеличивающейся быстротой, запал ему в душу (Л. Н. Толстой. Смерть Ивана Ильича). Глубоко в душу запал нам …   Фразеологический словарь русского литературного языка

  • ЗАПАДАТЬ В ДУШУ — что кому [чем] Надолго запоминаться, оставлять неизгладимое впечатление. Имеется в виду, что образ кого л., поступок, слова и т. п. (Р) своими свойствами и качествами (Z) оставили глубокий, незабываемый след в памяти лица или группы лиц (Х). реч …   Фразеологический словарь русского языка

Книги

  • Одиннадцать дощечек, Гордиенко Ю.. Юрий Гордиенко, один из наиболее видных поэтов середины прошлого века, сумел оставить за собой богатое наследие. Судьба его была не легкой, но творческий потенциалбыл так велик, что требовал… Подробнее  Купить за 361 руб
  • Одиннадцать дощечек, Гордиенко Ю.. Юрий Гордиенко, один из наиболее видных поэтов середины прошлого века, сумел оставить за собой богатое наследие. Судьба его была не легкой, но творческий потенциалбыл так велик, что требовал… Подробнее  Купить за 349 грн (только Украина)
  • Старое в новом, Александр Амфитеатров. «Ветхозаветный библейский мир сравнительно слабо отражён сказочною фантазией христианских народов. Собственно говоря, это странно: казалось бы, времена чудес, какими полна каждая страница… Подробнее  Купить за руб электронная книга
Другие книги по запросу «Запасть в душу» >>

Предложения со словом «запала»

Мы нашли 79 предложений со словом «запала». Также посмотрите синонимы «запала».
Значение слова

  • Понял я сразу, что столик этот «маркетри» и запала мне в голову мыслишка, как у Родиона Раскольникова.
  • Сказанная со своего рода бойким фатализмом фраза запала ему в душу.
  • Поразительная красота Вайноны запала ему в сердце.
  • Не думаем, чтобы он был впрямую завербован, но одно почти несомненно: вражеская идеология прямым путем
    запала
    в его голову!
  • На такие ремонтно-строительные работы у местного КГБ вряд ли хватило бы запала.
  • Но запала молодым хватило лишь на вступление к пьесе.
  • На красивенького рабочего-актера «запала» руководительница труппы Джозефина Диллон.
  • В душу Левега глубоко запала 24-часовая гонка в Ле-Мане 1950-го года.
  • Причем запала я на нее не столько потому, что она была сильнейшей гимнасткой планеты.
  • И мне запала в голову мысль сделаться силачом.
  • Принято же было волевое решение, потому и воинственного запала хватило ненадолго.
  • Утку одну застрелил, запала, найти не могу.
  • Мне в память запала история о визите делегации советских строителей.
  • Запала Батуриной хватило лишь на несколько громких заявлений на старте кампании.
  • Забегая вперед, скажем, что он ошибется, однако этого
    запала
    актеру хватит на несколько лет.
  • В любом случае я запал на нее, а она, должно быть, запала на меня, потому что вскоре мы очутились в одной из спален.
  • Эта, щемящая душу, история о дружбе мальчика и дикого белого жеребца запала мне в душу на всю жизнь.
  • Но всем, даже тем, кто и без винтовки был, выдали по тридцать патронов и по три запала для гранат образца 1914 года.
  • Бойкая девушка запала в душу Алексею Михайловичу.
  • Кудрявая малышка Лилибет запала в их сердца и воображение практически сразу после своего рождения.
  • Таким образом, мысль о неизбежности смерти рано запала ему в душу, и именно при непосредственном участии матери!
  • Показательна, например, история нейтронного запала первой советской атомной бомбы.
  • Я помню, как она летела и от запала искорки отлетали, как маленький фейерверк.
  • Эта встреча с реальным местом жизни и работы великого Баха
    запала
    в наши души.
  • Все двадцать выстроившихся по струнке человек мечтали последовать за братьями, но запала и смелости как-то не хватало.
  • Взрыв запала повредил его левую руку, вызвал заражение и ампутацию двух пальцев.
  • И запала мне в голову мысль сделаться силачом.
  • Я был ещё школьником начальных классов, когда папа поведал мне интересную и поучительную историю, которая запала в память.
  • Но Пеп хотел играть за команду, которая запала ему в душу, когда он еще был маленьким мальчишкой, пинавшим мяч на деревенской площади.
  • У одной из гранат спусковой рычаг запала находился снаружи сумки.
  • Чтоб тебе самая меркантильная фифа в душу запала.
  • Браше эта идея тоже запала в голову, и у него постепенно созрел план.
  • А роза Габриэля Элихио каким-то неизъяснимым образом запала ей в душу и нарушила девичий сон.
  • Однако идея бежать на фронт глубоко запала
    в наших головах.
  • Запала мне в память беседа во время парада в 40-ю годовщину Победы.
  • Что ж, это вполне закономерно, что даже такая незначительная реплика на всю жизнь запала в память подростка.
  • По-моему, сильная история, если так запала в память.
  • И так на него «запала», что в фильме про себя саму на весь мир откровенничала о своих чувствах к Антонио.
  • Запала мне фраза, даже сам стал ходить быстрее после этого.
  • Насколько глубоко мысль о предательстве запала в среду военных, говорят строки из дневника генерала В.И.
  • https://sinonim.org/
  • Это запало в душу навсегда и всплывало потом, когда приходилось играть роли советских воинов.
  • Особенно запала в душу каждого из нас Хатынь.
  • И у меня совершенно точно не было бы такого запала и энергии.
  • Красота Хиллари сразу запала мне в душу, она великолепна, но больше всего мне нравились ее честность и открытость.
  • Сельская молва твердила, что его мать запала на нового осеменителя.
  • Она запала в душу, а до её воплощения надо было ещё жить да жить.
  • Словом, для открытого конфликта просто не было запала.
  • По этой причине в сердце досточтимого ходжи запала некоторая обида.
  • Однако мысль уйти от кирпичей к чему-то более крупному в память ему, наверное, запала.
  • Эта цифра ему запала в голову, и каждый раз охота не останавливалась, пока 30 животных не положим.
  • Искра божественной любви запала в его чистое сердце.
  • Боек запала даже у наступательной гранаты летит метров на сто.
  • Так она мне в душу запала, я ей подарки к праздникам дарил.
  • Увидев, с какой восторженностью и запалом я говорю ей что-то на немецком, к нам подошел Есенин.
  • Козлова на мотив популярной баркаролы запало в душу поэта.
  • Пiсля того, як хитрiсть вдалася, Семирамiда з чоловiчим
    запал
    ом взялася за зброю.
  • У славян он всегда возникает из незначительной мелочи, служащей запалом.
  • Но подозрение запало в душу И., а Филипп начал ходатайствовать за опальных и обличать царя.
  • Журналистскому запалу Грибова уже в то время могли позавидовать многие.
  • Владимиру же запало это в сердце, и сказал он: «Подожду еще немного», желая разузнать о всех верах.
  • Они думали, что Польша станет запалом революции во всей Европе.
  • Лиз с Меган по-прежнему бодались, обсуждая реплики и график репетиций, но уже не с таким запалом, как раньше.
  • Замысел рассчитывался более глобально: Польша представлялась Троцкому запалом революции во всей Европе.
  • Ни единого случая не запало в памяти, чтобы я был обижен несправедливостью по поводу еды или дележки ее.
  • На обратном пути произошел инцидент, глубоко запавший в душу пятилетней девочке.
  • Всё это глубоко запало в мою душу и сердце, формируя потихоньку моё сознание.
  • Потом я подвесил ракету с запалом к одному из своих огромных воздушных шаров и вышел на тихий перекресток рядом с нашим домом.
  • Вона була доброю матiр’ю, але в неi не було вже молодечого запалу, що був би пiд стать задумам рябого.
  • Ощущение абсурдности этой операции запало ему в душу.
  • Он это делал всегда, когда его занимал какой-нибудь стих, удавшийся ему или почему-нибудь запавший ему в душу.
  • Не солоно хлебавши, но с диким героическим запалом решил Паша прорвать милицейское оцепление и добраться до универмага.
  • Великолепие Старого летнего дворца запало в сознание Цыси, и теперь оно будет часто преследовать ее.
  • Кое-что запало в голову воспитанников от лекций Куницына и Кошанского.
  • По выражению его лица было заметно, что то, что он сейчас узнал, глубоко запало в его душу.
  • И мне этого тогда запало в душу, поэтому я так отчетливо это сейчас помню.
  • В итоге он оказался в плей-офф с Федерером, несколькими мелкими травмами и почти иссякшим запалом.
  • Он это делал всегда, когда его занимал какой-нибудь стих, удавшийся ему, или почему-нибудь запавший ему в душу.
  • Все это глубоко запало в память юного короля и впоследствии нашло отражение в его подходе к решению внутриполитических проблем Франции.
  • Однако предостережение пастуха запало в душу.

Источник – ознакомительные фрагменты книг с ЛитРес.

Мы надеемся, что наш сервис помог вам придумать или составить предложение. Если нет, напишите комментарий. Мы поможем вам.

Наверх ↑   Антонимы   Синонимы   Ассоциации   Морфемный разбор слова

  • Поиск занял 0.007 сек. Вспомните, как часто вы ищете, чем заменить слово? Добавьте sinonim.org в закладки, чтобы быстро искать синонимы, антонимы, ассоциации и предложения.

Пишите, мы рады комментариям

Плюсы Windows 7 перед 8 и 10 — Реальное время

В конце октября исполнилось 11 лет с момента выхода одной из самых популярных операционных систем от Microsoft — Windows 7. Первый выпуск ее состоялся 22 октября 2009 года, «семерка» пришла на смену вышедшей за 3 года до этого и не получившей популярности Windows Vista. «Семерка» не повторила неудачный путь «Висты» и стала очень популярной операционной системой. Настолько, что ее не смогла «переплюнуть» следующая ОС — Windows 8, да и выход в целом удачной Windows 10 еще долгое время для многих пользователей не давал оснований для отказа от Windows 7. Мы попытаемся вспомнить основные преимущества Windows 7 перед «десяткой», благодаря которой ОС так надолго задержалась на компьютерах пользователей.

Без «Пуска» ничто не мило

Основным недостатком новой по сравнению с Windows 7 «восьмерки» стала гордость Microsoft — интерфейс Metro. Предполагалось, что он станет революционным и изменит взгляд на операционные системы в целом. На практике же отказ от меню «Пуск», большие иконки приложений, да и в целом, переориентирование на интерфейс планшетов и смартфонов (при том, что системы для них все равно были не тем же самым, что компьютерная «восьмерка») оказались неудобными. Под давлением пользователей Microsoft выпустила существенно обновленную Windows 8.1, где классическому дизайну уделялось большее внимание, хотя упор делался по-прежнему на Metro-интерфейс.

Неудачная «восьмерка» стала первым шагом к тому, чтобы пользователи еще долго воспринимали Windows 7 как «старую добрую» операционную систему, и любые изменения от Microsoft воспринимали в штыки. В дальнейшем, кстати, Microsoft отказалась от развития Windows 8 для планшетов и смартфонов, так что Metro-интерфейс вообще оказался без надобности.

Да выпей чаю

Windows 7 была операционной системой, которая позволяла пользователю не задумываться о том, чем он, собственно, пользоваться. Она минимально напоминала о своем присутствии и была стабильной. Вышедшая в 2012 году «восьмерка», как уже говорилось, заставляла его переучиваться, а пришедшая на смену в 2015 году Windows 10 поставила перед пользователем другие проблемы. Одна из важнейших из них — обновления.

На обновления «десятки» не жаловался только ленивый. Windows 10, конечно же, заботясь о пользователе, регулярно обновляется. Причем обычно эта забота проявляется в очень назойливом виде: вышедшее (и даже уже загруженное автоматически) обновление хочет установиться как можно быстрее, но если ты сейчас занят, хозяин, то так и быть — подожду до следующей перезагрузки. То, что после включения компьютер будет загружаться не привычные пару минут, а, например, час, для пользователя может стать неожиданностью, и он с пользой проведет время, ругая себя за то, что не выбрал продукт конкурентов.

В общем и целом проблема с обновлениями сейчас более-менее компенсируется повсеместным использованием SSD вместо жесткого диска, что делает апгрейды гораздо более быстрыми. Да и Microsoft в условиях всеобщего перехода на удаленку сделала принудительными только ключевые обновления, связанные с безопасностью. Но факт остается фактом: Windows 10 периодически живет своей жизнью, заставляя пользователя подстраиваться под систему, а не наоборот. Обновления в «семерке» (как и в «восьмерке») можно было отключить.

Ее никто не звал

Еще одно проявление «назойливости» Windows 10, косвенно связанное с предыдущим пунктом — вопрос появления системы на компьютере. Далеко не для всех сейчас пользующихся «десяткой» людей эта система стала осознанным выбором.

Windows 7 и 8 в свое время настоятельно предлагали обновление до Windows 10. Многие пользователи, малодушно не разбираясь в деталях отказа от обновления, становились счастливыми обладателями «десятки». Многие позже искали способы «откатить» версию Windows до 7. Тем не менее, многие не стали этим заниматься и остались с «десяткой», постепенно привыкая к ней. Хотя, конечно, отключенные обновления и внимание к сообщениям системы позволило значительной части пользователей остаться на «семерке».

Старикам здесь не место

Как часто бывает в мире программного обеспечения, новые версии софта изменений приносят минимум, а вот дополнительных ресурсов требуют солидно. Так ваш привычный и любимый смартфон после пары обновлений приложений начинает безбожно «тормозить», намекая, что он слишком стар для этого приложения. Так же и ставший родным ноутбук мог после обновления до «десятки» намекнуть, что вы явно не идете в ногу со временем — и с этим нужно что-то делать, как вы вообще раньше справлялись.

К примеру, оперативной памяти Windows 7 требует всего около гигабайта — что делает ее «подъемной» даже для довольно старых и маломощных компьютеров. Windows 10 ресурсов «ест» значительно больше. И, если владельцы относительно современных компьютеров вряд ли это заметят, то у владельцев более старых компьютеров может появиться логичный вопрос — зачем тратить и без того дефицитные ресурсы на то, что, в общем-то, несет чисто утилитарный смысл — то есть, операционную систему.

Нужно познакомиться поближе

Наконец, еще один недостаток у Windows 10, которого не было (или он проявлялся в гораздо меньшей степени) на Windows 7 — усиленный сбор информации о пользователе. Способов сбора информации у производителя программ может быть много, но конкретно в случае с Windows у большинства пользователей вызывает недовольство голосовой помощник Cortana — ему требуется, например, информация о контактах, истории браузера, местоположении — а еще доступ к микрофону для самого голосового управления. Правда, помощник этот отключается, как и отдельные его разрешения. И, справедливости ради, аналогичные продукты есть и на iOS, и на Android.

Так или иначе, различных сервисов — помимо Cortana, это, например, облачное хранилище, — которые могут получать доступ к личным данным, в Windows 7 было гораздо меньше. Впрочем, рядовому пользователю вряд ли хорошо знакома вся подноготная работы операционных систем, и так ли «семерка» уважает тайны пользователя, до конца не известно. Но «десятка» просит разрешений значительно больше, что и вызывает стереотипное мнение, что «раньше компьютер не знал обо мне так много».

Максим Матвеев

ТехнологииIT

Запал в душу этот отрывок…. (Цитата из книги «Пропавший без вести (Америка)» Франца Кафки)

Запал в душу этот отрывок. Делюсь с вами.

Они с матерью зимним вечером — Терезе было тогда лет пять — каждая со своим узелком торопливо шли по улицам в поисках ночлега. Сначала мать вела ее за руку — мела метель и идти вперед было трудно, — потом рука ее обессилела, и она, даже не оглянувшись, отпустила Терезу, которая теперь шла, цепляясь за материну юбку. Девочка часто спотыкалась и падала, но мать, точно в забытьи, не останавливалась. А эти метели на длинных прямых улицах Нью-Йорка! Карл-то еще не видел нью-йоркской зимы. Если идешь против ветра, сквозь его круговерть, невозможно ни на миг открыть глаза, ветер непрерывно залепляет лицо снегом, пытаешься бежать и не двигаешься с места, впору прийти в отчаяние. Ребенку, естественно, полегче, чем взрослому, он бежит под ветром и даже находит в этом удовольствие. Вот и Тереза тогда не могла понять матери и была теперь твердо убеждена, что, если бы в тот вечер вела себя с матерью поумнее — все же она была еще так мала! — той не пришлось бы погибнуть столь жалкой смертью. Мать уже два дня была без работы, в кармане не осталось ни цента, весь тот день они провели на улице без крошки во рту, в узелках было только никчемное тряпье, которое они не осмеливались бросить, быть может, из суеверия. На следующее утро матери обещали работу на строительстве, но она опасалась — и целый день пробовала объяснить это Терезе, — что не сумеет воспользоваться этой возможностью, так как чувствует себя смертельно усталой, еще утром, к ужасу прохожих, она обильно харкала кровью, и мечтала она только об одном — попасть куда-нибудь в тепло и отдохнуть. И как раз в тот вечер найти такое место было невозможно. Обычно дворник не давал им даже войти в парадную, где можно было бы кое-как передохнуть от непогоды, а если и удавалось войти в дом, они спешили по узким ледяным коридорам, поднимались по лестницам с этажа на этаж, кружили по узким дворовым галереям, стучали во все двери подряд, они то не отваживались ни с кем заговорить, то просили о помощи каждого встречного, а раз или два мать, совершенно запыхавшись, присаживалась на ступеньки тихой лестницы, привлекала к себе упиравшуюся Терезу и целовала ее, судорожно прижимаясь губами. Потом, когда уже знаешь, что это были последние поцелуи, в голове не укладывается, как можно было так ослепнуть, чтобы не понять этого, пусть даже ты и был тогда совсем мал. Двери иных комнат, мимо которых они проходили, были открыты, чтобы выпустить застоявшийся воздух, а из дымного марева, которое, словно после пожара, наполняло комнату, выступала чья-то фигура, стоявшая на пороге, и либо своим немым безучастием, либо кратким «нет!» говорившая, что приюта не найдется и здесь. Теперь, задним числом, Терезе казалось, что мать настойчиво искала пристанища только в первые часы, так как примерно после полуночи она уже ни к кому не обращалась, хотя, с небольшими перерывами, не переставала до рассвета кружить по коридорам домов, где ни подъезды, ни квартиры никогда не закрываются — жизнь там кипит всю ночь и на каждом шагу попадаются люди. Конечно, спешить они уже были не в состоянии, обе из последних сил заставляли себя идти и на самом деле, наверное, едва брели, с трудом переставляя ноги. Тереза даже не знала, побывали ли они с полуночи до пяти утра в двадцати домах или только в двух, а то и в одном. Коридоры этих домов хитро спланированы для наиболее выгодного использования площади, но в них так трудно ориентироваться; должно быть, не раз они проходили по одному и тому же коридору! Тереза смутно помнила, как они вышли из ворот дома, в котором целую вечность искали пристанища, но точно так же ей казалось, что в переулке они сразу повернули назад и снова устремились в этот дом. Для ребенка все это, конечно, были совершенно непонятные мучения — то его крепко держала за руку мать, то он сам держался за нее и шел, шел, не слыша ни единого слова утешения; в то время, по недомыслию, девочка находила этому только одно объяснение: мать решила от нее убежать. Поэтому Тереза крепче цеплялась за мать, та вела ее за руку, но, безопасности ради, другой рукой девочка хваталась за материнские юбки и время от времени ревела. Она не хотела, чтобы ее бросили здесь, среди людей, которые, тяжело ступая, поднимались впереди них по лестнице или, невидимые, приближались сзади из-за поворота, спорили в коридорах друг с другом и вталкивали одни другого в комнату. Пьяные, нечленораздельно распевая, бродили по дому, и хорошо еще, что матери с Терезой удавалось проскользнуть мимо таких компаний. Поздно ночью, когда надзор не такой строгий и люди уже не столь безапелляционно настаивают на выполнении правил, они, верно, сумели бы приткнуться в какой-нибудь заурядной ночлежке, мимо которых им случалось проходить, но Тереза об этом не догадывалась, а мать более не жаждала покоя. Утром, в начале прекрасного зимнего дня, обе они стояли, прислонись к стене какого-то дома, не то дремали, не то просто забылись с открытыми глазами. Оказалось, что Тереза потеряла свой узелок, и мать в наказание за невнимательность принялась бить ее, но девочка не чувствовала и не замечала ударов. Потом они потащились дальше по просыпающимся улицам — мать держалась за стены домов, — вышли на мост, где мать, цепляясь за перила, стерла рукой весь иней, и наконец добрались — Тереза тогда не удивилась, а сейчас не могла взять этого в толк — до той самой стройки, куда матери ведено было явиться утром. Она не сказала Терезе, ждать ей или уходить, и девочка поняла это как распоряжение ждать, поскольку это отвечало ее желанию. Итак, она пристроилась на кучке кирпича и увидела, как мать развязала свой узелок, достала из него пестрый лоскут и повязала поверх платка, который не снимала всю ночь. Тереза так устала, что ей даже в голову не пришло помочь матери. Не отметившись, как обычно делается, в конторке и никого не спросив, мать поднялась по лестнице, словно уже знала, на какую работу ее поставят. Тереза удивилась, так как подсобницы занимались обычно внизу гашением извести, подноской кирпича и другой несложной работой. Поэтому она решила, что нынче у матери работа более высокооплачиваемая, и сонно улыбнулась ей снизу. Постройка была еще невысокой — только-только завершили первый этаж, хотя высокие опоры для дальнейшего строительства, правда еще без деревянных перемычек, уже поднимались к голубому небу. Наверху мать ловко обошла каменщиков, которые укладывали кирпич к кирпичу и, странным образом, ни о чем ее не спросили; она предусмотрительно держалась слабой рукой за деревянную перегородку, служившую ограждением, а внизу Тереза, в своей полудреме, поражалась ее ловкости и думала, что мама приветливо поглядывает на нее. Но вот мать подошла к небольшой груде кирпича, возле которой кончались перила, да, вероятно, и помост, она, однако же, продолжала идти вперед на кирпичи, вся ловкость словно бы вдруг оставила ее, она опрокинула кирпичные кучи и рухнула в бездну. Множество кирпичей попадало следом, а через некоторое время откуда-то сорвалась тяжелая доска и грохнулась на нее. В последнем воспоминании Терезы мать распласталась на земле, раскинув ноги, в клетчатой юбке, привезенной еще из Померании, неструганая доска почти целиком накрыла ее, со всех сторон сбежались люди, а наверху, на лесах, что-то сердито кричал какой-то мужчина.

«Запала в душу самодельная иконка, которую мы нашли на месте захоронения 19 солдат»

Сегодня гостем программы «Маевка» стал председатель оренбургского сводного поискового отряда Александр Соколов. Он рассказал о самых интересных и душещипательных находках.

— У нас в отряде люди самых разных профессий. Нас объединяет увлечение. Я сам работаю спасателем. Есть педагоги, представители СМИ, спортивные тренеры и программисты. Изначально у нас был семейный подряд, если можно так сказать. Весь отряд состоял из меня и моего отца. В нашей семье были предки, которые не вернулись с войны. И мы решили узнать их судьбу, найти останки. Потом к нам присоединились знакомые. Мы зарегистрировались официально. И в этом году мы отметим небольшой юбилей — 5-летие. А вообще отряд существует уже 8 лет. Чаще всего мы выезжаем в Волгоград, но каждый год стараемся осваивать новые территории. Это Ленинградская, Тверская области. Сейчас мы определяемся, куда поедем. Это будет либо Крым, либо граница с Белоруссией. Но весенняя экспедиция у нас уже была. Сегодня я представил у вас в студии лишь малую часть того, что мы отыскали. Мы нашли останки двух солдат, при них были разбитый бинокль, рация и помазок для бритья. Также нашли штыки от винтовки и магазин от ППШ времен Сталинградской битвы. Найдены немецкая каска и детская игрушка. До войны была мирная деревня, затем немцы устроили там опорный пункт. Из каждого дома была сооружена огневая точка. Одну из них мы раскопали. Там было огромное количество военной амуниции, оружия, были следы присутствия немцев. Также обнаружили женскую обувь и игрушку. Это был маленький игрушечный пионер, видимо, кого-то из обитателей этого дома.

За две поездки в мае обнаружены останки 4 солдат. К сожалению, все безымянные. Удалось установить, что двоим было около 50 лет, а двое были совсем молодые. Один из них, по всей видимости, готовился настолько серьезный дать отпор противнику, что у него во всех карманах были патроны, он весь был увешан противотанковыми и противопехотными гранатами. Но, к сожалению, так получилось, что он не смог применить их.

На данный момент нам удалось вернуть на родину останки 4 солдат. У одного установлены только первые буквы фамилии и имя. Дальше мы не смогли расшифровать. В Волгограде был найден. Мы нашли его внука, он приехал, забрал останки и перезахоронил на родине. Другой — 18-летний, совсем молодой командир артиллерийской батареи. Установили, что он был единственным сыном в семье. Детей у него не было. И получается, что с его смертью нить оборвалась.

Найденные экспонаты хранятся у нас дома, еще в одном специальном месте. Вопрос с помещением под музей пока находится в подвешенном состоянии. Но наши находки можно посмотреть на выставках, которые мы организовываем в школах, парках и торговых комплексах.

Бывают, конечно, и опасные находки. Но у нас запрещено трогать их руками, тем более, подходить новичкам. Есть одна находка, которая особенно запала в душу, произвела самое яркое впечатление. Когда мы с товарищем шли по лесу, у меня начал как-то странно реагировать металлоискатель. Я подумал, что он барахлит, и прошел мимо. Но товарищ настоял, чтобы мы копали. В итоге там оказалось захоронение 19 солдат. Они находились в глине. Это были не кости, а одежда, валенки, волосы — все сохранилось. Выяснилось, что это бойцы 102 стрелковой дивизии, которая была сформирована в Казахстане. У одного из солдат была при себе самодельная иконка из ракушки. На ней был библейский мотив. Мы ее почистили и законсервировали. Эта находка оставила самое яркое впечатление, — рассказал Александр Соколов.

Андрей Смирнов: мне Москва запала в душу, когда она была еще фоном деревни | Персона | Культура

Город детства

Сергей Грачёв, «АиФ»: Андрей Сергеевич, вы родились и выросли в Москве, видели, как она менялась и меняется. Как вы относитесь ко всем этим изменениям?

Андрей Смирнов: (Задумывается.) Как ни странно, мне сложно однозначно ответить на этот, казалось бы, простой вопрос. Москва — это огромный дом, в котором живу. И конечно, как всякий нормальный житель большого дома, я одновременно люблю его и в то же время не всегда бываю доволен какими-то его порядками, соседями. Но это нормально… Это как в семье: домочадцы, например, хотят, чтобы обеденный стол стоял в углу кухни, а я хочу, чтобы он стоял по центру.

— Знаю, что в последние годы вы уже не являетесь активным автомобилистом. В связи с этим бытовой, «домашний» вопрос: как восприняли расширенные тротуары, пешеходные зоны?

— Не надо забывать, что я старик уже и, как всякий старик, консервативен. Я много раз слышал от самых разных людей на улице — от таксистов, от продавцов и гостей столицы, — что им действительно искренне очень нравятся изменения, которые произошли за последние годы под руководством Сергея Семёновича ­Собянина. И расширенные тротуары, и пешеходные зоны в центре города — всё это служит во благо Москвы, улучшает её фасад.

— Наверное, для любого человека дом запоминается и проникает в сердце таким, каким он помнит его из детства…

— Это действительно так… Мне Москва особо запала в душу, когда она ещё была фоном большой деревни. Я хорошо помню, как в 1955 г. мои родители поменяли квартиру и мы оказались в Марьиной Роще на Октябрьской улице. Там с балкона была видна вся эта «роща», вплоть до Останкин­ской башни, — деревянные крестьянские, купеческие дома. И для меня Москва осталась в памяти соединением вот этой её деревенской части и самых красивых, на мой взгляд, улиц: Пречистенки, Остоженки. Улицы с домами, построенными в конце XIX — начале XX века, — то, что называется русским модерном. Я никогда там не жил, но эти улицы почему-то всегда были особенно дороги моему сердцу. 

«Нет Совку!»

— Андрей Сергеевич, раз уж речь зашла о воспоминаниях, не могу не поговорить о вышедшей недавно вашей книге «Лопухи и лебеда». Начал только читать вступление к ней и сильно удивился. Вы пишете: «Я ненавижу всё, к чему приложим эпитет «советский»… Да, я старый совок, приходится признать, плоть от плоти режима, на который пришлась большая часть жизни, и, к сожалению, ничего великого, кроме великих жертв, не вижу в истории страны под диким для русского уха названием «СССР». У нас большая часть общества ностальгирует по Союзу, а вы такое говорите!

— Я говорю то, что думаю. Не понимаю, что вас в моих словах удивляет. Конечно, после 1991 г. были надежды на то, что изменится сама суть русской цивилизации. А она не изменилась… Мы живём в постсоветском пространстве, и оно так же бесчеловечно, как и было ранее.

— Да, меня не перестаёт удивлять то, что по СССР ностальгирует молодёжь, которая этого Союза толком и не видела!

— Странный вы — ничего тут удивительного нет. Почти по всем федеральным каналам из года в год со смаком рассказывают о том, как распрекрасно жили при советской власти. Но эти рассказчики уже и не помнят, наверное, что тогда был страшный дефицит абсолютно всего. Что люди растили детей в перенаселённых коммуналках. Во всяком случае, об этом точно не рассказывают по ТВ. Отсюда и ностальгия по тому Советскому Союзу, которого в действительности никогда и не было на свете.

— Представляю, у скольких читателей вы сейчас вызвали возмущение и негодование!

— В 1963 г. я впервые приехал в Новосибирск. Мы выбирали натуру для фильма, который в итоге потом закрыли. Это был замысел экранизации повести Сергея Залыгина «На Иртыше». История про раскулачивания в 1931 г. Главную роль Вася Шукшин должен был играть.

— Вы к чему это рассказываете?

— К тому, что среди людей, с которыми мы встречались, не было никого, кто бы помнил наличие мяса в магазинах. И так же было по всей России. Чтобы купить мясо на рынке, ты должен быть начальником, потому что со средней зарплаты — рабочего, служащего — люди этого позволить себе не могли. Выворачивайся, как знаешь…

— В одной из своих статей от 1991 г. вы пишете: «Никакое самое лучшее правительство нам не поможет. Пока мы такие, какие есть, не помогут нам ни демократия, ни православие, ни доллары заморские… Сами-то мы не больно хороши. И начинать бы надо с этого конца, с собственного оскаленного мурла, со своей койки в общежитии, с трёх глинистых соток огорода и дощатого нужника над ним». Прошло 25 лет. Что-то изменилось?

— К сожалению, всё это оказалось пророчеством. Я никогда не чувствовал себя пророком, но время показало, что всё так и есть… Нам ничего не помогло из перечисленного мною — ни первое, ни второе, ни третье… Я тогда писал и сейчас подписываюсь под словами: «Пока обыватель российский не вознамерится из дикаря и печенега стать человеком, не дойдёт до простой мысли, что на кухне у него нет никакого правительства, кроме него, забубённого, сам Господь Бог не станет нам помогать да ещё и плюнет в нашу сторону. Давно замечено, что времена общественного возбуждения для размышлений малопригодны…»

— Позвольте, я про деньги, свободу и опять цитаты из вашей книги… Вы с явным возмущением пишете: «Свобода — это деньги», — объяснил мне владелец банка». Я тут вас не понимаю: разве день­ги — это в какой-то степени не свобода? 

— (Удивлённо.) Вы о чём вообще?! Хотите, чтобы я вам ответил, что такое свобода?

— Очень хочу!

— Свобода — это возможность выбора человека во всём. Свобода — это возможность выбирать то, как тебе зарабатывать на жизнь и при этом не умереть с голоду. Свобода — это жить там, где ты хочешь, путешествовать по миру или по родной стране.

запала в душу это — 25 рекомендаций на Babyblog.ru

 

«Говорят, что деньги портят человека. Это правда. У нас в классе был один рубаха-парень Генка. Всегда веселый, балагур и затейник – душа компании. Школу мы закончили и разбежались по жизни. Кому больше повезло, кому меньше. Что касается Генки, он стал торговать недвижимостью, быстро разбогател, купил трехкомнатную квартиру, «крутой» джип, женился и задрал нос. На встречи одноклассников он не приходил и даже здоровался не со всеми. Потом он вообще исчез из поля нашего зрения, и никто о нем ничего не знал.

В этот раз мне довелось ремонтировать холодильник. Вызвала на дом мастера. Каково же было мое изумление, когда в «холодильщике» я узнала Генку.
— О, привет, Гена. А мне говорили, что ты сейчас при деньгах да при машине, да ни перед кем шапку не снимаешь? Соврали что ли?
— Да нет, не соврали, — ответил Гена. — Только отдал я все деньги за свою судьбу да за счастье. Теперь вот простым ремонтником заделался и жалею только о том, что слишком нос задирал перед людьми.
— Что же это за счастье такое, что за него такие деньжищи нужны были? – спрашиваю.
Гена принялся ковыряться в моем холодильнике и попутно рассказывать.
— Женился я на Ирке своей, уже, будучи при деньгах, да и она была не из бедной семьи. Жить бы нам – поживать, дом полная чаша на девятом этаже, характером с женой сошлись идеально, да одна беда – детей нет. Сколько мы с Иркой по врачам походили, сколько я ее на курорты да на грязи возил, но врачи в один голос – бесплодие.

Она сама мне предложила развод, но я ее любил и решил все-таки выход искать. Врачи не помогли- пошли по ворожеям. Много шарлатанов повидали, чуть было не отчаялись, но тут нашли одну сухую старуху, Прасковьей ее звали – злющая и черноглазая. Она сходу нас ругать начала: «Ты что делаешь, дурень? На девятый этаж забрался, подальше от земли-матушки, и детей хочешь? Бетон – детей не дает. Да и кто тебе родит-то? Эта худая швабра? Ишь ты, волосы остригла, как после тифа. (У Ирины была модная стрижка.) Когти распустила, как кошка. Ни груди, ни бедер. Вобла худая. Откуда дети-то пойдут? Хоть бы юбку надела, а то, как мужик, в штанах!»
Ирина, слушая бабкины вопли, разревелась, а я чуть в лоб не дал ведьме. Развернулись мы уже идти прочь, когда баба опять заорала: «Куда собрались? Я знаю, как помочь Вашей беде. Коль по-настоящему детей хотите, все вытерпите и выслушаете».

Мы остановились на пороге, а баба и говорит: «Перво — наперво, купите в селе дом. Желательно дом с печным отоплением, колодцем и большим огородом и подворьем. Будете там обживаться, заведите хозяйство, чтобы у Вас через год все во дворе хрюкало, мычало и кукарекало. Огород посадите, сад разбейте. Ешьте только то, что сами приготовите, даже хлеб пеките сами. Жену свою ни в коем случае в большой город не вози. В магазине покупайте только соль, спички да сахар. Верхнюю одежду да посуду. Все остальное через год у Вас свое должно быть. Если все что я сказала, выдержите – через год будет Вам знак свыше». Затем Прасковья отвела меня в сторону и говорит, чтобы Ира не слышала: «Через год, летом, дождись теплого летнего ливня, вырви из винограда лозу. Выгони под дождь жену, вываляй в грязи и стегай ее по заду лозиной, приговаривая «Как земля родит, так и ты мне роди», если не смалодушничаете и в город не сбежите, детей нарожаете, как ягод виноградных».
Удивился я старухиным бредням, да и поехали мы домой. Долго дома думали. Ирка первая сдалась: «Не могу на чужие коляски детские смотреть. Продавай квартиру, и едем в село, хату покупать. Даст Бог, может, что и получится».

Долго присматривался я к хаткам сельским. В селе Сергеевка нашли домик с большущим участком земли. Продал я машину, чуть денег подсобрал, свою квартиру сдал в наем, и поехали мы с женой «целину поднимать». Ирка взвыла уже через неделю. Привыкшая к микроволновке и газовой плите, она поломала все свои ногти, выпекая в печке сырой и тяжелый хлеб. А еще ремонт, а еще дрова и уголь на зиму. Здоровенный огород вскопал сам – думал, повешусь. Продукты: молоко, мясо, яйца, смалец покупали пока у местных жителей. Они нас жалели, особенно жену «худышку городскую». Потом я притащил полсотни цыплят и гусят. Жена меня едва не загрызла. Одно утешение – выйдем вечером на огород, за огородом речка и луг. Вербы, покос – красотища до слез пробирает. Ирина, вечно сидевшая на диете и сохраняющая до этого мальчишескую стройность, теперь молотила за троих. Много работы требовало сил, поэтому и налегали мы на молоко и мясо. Перезимовали нормально, пообвыклись. Ирина моя поправилась и стала похожа на Мадонну Литту. Я в нее влюбился заново. Округлости и пышности не влезали в ее бывшую одежду, и она сшила себе и платья, и юбки. Помогала ей в этом новая подружка Нинка.

Именно Нина и посоветовала ей вместо шампуня мыть голову яйцом и отварами ромашки, крапивы и лопуха. Что там были еще за женские штучки, я не знаю, но волосы Ирки росли густые и блестящие. Вскоре под платком уже завивалась толстая коса.
Весной купили двух поросят и телку у той же Нины. Обсадились полностью. Я давно забыл, что такое компьютер, работал на тракторе (пригодились отцовские навыки).

Наступило лето, веселое, зеленое, сочное. Я не выпускал из рук косу: трава нужна была и свиньям, и телке и птице. Тут хлынул ливень. С наслаждением я плясал под тугими струями, а потом вспомнил наказ Прасковьи. Вытащил Ирину на огород и отстегал виноградной лозиной. Хохоча мы возились в жирной грязи и побежали купаться на реку. Игрались мы в воде, словно дети и тут я услышал странное постукивание и хлопанье. Мы с Иркой взглянули вверх и замерли: прямо на вербе черной кучей громоздилось гнездо аистов. В гнезде было четверо – двое взрослых и двое подростков. Взрослые лелеки щелкали клювами, нежно общаясь друг с дружкой. Иногда один или другой любовно поправляли веточку в гнезде. «Пойдем отсюда, а то еще спугнем», — сказала Ирка. Мы тихо собрали одежду, и пошли оттуда. «А ведь помнишь, Прасковья нам говорила про знак свыше. По-моему, аисты это и есть нам знак. Теперь все будет хорошо», — сказала Ирина.

Ирина как в воду глядела. Уже через месяц потянуло ее на соленые огурцы и сушеных бычков. Чуть подождали, проверили – всё верно, быть нам папашей и мамашей. Но спешить с радостными новостями мы не стали. Жили, как жили. Только когда живот стал уже довольно большим, Ирина испугалась и попросилась в город. Вместо города я позвал к нам в гости нашу знакомую Прасковью. Жила у нас бабка до самых Ирининых родов. Приняла собственноручно двойняшек – Юльку и Ваську. Только после этого я выехал в город вместе с Ириной – детей зарегистрировать и поставить на учет в детской больнице. Справились мы скоренько, и домой в село. Приехали, а Прасковьи и след простыл, уехала.

Хлопот прибавилось в десять раз: детвора орет, корова отелилась, весь двор кудахчет и мычит. Пай до грехопадения, одним словом. Только к этому раю постоянно руки нужны, ведь манна с неба не падает. У Ирки пеленки-распашонки, у меня остальная работа. Чувствую – не выдержу. Стал я жену потихоньку склонять к возвращению в город, а она рогом уперлась: «Куда все девать: корову, свиней, хозяйство. Детям молоко парное надо, свежий воздух. Не поеду!»

Решил еще пару годков подождать, авось надоест Ирке с хозяйством возиться. Вместо этого дождались третьего малыша. Снова Прасковья подсобила – родился Антошка. Вкратце скажу, что выбрались мы из села только к шестилетию наших первенцев Юльки и Василия. Их нужно было к школе готовить. Распродали мы все хозяйство с болью в сердце и вернулись в свою трешку бетонную с тремя детьми. Бизнес мой накрылся медным тазом, но я и не жалею. Устроился в ремонтную мастерскую. Ирина работает бухгалтером…»

Мы все могли бы извлечь урок по разоружению от архиепископа Хунтхаузена

Нагасаки, Япония, показан через четыре года после взрыва атомной бомбы над городом 9 августа 1945 года. «Хиросима бросил вызов моей христианской вере в том смысле, который я только сейчас начинаю понимать», — покойный архиепископ Раймонд Г. Хунтхаузен Сиэтла сказал в 1981 году. «Это ужасное событие и его последователь в Нагасаки запали мне в душу, так же, как они фактически остались в душах всех нас, осознаем мы это или нет.»(CNS / USA TODAY NETWORK через файлы Reuters / Milwaukee Journal Sentinel)

«Я благодарен за то, что меня пригласили поговорить с вами о разоружении, потому что это вынуждает меня к своего рода личному разоружению. Это тема, над которой я думал и молился над многими годами. Я отчетливо помню, как слышал новости о разоружении. атомная бомбардировка Хиросимы в 1945. Я был глубоко потрясен. Я не мог выразить словами шок, который я испытал после известия о том, что город с сотнями тысяч людей был разрушен одной-единственной бомбой.Хиросима бросил вызов моей христианской вере в том смысле, который я только сейчас начинаю понимать. Это ужасное событие и его последователь в Нагасаки запали мне в душу, так как они фактически остались в душах всех нас, осознаем мы это или нет ».

Таковы первые строки речи архиепископа Сиэтла Раймонда Хунтхаузена «Вера и разоружение», произнесенной 12 июня 1981 года. Хунтхаузен стал активным сопротивлением американским запасам ядерного оружия и новой системе ядерного оружия на базе подводных лодок Trident, которая включая базу подводных лодок Bangor Trident в Пьюджет-Саунд, всего в 20 милях к западу от Сиэтла.

В той речи 1981 года Хунтхаузен назвал базирующиеся там подводные лодки «Трайдент» «Освенцим Пьюджет-Саунд». В контексте это было одновременно глубоким и пророческим утверждением факта. Как сказал Хунтхаузен, «Трезубец — это Освенцим Пьюджет-Саунд из-за того, что в нашем районе требуется массовое сотрудничество — огромное греховное соучастие, которое необходимо — для возможного сожжения миллионов наших братьев и сестер».

Билл Мойер из Backbone Campaign (посвященный миру, «где жизнь, сообщество, природа и наши обязательства перед будущими поколениями почитаются как священные») рассказал о спорном заявлении Хунтхаузена во время выступления в Центре ненасильственных действий Ground Zero 5 августа. , 2018: «В его [Хунтхаузене] сравнении подводных лодок Trident с« Освенцимом Пьюджет-Саунд », которое все цитируют, это было не столько то, что они были орудием геноцида, что, конечно, так и есть… но дело в том, что они невидимы; соседи Освенцима не хотели знать, что происходит; они чувствовали себя более комфортно, когда он находился под поверхностью ».

Покойный архиепископ Сиэтла Раймонд Хунтхаузен, показанный на фотографии без даты, был ярым критиком ядерного оружия, однажды назвав базу подводных лодок Trident недалеко от Сиэтла «Освенцимом Пьюджет-Саунд». Умер 22 июля 2018 г .; его 100-летие — август.21. (CNS / любезно предоставлено Архиепископией Сиэтла)

По сути, Хунтхаузен сделал невидимое видимым, чтобы люди были вынуждены привнести это в свое сознание и обратиться к его моральным последствиям.

Задолго до своей речи 1981 года «Вера и разоружение» Хунтхаузен начал глубоко понимать и уважать Pacific Life Community и Ground Zero Center for Nonviolent Action, сообщество активистов, развивающееся в ненасильственном сопротивлении ядерному оружию, особенно Trident.Это были люди с глубокими убеждениями, которые участвовали в ненасильственном гражданском сопротивлении, буквально рискуя своим телом, и были полностью готовы принять правовые последствия своих действий. По сути, они пытались своими действиями сделать невидимое видимым.

В то время, когда Соединенные Штаты участвуют в крупнейшем наращивании нашего ядерного арсенала со времен холодной войны, и когда мы увеличиваем риск ядерной войны не только с Россией, но и с Китаем, нам стоит поучиться у архиепископа Хунтхаузена. , который умер в июле 2018 года и которому исполнилось бы 100 лет в августе.21.

Налоговое сопротивление во время войны стало личным делом, на которое Хунтхаузен чувствовал себя готовым. Он перенаправил символическую часть своего подоходного налога в знак протеста против ядерного оружия, поместив ее на счет условного депонирования в пользу Всемирного налогового фонда мира.

«Я думаю, что учение Иисуса говорит нам оказать Цезарю с ядерным оружием то, что этот Цезарь заслуживает — сопротивление налогам. И начать оказывать одному Богу полное доверие, которое мы теперь оказываем через наши налоговые доллары демоническому форма власти », — сказал он в своей речи« Вера и разоружение ».«Некоторые назвали бы то, что я призываю,« гражданским неповиновением ». Я предпочитаю рассматривать это как послушание Богу ».

По сути, Хунтхаузен сделал невидимое видимым, чтобы люди были вынуждены привнести это в свое сознание и обратиться к его моральным последствиям.

Твитнуть

Взгляды Хунтхаузена по ряду вопросов, включая ядерное оружие, не устраивали Ватикан, и Хунтхаузен пострадал от последствий. Однако он пользовался поддержкой некоторых из своих собратьев-священников и епископов.Одним из них был епископ Томас Гамблтон, который сказал мне в интервью 29 июня 2021 года, что он «горд тем, что был другом Рея Хантхаузена, и поддерживал то, что он делал».

Гамблтон написал дань уважения Хунтхаузену в книге Фрэнка Фромхерца 2019 года «Обезоруживающий дух: жизнь архиепископа Раймонда Хунтхаузена», в которой он заключил: «Рэй Хантхаузен является для меня образцом для подражания и героем благодаря его честности и полной приверженности руководству Церковью в мире. его миссия — преобразовать наш мир в как можно более близкий образ Царства Бога.Я стал лучшим человеком и епископом, потому что знал его ».

Действия и слова Хунтхаузена способствовали более глубокому осознанию зла ядерного оружия в то время, сказал Гамблтон.

«Прямо сейчас нет осведомленности. Если бы вы пошли в продуктовый магазин и взяли интервью у людей наугад, вы бы обнаружили, что почти никто ничего не знает о нашем ядерном арсенале, даже несмотря на то, что мы тратим фантастические суммы денег», — сказал он. сказал. «Прямо сейчас в Сенате идет борьба за законопроект об инфраструктуре, и вы легко можете взять половину военного бюджета и позаботиться обо всем с точки зрения человеческих потребностей.Но никто бы никогда этого не предположил, и для меня это глубокое и моральное зло ».

Для Гамблтона, как и для Хунтхаузена, помимо зла, связанного с созданием и развертыванием ядерного оружия, совершить его использование является абсолютным грехом. Гамблтон говорил о том, что каждый член экипажа подводной лодки «Трайдент» дал клятву и должен быть готов и привержен выполнению приказа о запуске баллистических ракет, которые сожгут миллионы людей в ядерной войне. По его словам, это само по себе является «абсолютным грехом».«

Гамблтон отметил, что в своей речи «Вера и разоружение» Хунтхаузен процитировал иезуита о. Ричард МакСорли, написавший в 1976 году статью «Создание ядерного оружия — грех». МакСорли писал: «Корень насилия в нашем обществе сегодня — это наше намерение использовать ядерное оружие. Как только мы согласимся на это, все остальное зло будет незначительным по сравнению с этим. Пока мы не столкнемся с вопросом о нашем согласии на использование ядерного оружия, любое надежда на масштабное улучшение общественной морали обречена на провал.«

«Воздействие нашего ядерного оружия не поддается описанию», — сказал Гамблтон. «Это разрушение планеты в том виде, в каком мы ее знаем. Как только мы примем это моральное решение, мы сможем принять любое моральное решение и применить насилие. Итак, у вас есть офицер по поддержанию мира, который может преклонить колени на шее человека для 8 ½ минут — и он умер — и чувствую, что это нормально, такое насилие. И в некотором смысле это ничто по сравнению с тем, что мы готовим каждый день [с ядерным оружием]. Так что в его зло.«

Гамблтон также отметил, что, хотя некоторые епископы заявили, что президенту Джо Байдену следует отказать в причастии из-за его позиции в отношении абортов, католики, служащие на подводной лодке с баллистическими ракетами Trident, могут принять причастие от католического капеллана.

«Они подкрепляют этих рядовых людей везде, где у нас есть это оружие, по сути, давая свое благословение и благословение церкви», — сказал Гамблтон. «У вас есть католические капелланы, поддерживающие военных, которые намерены применить ядерное оружие.«

Вместо этого, сказал Гамблтон, церковь нуждается в реформе, чтобы бороться со злом, которое угрожает уничтожить планету: посредством войны и разрушения окружающей среды.

«Прямо сейчас нам нужно глубокое обращение в церкви, если мы собираемся говорить Божье слово с какой-либо достоверностью», — сказал он. «Сейчас этого не происходит … Так что это выделяет кого-то вроде Рэя Хантхаузена еще больше. Если бы у нас было 300 епископов, выступающих, как Рэй Хантхаузен, мы могли бы кое-что получить.«

В своей речи 1981 года Хунтхаузен призвал нашу нацию разоружиться и смело говорил о том, что он видел в качестве основных причин зависимости нашей страны от ядерного оружия: «Мы, чье ядерное оружие наводит ужас на миллионы людей во всем мире, боимся мысли о том, что можем остаться без него. . Мысль о нашей нации без такой силы кажется обнаженной. Пропаганда и особый образ жизни облекли нас до смерти. Отказаться от нашей власти над глобальным разрушением — это все равно что рисковать всем, и это рискует всем, но в направлении, противоположном нынешнему. способ, которым мы теперь рискуем всем.Ядерное оружие защищает привилегию эксплуатации. Отказ от них означал бы, что нам придется отказаться от экономической власти над другими народами. Мир и справедливость идут рука об руку. На том пути, по которому мы сейчас идем, наша экономическая политика в отношении других стран требует ядерного оружия. Отказ от оружия означал бы отказ от наших средств глобального террора. Это означало бы отказаться от причины террора — нашего привилегированного места в мире ».

«Если бы у нас было 300 епископов, говорящих, как Рэй Хантхаузен, мы могли бы кое-что получить.«

— Томас Гамблтон, почетный помощник епископа Детройта

Твитнуть

Сорок лет с тех пор, как Хунтхаузен назвал Трезубец «Освенцим Пьюджет-Саунд», и 100 лет со дня его рождения, он продолжает призывать нас сделать невидимое видимым, четко заявить, что убийство просто неправильно и что ядерное оружие, которое губительно по замыслу, они поистине мерзость в глазах Бога.

Центр ненасильственных действий Ground Zero и Сообщество Pacific Life продолжают работать над повышением осведомленности об угрозе, исходящей от базы атомных подводных лодок Trident в самом сердце Пьюджет-Саунд и Сиэтлской архиепископии.Ведется строительство 12 новых подводных лодок с баллистическими ракетами, новая ракета и боеголовка находятся на стадии планирования, а существующие боеголовки стали более смертоносными, что усилило жар новой холодной войны.

Все сводится к нашему индивидуальному выбору способа решения проблемы. Архиепископ Хунтхаузен не сказал нам, что делать; он рассказал нам, что он собирается делать и почему. Его дух живет в его словах и действиях. Он по-прежнему призывает нас взять крест в ядерный век. Как мы к нему присоединимся?

Архиепископ Хунтхаузен, Презенте!

[Леонард Эйгер координирует связь Центра ненасильственных действий Ground Zero в Поулсбо, Вашингтон.Центр исследует значение и практику ненасилия с точки зрения глубокой духовной рефлексии, предоставляя средства для свидетельства и противостояния всему ядерному оружию, особенно Trident.]

* Эта статья обновлена. В более ранней версии одна группа ошибочно называлась Ground Zero Center for Nonviolent Action and Community. Есть две отдельные группы: Ground Zero Center for Nonviolent Action и Pacific Life Community.

* Эта статья обновлена.В более ранней версии использовалось слово «убийца» вместо слова «омицидный».

Примечание редактора: Обезоруживающий дух: Жизнь архиепископа Раймонда Хантхаузена можно получить в издательстве Tsehai Publishers. Вся прибыль от его продажи будет передана сообществу Ground Zero.

Введите свой адрес электронной почты, чтобы получать бесплатные информационные бюллетени от NCR.

Семейная трагедия — Американская колония в Иерусалиме | Выставки

В 1871 году Горацио Спаффорд, преуспевающий юрист и набожный старейшина пресвитерианской церкви и его жена Анна комфортно жили со своими четырьмя молодые дочери в Чикаго.В том году вспыхнул великий пожар и опустошили весь город. Два года спустя семья решили отдохнуть с друзьями в Европе. В последний момент Горацио задержал бизнес, а Анна и девушки пошел вперед, плывя на океанском лайнере S.S. Ville de Havre . 21 ноября 1873 года лайнер был протаранен. среди корабля британским судном и затонул в считанные минуты. Анна был поднят без сознания на плавающем лонжероне, но четыре дети утонули.

Семейный альбом Спаффорда

Дочери Спаффорда, Энни, Мэгги, Бесси и Танетта ( верхний ряд, слева направо ) утонула когда затонул S.S. Ville du Havre после того, как его сбило британское судно, направлявшееся в Европа в ноябре 1873 года. столкновение, пастор Вайс, вспомнил, как Анна сказала: «Бог подарил мне четырех дочерей.Теперь их забрали от меня. Когда-нибудь я пойму почему. Спаффорд сын Горацио ( нижний ряд второй справа ), родился через три года после трагедии, умер в 1880 году. в четыре года.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/americancolony/amcolony-family.html#obj1

Коттедж Спаффорд на Лейк-Вью, Чикаго,

В своем доме в северном пригороде Чикаго, Спаффорды принимали и иногда получали финансовую поддержку много гостей.Горацио был активным сторонником аболиционистов. крестовый поход и дача была местом встречи активистов в реформаторских движениях того времени, таких как Фрэнсис Э. Уиллард, президент Национальной ассоциации женщин-христианок Союз воздержания и евангелические лидеры, такие как Дуайт Муди, который вызвал религиозное возрождение в Америке и Европе. Спаффорд, старший партнер в процветающей юридическая фирма, инвестировавшая в недвижимость к северу от расширяющейся Чикаго весной 1871 года.Когда великий пожар Чикаго превратил город в пепел в октябре в том же году он также разрушил значительный инвестиции.

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/americancolony/amcolony-family.html#obj4

Затопление

Ville du Havre

В 1873 году, чтобы улучшить здоровье своей жены, Спаффорд планировал длительное пребывание в Европе для своей семьи.В последний момент Спаффорд был задержан настоящими недвижимость бизнес, но Анна и четыре девушки отплыли в Париж на пароходе Ville du Havre . В течение двенадцати минут 21 ноября 1873 года роскошь пароход затонул посреди Атлантического океана после тарана британским парусным судном Lochearn .

Добавьте этот элемент в закладки: // www.loc.gov/exhibits/americancolony/amcolony-family.html#obj5

Телеграмма Анны Горацио

Анна была подобрана без сознания экипажем Lochearn, который сам был в опасности утонуть. К счастью, Trimountain , грузовой парусник прибыл, чтобы спасти выживших. Через девять дней после кораблекрушения Анна приземлилась в Кардиффе, Уэльс и телеграфировал Горацио: «Спасены в одиночку.Что Я… »

Анна Спаффорд. Трансатлантическое кабельное сообщение, 1 декабря 1873 г. Отдел рукописей, Библиотека Конгресса (6)

Добавьте этот элемент в закладки: //www.loc.gov/exhibits/americancolony/amcolony-family.html#obj6

Горацио и Анна Спаффорд, ок. 1873

Анна Ларссен, позже американизированная в Лоусон, была родился в Ставангере, Норвегия, в 1842 году.Горацио был немедленно привлекла красоту и ум Анны, когда она посещала его класс воскресной школы в Чикаго. Когда Горацио понял, что Анна на четырнадцать лет младше чем ему, было всего пятнадцать, он устроил на троих лет обучения в школе-интернате недалеко от Чикаго до идея брака могла быть обсуждена. Пара женился в 1861 году.

Добавьте этот элемент в закладки: // www.loc.gov/exhibits/americancolony/amcolony-family.html#obj7a

«Мне хорошо с душой»

Получив телеграмму Анны, Горацио немедленно уехал из Чикаго, чтобы отвезти жену домой. На атлантике переправившись, капитан его корабля по имени Горацио в свою каюту, чтобы сказать ему, что они проезжают место, где погибли его четыре дочери. Он написал Рэйчел, сводной сестре его жены: «В четверг в последний раз мы проезжали то место, где она упала, посреди океана, глубина воды три мили.Но я не думай о наших там дорогих. Они в безопасности, в сложенном виде, милые ягнята ».

Горацио написал этот гимн, который поют до сих пор, когда он прошли над их водянистой могилой.

Горацио Спаффорд. «Все хорошо с моим Душа.» Рукописный гимн 1871 г. Рукопись. Отдел, Библиотека Конгресса (8)

Добавьте этот элемент в закладки: // www.loc.gov/exhibits/americancolony/amcolony-family.html#obj8

В начало

Дэвид Копперфилд, Чарльз Диккенс: Глава 11 (продолжение)

ГЛАВА 11. Я НАЧАЛА ЖИЗНЬ НА СОБСТВЕННОЙ УЧЕТНОЙ ЗАПИСИ, И НЕ НРАВИТСЯ (продолжение)

Нас было трое или четверо, если не считать меня. Мое рабочее место было установлен в углу склада, где мистер Куинион мог увидеть меня, когда он решил встать на нижнюю перекладину своего стула в кассу, и посмотрите на меня через окно над стол письменный.Сюда, в первое утро моего столь благоприятного начала жизнь на свой счет, самый старший из обычных мальчиков был вызван чтобы показать мне мой бизнес. Его звали Мик Уокер, и он носил рваный фартук и бумажная кепка. Он сообщил мне, что его отец был барменом, и ходил в черном бархатном головном уборе в Господе Шоу Мэра. Он также сообщил мне, что наш главный сотрудник будет еще один мальчик, которого он представил — мне — неординарное название Мучнистый картофель.Однако я обнаружил, что этот юноша не был крещен этим именем, но был подарен ему на складе за его цвет лица бледный или мучнистый. Отец Мили был водяной, который имел дополнительное отличие быть пожарным, и был занят в этом качестве в одном из больших театров; где некоторые молодой родственник Мили — я думаю, его младшая сестра — бесов Пантомимы.

Никакие слова не могут выразить тайную агонию моей души, когда я погрузился в это общение; сравнил этих отныне повседневных товарищей с детьми моего более счастливого детства, не говоря уже о Стирфорте, Трэдлс и остальные мальчики; и почувствовал мои надежды на рост до быть ученым и выдающимся человеком, раздавленным в моей груди.В глубокое воспоминание о том чувстве, которое у меня было, о том, что я был совершенно без надежды Теперь; о стыде, который я чувствовал в своем положении; о том страдании, которое было для меня молодое сердце, чтобы верить день за днем ​​тому, что я узнал, и подумал, и обрадовался, и поднял мою фантазию и мое подражание Мало-помалу уйдет от меня, никогда не будет назад больше; не может быть написано. Так часто, как уходил Мик Уокер за полдень я смешал слезы с вода, в которой я мыл бутылки; и рыдал как будто там были изъяном в моей груди, и она могла лопнуть.

Позвольте вашему разуму погрузиться в ваше сердце

По мере того, как мы продолжаем реагировать на изменения и вызовы, связанные с глобальной пандемией, возникают вопросы:

Куда нам двигаться дальше?

Как мы сознательно и творчески встречаем этот момент?

Как нам начать заново с открытым сердцем и непредвзятостью?

Я хочу выделить один из важных инструментов, которые у нас есть, чтобы двигаться вперед с исцелением, вдохновением и божественной поддержкой. Этот инструмент — наше воображение.

Я внимательно слушал последние полтора года. Одно из высказываний, которые я слышал (не новое), заключается не в том, что мы не имеем или не можем найти то, что необходимо для решения стоящих перед нами проблем; дело в том, что мы слишком часто страдаем от недостатка воображения. Давайте не будем делать этого сейчас.

Использование нашего воображения, чтобы видеть и знать за пределами того, что могут воспринимать чувства, — это дверь в Бесконечное.Через этот портал мы не только можем ощутить безмерность за пределами времени и пространства, но мы можем (и должны) использовать его, чтобы возделывать рай на земле. Вот первый шаг.

Позволить разуму погрузиться в сердце

То, что я имею в виду, «позволить разуму погрузиться в сердце» — это отпустить цепляние за мысли и вместо этого закрепить наше внимание и осознанность в душе, в нашей сущности бытия.

Это работает так:

  1. расслабьтесь,
  2. наблюдайте мысли по мере их возникновения и исчезновения,
  3. вспомните свою сущность.

Парамаханса Йогананда сказал: «Все время думай о Боге». Как мы можем думать о том, что находится за пределами мысли и чувственного опыта? Бог, Абсолютная Реальность вездесущ и поэтому никогда не может быть объектом — чем-то внешним по отношению к нам.

Чтобы думать о том, что находится за пределами мысли, рассматривать то, что не является объектом восприятия, мы должны задействовать нашу способность воображения. Представление о том, что есть Бог, открыв свой разум, — это не то же самое, что непосредственное переживание Бога, происходящее за пределами разума.Представление, что мы осознали себя и Бога, не делает нас просветленными. Однако это может быть важным и ценным открытием для реализации.

Часто мы отождествляем воображение с фантазией, с чем-то нереальным. Он может иметь негативный или «легкий» оттенок. Это просто ваше воображение! Хотя полеты фантазии и нереальности являются аспектом воображения, они также могут помочь нам выйти за пределы нашего мыслящего ума — ограничений прошлого, границ имени и формы, а также того, что мы уже знаем.

Прибытие, присутствие, видение, отпускание

Когда я прибыл в ашрам после того, как отсутствовал больше года, мое сердце взлетело, когда я был там, чтобы испытать покой и сияющую красоту этого места. Весна, сад благоухает прекрасными цветами, полон новой жизни и пения птиц. Я так благодарен нашим сотрудникам, которые ухаживали за этим местом и сохраняли его энергию чистой и яркой все это время.

Я огляделся и подумал, что в этом пространстве слишком много.Слишком много мебели, слишком много вещей, даже (не дай Бог) слишком много книг! Мне нужно больше света! Мне нужно больше места!

Итак, в 8 часов вечера я начал выносить мебель и книги из своего офиса. Я мог ясно видеть вещи, которых раньше не видел. Это напомнило мне о том, как я вернулся из долгого евангелизационного путешествия и снова вошел в наш храм. Когда я вошел, все, что я мог видеть перед собой, было кирпичной стеной. Я сказал: «Это кирпичная стена!» Ну, конечно, было. В то время это была стена помоста.Он был кирпичный: от пола до потолка.

Когда мы купили недвижимость, нам понравилась эта кирпичная стена. Мы потратили годы, переезжая из арендованного места в арендованное и, наконец! У нас было свое «постоянное» место, и что может лучше обозначать постоянство, чем прочность кирпичей?

Но, естественно, пришло время, когда нам понадобилось больше света. Пришло время для нас, как сообщества, впустить больше света, расширить наш потенциал и начать вообразить возможностей.Физическое изменение было просто отражением нашего внутреннего знания.

Пора впустить больше света? Теперь? Пора?

Перед тем как броситься с головой в активность или искать новую нормальность, как насчет открытия более высокой возможности? Можем ли мы позволить себе вообразить что-то большее, более удовлетворяющее душу и улучшающее жизнь?

Многие из вас знакомы с утверждением моего гуру, Роя Юджина Дэвиса: Существует сила добра, управляющая этой вселенной, и мы можем научиться сотрудничать с ней. Или, позже, он сказал бы: Есть оживляющая сила, которая управляет этой вселенной, и мы можем научиться сотрудничать с ней.

Он имел в виду то, что в ведических учениях называется рита.

Ṛta означает: Истина, Закон, Порядок — от корня, означающего «подниматься, стремиться вверх», — говорится в санскритском словаре Граймса: : «Это проявление Истины в действии. Это вечный Порядок, как космический, так и моральный ».

Божественный порядок, план и цель во вселенной прямо сейчас растут и продвигаются в выражение.

Естественная гармония во вселенной приносит исцеление и реализацию божественного потенциала. Чтобы сотрудничать с этим принципом гармонии, мы должны открыть свой разум за пределы того, что было, и освободить место для возможностей.

Освободите место. Чаще всего мы делаем это посредством медитации — мы открываем наши сердца и умы Бесконечному. Теперь я хочу предложить, чтобы после этого переживания тишины, открытого для воображения и начала получать, уловить видение (божественный сон) жизни, которое ждет вас.

Здесь есть смена точки зрения. Мы не пытаемся представить идеальный сценарий для своей жизни и нашего мира, не пытаемся что-то придумать. Вместо этого мы открываем наш разум Ṛta — божественной возможности, которая уже поднимается, уже движется вперед. Он движется в нас — в наших сердцах и наших душах.

Вот как начать.

Во-первых, отпустите то, что больше не служит вашему высшему благу.

Войдите в открытое поле божественных возможностей.

Там, где когда-то были препятствия и страдания, появляется путь свободы и радости души.

Сотрудничаем с ним.

Extazzzers — As You Sunk Into My Soul (Original Mix)

Extazzzers [Блюз-рок]
As You Sunk Into My Soul (Original Mix) 0
прослушать и скачать трек полностью

Альбом
Как ты погрузился в мою душу
Этикетка
Вечное Солнце Индустриальное
Скачано
0

Продолжительность
3:14
Размер
7.39 Мб.
Слушали
0


Extazzzers [Джаз / Кислотный джаз классический блюз]
ZZ Blues 14 (Оригинальный микс) 7
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Инди-рок]
Threshing In The Mind (Оригинальный микс) 3
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Hard Rock]
Cherished Features (Оригинальный микс) 2
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Джаз / Кислотный джаз классический блюз]
ZZ Blues 13 (Оригинальный микс) 2
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Классический блюз]
ZZ Blues 15 (Оригинальный микс) 2
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Hard Rock]
Назначенный термин (Original Mix) 2
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Классический рок]
Capricious Girl (Original Mix) 1
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Блюз-рок]
Между добром и злом (Оригинальный микс) 1
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Hard Rock]
Space (Original Mix) 1
прослушать и скачать трек полностью Extazzzers [Классический рок]
Call Of Nostalgia (Original Mix) 1
прослушать и скачать трек полностью

Лигейя — Музей По

Ligeia

И воля того, что не умирает.Кто знает тайны воли с ее силой. Ибо Бог — не что иное, как великая воля, пронизывающая все вещи по природе своего намерения. Человек не подчиняется ни ангелам, ни смерти полностью, кроме как по слабости своей немощной воли.

ДЖОЗЕФ ГЛЭНВИЛЛ.

Для души я не могу вспомнить, как, когда и даже где я впервые познакомился с леди Лигейей. С тех пор прошло много лет, и моя память ослабла из-за многих страданий. Или, возможно, я не могу припомнить эти моменты, потому что, по правде говоря, характер моей возлюбленной, ее редкая ученость, ее необычный, но безмятежный оттенок красоты и захватывающее и захватывающее красноречие ее низкого музыкального языка, пробирались в мое сердце шагами, настолько неуклонными и незаметными, что оставались незамеченными и неизвестными.И все же мне кажется, что я впервые и чаще всего встречал ее в каком-нибудь большом, старом, разлагающемся городе у Рейна. О ее семье — я наверняка слышал, как она говорила. В том, что это очень древняя дата, не подлежит сомнению. Лигейя! Лигейя! Погребенный в исследованиях природы, более, чем все остальное, приспособленной к притуплению впечатлений от внешнего мира, только этим сладким словом — Лигейей — я в воображении представляю перед моими глазами образ ее, которой больше нет. И теперь, пока я пишу, во мне вспыхивает воспоминание, что я никогда не знал отцовское имя той, которая была моим другом и моей невестой, и которая стала моим партнером по учебе, и, наконец, женой моей груди.Было ли это шуткой со стороны моей Лигейи? или это было испытанием моей силы привязанности, что я не должен был расследовать этот вопрос? или это был, скорее, мой собственный каприз — безумно романтическое подношение на алтарь самой страстной преданности? Я лишь смутно вспоминаю сам факт — что удивительного, что я совершенно забыл обстоятельства, которые его породили или повлияли на него? И, действительно, если когда-либо дух, который называется Romance — если когда-либо она, бледный и туманный крылатый Аштофет идолопоклоннического Египта, председательствовала, как они говорят, над дурными предзнаменованиями браков, то, несомненно, она руководила моя.

Но есть одна важная тема, по которой меня не подводит память. Это человек Лигейи. Ростом она была высокая, несколько худощавая, а в последние дни даже истощенная. Я тщетно пытался изобразить величие, спокойную непринужденность ее поведения или непостижимую легкость и гибкость ее шагов. Она пришла и ушла как тень. Я никогда не узнал, что она вошла в мой закрытый кабинет, кроме нежной музыки ее тихого нежного голоса, когда она положила свою мраморную руку мне на плечо.По красоте лица ни одна девушка не могла сравниться с ней. Это было сияние опиумного сна — воздушное и возносящее дух видение, более дико божественное, чем фантазии, витавшие в спящих душах дочерей Делоса. И все же ее черты лица не соответствовали тому обычному образцу, которому нас ложно учили поклоняться в классических трудах язычников. «Не бывает изысканной красоты», — говорит Бэкон, лорд Верулам, правдиво говоря обо всех формах и родах, красоты, без каких-то странностей и пропорций.Тем не менее, хотя я видел, что черты Лигейи не были классической регулярностью — хотя я чувствовал, что ее красота была действительно «изысканной», и чувствовал, что в ней есть много «странностей», все же я тщетно пытался обнаружить нерегулярность и проследить мое собственное восприятие «странного». Я изучил контур высокого и бледного лба — он был безупречным — как же холодно это слово в применении к столь божественному величию! — кожа, сопоставимая с чистейшей слоновой костью, властная протяженность и покой, мягкое выступание областей над висками; а затем черные как воронья, глянцевые, пышные и естественно вьющиеся локоны, раскрывающие всю силу гомеровского эпитета «гиацинт!» Я смотрел на изящные очертания носа — и нигде, кроме изящных медальонов евреев, я не видел подобного совершенства.Та же роскошная гладкость поверхности, та же еле уловимая склонность к орлиной линии, та же гармонично изогнутая ноздря, говорящая о свободном духе. Я посмотрел на сладкий рот. Это действительно было триумфом всего небесного — великолепный поворот короткой верхней губы — мягкий, сладострастный сон нижней части — ямочки, которые щеголяли, и цвет, который говорил, — зубы, оглядывающиеся назад с почти поразительным блеском, каждый раз луч святого света, который упал на них в ее безмятежной и безмятежной, но в то же время самой ликующей лучезарной [[сияющей]] из всех улыбок.Я внимательно изучил формирование подбородка — и здесь я также обнаружил мягкость ширины, мягкость и величие, полноту и духовность греческого языка — контур, который бог Аполлон показал Клеомену во сне. , сын афинянина. А потом я посмотрел в большие глаза Лигейи.

Для глаз у нас нет моделей отдаленно под старину. Возможно, в этих глазах моей возлюбленной лежала тайна, на которую намекает лорд Верулам. Я должен верить, что они были намного больше обычных глаз нашей расы.Они были даже намного полнее, чем самые полные глаза газелей племени долины Нурджахад. Однако лишь время от времени — в моменты сильного возбуждения — эта особенность становилась более чем слегка заметной в Лигейе. И в такие моменты была ее красота — возможно, в моем пылком воображении она проявлялась — красота существ, находящихся либо над землей, либо вне ее, красота сказочных хоури турок. Оттенки шаров были ярчайшего из черного, и далеко над ними свисали длинные ресницы.Брови, слегка неправильные по очертаниям, имели такой же оттенок. Однако «странность», которую я обнаружил в глазах, имела природу, отличную от формы, цвета или яркости черт, и, в конце концов, должна быть отнесена к выражению . Ах, бессмысленное слово! за чьей обширной широтой простых звуков мы укрепляем наше незнание столь многих духовных аспектов. Выражение глаз Лигейи! Как долго я размышлял об этом! Как я всю летнюю ночь изо всех сил пытался постичь это! Что это было — нечто более глубокое, чем колодец Демокрита, — что лежало далеко в пределах учеников моих возлюбленных? Что это было ? Я был одержим страстью к открытиям.Эти глаза! эти большие, эти сияющие, эти божественные шары! они стали для меня близнецами-звездами Леды, и я стал для них самым преданным астрологам.

Нет смысла среди множества непостижимых аномалий науки о сознании, более захватывающе волнующего, чем факт — я думаю, никогда не замеченный в школах — что, пытаясь вспомнить что-то давно забытое, мы часто находим мы с на на самой грани воспоминания, не имея возможности, в конце концов, вспомнить.И поэтому, как часто, пристально изучая глаза Лигейи, я чувствовал приближение полного осознания их выражения — чувствовал, что оно приближается — но не совсем мое — и так, наконец, полностью уходило. И (странная, о самая странная тайна из всех!) Я обнаружил в самых обычных объектах вселенной круг аналогий с этим выражением. Я хочу сказать, что после того периода, когда красота Лигейи вошла в мой дух, живя там, как в святилище, я извлек из многих существ в материальном мире такое чувство, которое я всегда испытывал во мне из-за ее большого и светящиеся шары.Тем не менее, я не мог определить это чувство, проанализировать или даже неуклонно рассматривать его. Я узнавал это, повторяю, иногда в самых обычных объектах вселенной. Он мелькнул во мне, когда я смотрел на быстрорастущую виноградную лозу — при созерцании мотылька, бабочки, куколки, ручья проточной воды. Я почувствовал это в океане, при падении метеора. Я почувствовал это во взглядах людей необычно пожилого возраста. И на небе есть одна или две звезды — (особенно одна, звезда шестой величины, двойная и изменчивая, которую можно найти рядом с большой звездой в Лире) в телескопическом исследовании, которое я почувствовал.Я был наполнен им определенными звуками струнных инструментов и нередко отрывками из книг. Среди бесчисленных других случаев я хорошо помню кое-что из тома Джозефа Глэнвилла, которое (возможно, просто из-за своей причудливости — кто скажет?) Никогда не переставало вдохновлять меня на это чувство; — «И воля в том, что не умирает. Кто познал тайны воли с ее силой? Ибо Бог — не что иное, как великая воля, пронизывающая все вещи по природе своего намерения. Человек не уступит его ни ангелам, ни смерти полностью, кроме как по слабости своей немощной воли.”

Продолжительность лет и последующие размышления позволили мне действительно проследить некоторую отдаленную связь между этим отрывком из английского моралиста и частью характера Лигейи. Интенсивность в мыслях, действиях или речи, возможно, была для нее результатом или, по крайней мере, показателем той гигантской воли, которая во время нашего длительного полового акта не смогла дать других и более непосредственных доказательств своего существования. Из всех женщин, которых я когда-либо знал, она, внешне спокойная, всегда безмятежная Лигейя, была самой яростной жертвой бурных стервятников суровой страсти.И о такой страсти я не мог составить никакой оценки, кроме чудесного расширения этих глаз, которые одновременно так восхищали и ужасали меня — почти волшебной мелодией, модуляцией, отчетливостью и спокойствием ее очень низкого голоса — и неистовой энергией ( оказывалось вдвойне эффективным по сравнению с ее манерой произнесения диких слов, которые она обычно произносила.

Я говорил об образовании Лигейи: оно было необъятным — такого, чего я никогда не знал в женщинах. Она прекрасно владела классическими языками, и насколько я знаю современные европейские диалекты, я никогда не знал, что она виновата.В самом деле, по любой теме, вызывающей наибольшее восхищение, просто самой загадочной из хвастливой эрудиции академии, обнаружил ли я когда-либо Лигейю виноватой? Как необычно — как захватывающе — эта единственная черта характера моей жены привлекла мое внимание только в этот поздний период! Я сказал, что ее знания были такими, каких я никогда не знал в женщинах — но где дышит мужчина, который прошел, и успешно, все обширные области моральной, физической и математической науки? Тогда я не видел того, что теперь ясно осознаю, — что приобретения Лигейи были гигантскими, поразительными; тем не менее, я был достаточно осведомлен о ее безграничном превосходстве, чтобы с детской уверенностью смириться с ее руководством через хаотический мир метафизических исследований, которым я был наиболее занят в первые годы нашего брака.С каким огромным триумфом — с каким ярким восторгом — с каким количеством всего бесплотного в надежде — я, , почувствовал , когда она склонилась надо мной в исследованиях, но мало искала — но менее известна — этой восхитительной перспективы медленными, но ощутимыми. ступени, расширяющиеся передо мной, по длинному, великолепному и неизведанному пути я мог бы, наконец, перейти к цели мудрости, слишком драгоценной для Бога, чтобы ее нельзя было запретить!

Каким же мучительным, должно быть, было горе, с которым я через несколько лет наблюдал, как мои обоснованные ожидания обретают крылья и улетают прочь! Без Лигейи я был ребенком, блуждающим в дремоте.Ее присутствие, одни только ее чтения, ярко осветили многие тайны трансцендентализма, в которые мы были погружены. Желая сияющего блеска ее глаз, буквы, сияющие и золотые, потускнели, чем свинец Сатурна. И теперь эти глаза все реже и реже светились на страницах, над которыми я корпел. Лигейя заболела. Дикие глаза сверкали слишком… слишком великолепным сиянием; бледные пальцы приобрели прозрачный восковой оттенок могилы; и синие вены на высоком лбу стремительно раздувались и опускались с волнами самых нежных эмоций.Я видел, что она должна умереть, и отчаянно боролся духом с мрачным Азраилом. И борьба страстной жены, к моему удивлению, была даже более энергичной, чем моя собственная. В ее суровом характере было много всего, что впечатлило меня верой в то, что для нее смерть пришла бы без ее ужасов; — но не так. Слова бессильны передать хоть какое-то представление о яростном сопротивлении, с которым она боролась с Тенью. Я застонал от боли при виде жалкого зрелища. Я бы успокоил — я бы рассудил; но при силе ее безудержного стремления к жизни — к жизни — , но — к жизни — утешение и разум были одинаково величайшим безумием.И все же лишь в последний раз, среди самых судорожных изгибов ее свирепого духа, не поколебалась внешняя безмятежность ее поведения. Ее голос стал мягче — тише, — но я не хотел бы останавливаться на диком значении тихо произнесенных слов. Мой мозг закружился, когда я, завороженный, услышал мелодию, более чем смертную, — предположения и стремления, о которых смертные никогда раньше не подозревали.

Я не сомневался, что она любит меня; и я мог бы легко понять, что в такой груди, как ее, любовь не владела бы обыкновенной страстью.Но только после смерти я был полностью впечатлен силой ее привязанности. В течение долгих часов, удерживая мою руку, она изливала бы передо мной переполнение сердца, чья более чем страстная преданность равносильна идолопоклонству. Как я заслужил такое благословение такими признаниями? — как я заслужил такое проклятие из-за того, что моя возлюбленная ушла в тот час, когда она их сотворила? Но по этому поводу я не могу расширяться. Скажу только, что в Лигейе более чем женственная преданность любви, увы! все незаслуженные, все недостойно пожалованные, я наконец узнал принцип ее страстного желания с таким безумно серьезным желанием жизни, которое теперь так быстро ускользало.Именно это безудержное стремление — это неистовое страстное желание жизни — , но — для жизни — я не в силах изобразить — нет высказываний, которые можно выразить.

Ровно в полдень ночи, когда она ушла, повелительно поманив меня к себе, она попросила меня повторить некоторые стихи, сочиненные ею не так давно. Я послушался ее. — Они были такие:

Ло! Это торжественный вечер

В одинокие последние годы!

Толпа ангелов, крылатая, ночлег

В пеленах и в слезах,

Посидеть в театре, чтобы увидеть

Игра надежд и страхов,

Пока оркестр судорожно дышит

Музыка сфер.

Мимы, в образе Бога небесного,

Бормочите и бормочите тихо,

И туда-сюда лети —

Просто куклы, которые приходят и уходят

По приказу огромных бесформенных вещей

Это меняет декорации туда-сюда,

Взмахи крыльями кондора

Невидимый Wo!

Пестрая драма! — ой, обязательно

Это не забудется!

Со своим Phantom chas’d forever more,

толпой, не схватившей его,

По кругу, который когда-либо возвращается в

Там же,

И много безумия, и еще больше греха,

Ужас душой по сюжету.

Но посмотрите, среди мимического разгрома,

Ползучая фигура вторглась!

Кроваво-красный предмет, который корчится изнутри

Живописное уединение!

Корчится! — корчится! — со смертельными муками

Мимы становятся его пищей,

И серафимы рыдают на клыках нечисти

Пропитан человеческой кровью.

Погаснет свет — погаснет все!

И над каждой трепещущей формой

Занавес, поминальный покров,

Сходит с порывом шторма,

И ангелы, бледные и бледные,

Восстание, открытие, подтверждение

Что в спектакле трагедия, «Человек»,

И его герой Червь Завоеватель.

«О Боже!» — наполовину взвизгнула Лигейя, вскочила на ноги и судорожным движением вытянула руки вверх, когда я заканчивал эти строки: «О Боже! О Божественный Отец! — неужели все это будет так непоколебимо? — неужели этот Победитель ни разу не будет побежден? Разве мы не неотъемлемая часть Тебя? Кто … кто познает тайны воли с ее силой? Человек не уступит его ни ангелам, , ни смерти полностью, , разве только по слабости его немощной воли ».

И теперь, словно измученная эмоциями, она позволила своим белым рукам упасть и торжественно вернулась на свое ложе Смерти.И когда она испустила последние вздохи, с ее губ сорвался тихий шепот, смешанный с ними. Я наклонил к ним свое ухо и снова различил заключительные слова отрывка из Гланвилла: « Человек не уступит его ни ангелам, ни смерти полностью, кроме как только по слабости своей слабой воли ».

Она умерла; — и я, растоптанный в самой пыли от горя, не мог больше выносить одинокое опустошение моего жилища в тусклом и разлагающемся городе у Рейна.У меня не было недостатка в том, что мир называет богатством. Лигейя принесла мне гораздо больше, гораздо больше, чем обычно падает на долю смертных. Поэтому после нескольких месяцев утомительных и бесцельных блужданий я купил и немного отремонтировал аббатство, которое я не буду называть, в одном из самых диких и наименее посещаемых уголков прекрасной Англии. Мрачное и унылое величие здания, почти дикий аспект владений, многочисленные меланхолические и освященные веками воспоминания, связанные с обоими, во многом перекликались с чувством полной заброшенности, которое привело меня в этот отдаленный и антиобщественный регион. страна.И все же, хотя внешнее аббатство, окруженное зеленым ветром, претерпело лишь незначительные изменения, я уступил место с детской извращенностью и, возможно, слабой надеждой облегчить свои печали, к проявлению более чем царственного великолепия внутри. . К таким глупостям я еще в детстве вкусил, и теперь они возвращались ко мне, словно в дряхлости горя. Увы, я чувствую, сколько даже зарождающегося безумия могло быть обнаружено в великолепных и фантастических драпировках, в торжественной египетской резьбе, в диких карнизах и мебели, в бедламских узорах ковров из тафтингового золота! Я стал рабом в путях опиума, и мои труды и мои приказы приобрели окраску моих снов.Но я не должен останавливаться на подробностях этих нелепостей. Позвольте мне рассказать только о той единственной комнате, когда-либо проклятой, куда в момент душевного отчуждения я привел от алтаря как свою невесту — как преемницу незабвенной Лигейи — белокурую и голубоглазую леди Ровену Треванион. Тремейн.

В архитектуре и убранстве этого брачного зала нет отдельной части, которая не видна сейчас передо мной. Где были души надменной семьи невесты, когда из-за жажды золота они позволили переступить порог квартиры , столь украшенной, так любимой девушке и дочери? Я сказал, что помню подробности камеры — но я, к сожалению, забываю о глубоких моментах — и здесь не было никакой системы, никакого удержания в фантастической экспозиции, чтобы удержать память.Помещение, расположенное в высокой башне замкованного аббатства, было пятиугольной формы и вместительного размера. Всю южную сторону пятиугольника занимало единственное окно — огромный лист цельного стекла из Венеции — единственное стекло, окрашенное в свинцовый оттенок, так что лучи солнца или луны, проходя через него, падали вместе с ним. жуткий блеск на объектах внутри. Над верхней частью этого огромного окна простиралась решетка в виде состаренной виноградной лозы, которая взбиралась по массивным стенам башни.Потолок из мрачного дуба был чрезмерно высоким, сводчатым и искусно украшен самыми дикими и гротескными образцами полуготического, полудруидского стиля. Из самого центрального углубления этого меланхоличного свода, на единственной золотой цепочке с длинными звеньями, висела огромная кадильница из того же металла, сарацинского узора, и с множеством отверстий, сделанных так, что то в них, то в них извивались, как будто наделен змеиной жизненной силой, непрерывной чередой разноцветных огней.

Несколько пуфиков и золотых канделябров восточной формы стояли на разных станциях около — а также была кушетка — свадебная кушетка — индийского образца, низкая, скульптурная из твердого черного дерева с балдахином, похожим на покрывало. выше. В каждом из углов зала стоял гигантский саркофаг из черного гранита из гробниц королей напротив Луксора, с их старыми крышками, полными незапамятных скульптур. А вот в драпировке квартиры лежали, увы! главная фантазия всех.Высокие стены, гигантские по высоте — даже непропорционально высокие — были свешены от вершины до подножия, огромными складками, с тяжелым и массивным на вид гобеленом — гобеленом из материала, похожего на ковер на полу, в качестве покрытия для пуфики и кровать из черного дерева, как балдахин для кровати, и как великолепные завитки занавесок, частично затенявших окно. Материалом служила богатейшая золотая ткань. Он был испещрен повсюду, через нерегулярные промежутки, причудливыми фигурами около фута в диаметре и нанесен на ткань узорами самого черного цвета как смоль.Но эти фигуры отражали истинный характер арабески только в том случае, если рассматривать их с одной точки зрения. Благодаря распространенному ныне изобретению, восходящему к очень далекому периоду античности, их внешний вид стал изменчивым. Каждому, входящему в комнату, они казались простыми чудовищами; но по мере дальнейшего продвижения это видимость постепенно исчезла; и шаг за шагом, по мере того, как посетитель перемещался в зале, он видел себя окруженным бесконечной чередой ужасных форм, принадлежащих суеверию северянина или возникающих в виноватых снах монаха.Фантасмагорический эффект был значительно усилен искусственным введением сильного непрерывного потока ветра за драпировку, придавая всему ужасное и тревожное оживление.

В таких залах, как эти — в таком брачном зале, как этот — я провел с леди Тремейн неосвященные часы первого месяца нашего брака — провел их без особого беспокойства. Что моя жена боялась яростного капризности моего нрава — что она избегала меня и мало любила меня — я не мог не заметить; но это доставило мне больше удовольствия, чем наоборот.Я ненавидел ее ненавистью, принадлежащей больше демону, чем человеку. Моя память вернулась (о, с какой глубиной сожаления!) К Лигейе, возлюбленной, августейшей, прекрасной, погребенной. Я упивался воспоминаниями о ее чистоте, ее мудрости, ее высокомерии, ее неземной природе, ее страстной и идолопоклоннической любви. Итак, теперь мой дух полностью и свободно пылал больше, чем все ее собственные огни. В возбужденном состоянии своих опиумных снов (поскольку я обычно был скован оковами наркотика) я громко звал ее имя во время ночной тишины или в укромных уголках ущелий днем, как если бы через дикое рвение, торжественная страсть, всепоглощающий пыл моей тоски по ушедшим, я мог вернуть ее на путь, который она оставила — ах, может ли это быть навсегда? — на земле.

Примерно в начале второго месяца брака леди Ровена внезапно заболела, выздоровление от нее было медленным. Лихорадка, охватившая ее, делала ее ночи беспокойными, и в беспокойном состоянии полусонного состояния она говорила о звуках и движениях в помещении башни и вокруг нее, что, как я пришел к выводу, не происходило иначе, как из ее смятения. фантазии, или, возможно, в фантасмагорических влияниях самой камеры. В конце концов она выздоровела — наконец-то выздоровела.Тем не менее, но прошел короткий период, прежде чем второй, более жестокий беспорядок снова бросил ее на ложе страданий; и от этой атаки ее тело, во все времена слабое, так никогда и не оправилось. После этой эпохи ее болезни приобрели тревожный характер и стали более тревожными по рецидиву, бросая вызов как знаниям, так и огромным усилиям ее врачей. С ростом хронической болезни, которая таким образом, по-видимому, слишком сильно овладела ее конституцией, чтобы ее можно было искоренить человеческими средствами, я не мог не наблюдать аналогичное усиление нервного раздражения ее темперамента и ее возбудимости из-за банальных побуждений. причины страха.Она снова заговорила, теперь все чаще и настойчивее, о звуках — о слабых звуках — и о необычных движениях гобеленов, о которых она прежде упоминала.

Однажды ночью, незадолго до закрытия сентября, она затронула эту тревожную тему с большим, чем обычно, вниманием к моему вниманию. Она только что проснулась от беспокойного сна, и я наблюдал с чувством, наполовину тревожным, наполовину смутным ужасом, за работой ее истощенного лица. Я сел рядом с ее кроватью из черного дерева на одной из индийских оттоманок.Она частично встала и произнесла серьезным тихим шепотом звуки, которые она слышала, , затем , но которых я не мог слышать — о движениях, которые она видела, затем , но которые я не мог уловить. Ветер торопливо несся за гобелены, и я хотел показать ей (во что я могу признаться, я не мог поверить в это почти нечленораздельное дыхание и эти очень нежные вариации фигур на стене, всего лишь естественные эффекты этого обычного порыва ветра.Но смертельная бледность, расползавшаяся по ее лицу, доказала мне, что мои попытки успокоить ее будут бесплодны. Похоже, она теряла сознание, и обслуживающий персонал не мог дозвониться. Я вспомнил, где лежал графин с легким вином, заказанный ее врачами, и поспешил через комнату за ним. Но когда я ступил под свет кадильницы, мое внимание привлекли два поразительных обстоятельства. Я чувствовал, что какой-то осязаемый, хотя и невидимый объект легко прошел мимо меня; и я увидел, что на золотом ковре, в самой середине богатого блеска, отбрасываемого кадильницей, лежала тень — слабая неопределенная тень ангельского аспекта — такая, какую можно было бы вообразить за тень тени.Но я был в восторге от чрезмерной дозы опиума, мало обращал на это внимания и не говорил о них Ровене. Найдя вино, я снова пересек комнату и налил кубок, который поднес к губам упавшей в обморок дамы. Однако теперь она частично оправилась и сама взяла судно, а я опустился на оттоманку рядом со мной, не сводя глаз с нее. Именно тогда я отчетливо почувствовал тихие шаги по ковру и возле кушетки; и через секунду после этого, когда Ровена подносила вино к губам, я увидел или, возможно, мне приснилось, что я видел, как оно упало в кубок, как будто из какого-то невидимого источника, в атмосфере комнаты, три или четыре больших капли жидкости ярко-рубинового цвета.Если это я видел — не так, Ровена. Она, не колеблясь, проглотила вино, и я воздержался говорить с ней об обстоятельстве, которое, в конце концов, как я полагал, было всего лишь внушением яркого воображения, болезненно активизированного ужасом леди, опиумом и по часам.

Тем не менее, я не могу скрыть от своего собственного восприятия, что сразу после падения рубиновых капель в расстройстве моей жены произошло быстрое изменение к худшему; так что на третью ночь ее слуги приготовили ее к могиле, а на четвертую я сидел один с ее закутанным телом в той фантастической комнате, которая приняла ее как свою невесту.Дикие видения, порожденные опиумом, порхали передо мной, как тень. Я тревожно смотрел на саркофаги в углах комнаты, на меняющиеся фигуры в драпировке и на извивающиеся разноцветные огни в кадильнице над головой. Затем мой взгляд упал, когда я вспомнил обстоятельства прошлой ночи, на то место под ярким светом кадильницы, где я увидел слабые следы тени. Однако его больше не было, и, дыша с большей свободой, я обратил свой взгляд на бледную и застывшую фигуру на кровати.Затем на меня нахлынули тысячи воспоминаний о Лигейе — а затем вернулись в мое сердце с буйной силой наводнения, всей той невыразимой горестью, которой я считал и ее , окутанные таким образом. Ночь кончилась; и тем не менее, с грудью, полной горьких мыслей о единственной и в высшей степени любимой, я продолжал смотреть на тело Ровены.

Это могло быть полночь, а может быть, раньше или позже, потому что я не обращал внимания на время, когда рыдание, тихое, нежное, но очень отчетливое, вывело меня из задумчивости.Я почувствовал , что оно вышло из ложа черного дерева — ложе смерти. Я слушал в агонии суеверного ужаса — но звука не было повторения. Я напряг зрение, чтобы обнаружить какое-либо движение в трупе, но не было ни малейшего заметного движения. Однако меня нельзя было обмануть. Я слышал шум, пусть даже слабый, и моя душа проснулась во мне. Я решительно и настойчиво держал свое внимание прикованным к телу. Прошло много минут, прежде чем произошло какое-либо обстоятельство, способное пролить свет на тайну.В конце концов стало очевидно, что легкий, очень слабый и едва заметный румянец вспыхнул на щеках и вдоль впалых мелких вен век. Через вид невыразимого ужаса и трепета, для которых язык смертности не имеет достаточно энергичного выражения, я почувствовал, как мое сердце перестало биться, мои конечности напряглись там, где я сидел. И все же чувство долга, наконец, вернуло мне самообладание. Я больше не мог сомневаться в том, что мы торопились при подготовке к погребению — что Ровена все еще жива.Было необходимо немедленно приложить некоторые усилия; тем не менее, башня находилась совсем отдельно от той части аббатства, которую арендовали слуги — внутри не было никого — у меня не было возможности призвать их на помощь, не выходя из комнаты на много минут — а это я не мог осмелиться сделать. Поэтому я в одиночку боролся в своих попытках призвать дух, все еще витающий в воздухе. Однако вскоре стало ясно, что случился рецидив; цвет исчез и с век, и со щек, оставив бледность даже большую, чем у мрамора; губы стали вдвойне сморщенными и сжатыми в жутком выражении смерти; отталкивающая липкость и холод быстро распространились по поверхности тела; и тут же возникла вся обычная строгая жесткость.Я с содроганием упал на кушетку, с которой был так поразительно возбужден, и снова предался страстным видениям Лигейи наяву.

Таким образом, прошел час, когда (возможно ли это?) Я второй раз услышал какой-то неясный звук, исходящий из области кровати. Я слушал — в ужасе. Снова раздался звук — это был вздох. Подбежав к трупу, я увидел — отчетливо увидел — дрожь на губах. Через минуту они расслабились, обнажив яркую линию жемчужных зубов.Изумление теперь боролось в моей груди с глубоким трепетом, который до сих пор царил только там. Я чувствовал, что мое зрение потускнело, что мой разум блуждает, и только сильным усилием мне удалось наконец приучить себя к задаче, на которую, таким образом, еще раз указал долг. Теперь на лбу, на щеке и шее появилось частичное сияние; ощутимая теплота пронизывала весь кадр; была даже легкая пульсация в сердце. Дама жила ; и с удвоенным рвением я взялся за восстановление.Я растирал и омывал виски и руки и использовал все усилия, которые мог предложить опыт и немало медицинских чтений. Но тщетно. Внезапно цвет исчез, пульсация прекратилась, губы снова приобрели выражение мертвых, и через мгновение все тело приняло на себя ледяной зябкость, бледный оттенок, сильную жесткость, вялость [[затонувшие]] ] обрисовать и описать [[все]] отвратительные особенности того, кто в течение многих дней жил в гробнице.

И снова я погрузился в видения Лигейи — и снова (какое чудо, что я вздрагиваю, когда пишу?) снова до моих ушей доносился тихий рыданье из области эбенового ложа.Но зачем мне подробно описывать невыразимые ужасы той ночи? Почему я должен останавливаться, чтобы рассказывать, как раз за разом, почти до периода серой зари, повторялась эта отвратительная драма возрождения [[возрождения]]; как каждый ужасный рецидив оборачивался только более суровой и, по-видимому, более непоправимой смертью; как каждая агония носила аспект борьбы с каким-то невидимым противником; и каким образом каждая схватка завершалась, я не знаю, что насчет дикой перемены во внешнем виде трупа? Позвольте мне поспешить с выводом.

Большая часть страшной ночи прошла, и она, которая была мертва, снова пошевелилась — и теперь более энергично, чем прежде, хотя и пробуждалась от растворения, более ужасного по своей крайней безнадежности, чем любое другое. Я давно перестал бороться или двигаться и продолжал неподвижно сидеть на оттоманке, беспомощная жертва вихря неистовых эмоций, из которых крайний трепет был, пожалуй, наименее ужасным, наименее поглощающим. Труп, повторяю, зашевелился, и теперь более энергично, чем раньше.Оттенки жизни вспыхнули с необычной энергией на лице — конечности расслабились — и, если бы веки все еще были сильно прижаты друг к другу, и что повязки и драпировки могилы по-прежнему придавали фигуре свой склеповой характер, я мог бы снилось, что Ровена действительно полностью сбросила оковы Смерти. Но если бы эта идея даже тогда не была принята полностью, я, по крайней мере, больше не мог бы сомневаться, когда, вставая с кровати, шатаясь, слабыми шагами, с закрытыми глазами и с манерой сбитого с толку во сне, то, что было закутано, физически и ощутимо продвинулось в середину квартиры.

Я не дрожал — я не шевелился — потому что толпа невыразимых фантазий, связанных с воздухом, ростом, манерой поведения фигуры, поспешно пронизывающая мой мозг, парализовала — заморозила меня до камня. Я не пошевелился — но смотрел на привидение. В моих мыслях был безумный беспорядок — неукротимая суматоха. Неужели мне противостояла живых Ровена? Неужели это действительно Ровена вообще — светловолосая голубоглазая леди Ровена Треванион из Тремейна? Почему, , почему я должен в этом сомневаться? Повязка плотно лежала вокруг рта — но тогда, может быть, это не рот дышащей леди из Тремейна.И щеки — это были розы, как в полдень ее жизни — да, это действительно могли быть светлые щеки живой леди из Тремейна. А подбородок с ямочками, как у здоровья, не ее ли? — но у было , а потом она стала выше после болезни? Какое невыразимое безумие охватила меня эта мысль? Один прыжок, и я достиг ее ног! Встряхнувшись от моего прикосновения, она позволила упасть с головы, не расстегнув, отвратительным цементам, сковывающим ее, и оттуда в бурлящую атмосферу комнаты устремились огромные скопления длинных взлохмаченных волос; он был чернее вороньих крыльев полуночи! А теперь медленно открыла глаза фигуры, которая стояла передо мной.«Вот тогда, по крайней мере,» — закричал я вслух, — «я никогда — не могу ошибиться — это полные, черные и дикие глаза моей потерянной любви — леди — леди LIGEIA! ”


Эдгар Аллан По

Опубликовано в сентябре 1838 г. Поэма «Червь-победитель»

Изображение Byam Shaw

Иней древнего мореплавателя Сэмюэля Тейлора Кольриджа — Стихи

Часть I

Это древний мореплаватель
И он останавливает одного из трех.
— «Клянусь твоей длинной седой бородой и блестящим оком,
Теперь для чего ты меня останавливаешь?

Двери жениха широко распахнуты,
А я ближайший родственник;
Гостей встречают, застолье назначено:
Пусть послышится веселый гул ».

Он держит его тощей рукой,
«Там был корабль, — сказал он.
«Держись! Отпусти меня, седобородый гагар!»
Eftsoons его рука уронила он.

Он держит его сверкающим глазом —
Свадебный гость остановился,
И слушает, как трехлетний ребенок:
У моряка есть воля.

Свадебный гость сел на камень:
Он не может выбирать, но слышит;
И так говорил об этом древнем человеке,
Яроглазый мореплаватель.

«Корабль приветствовали, гавань очистилась,
Весело мы упали
Под пирком, ниже холма,
Под вершиной маяка.

Солнце взошло слева,
Он вышел из моря!
И он ярко засиял, и справа
Спустился в море.

С каждым днем ​​все выше и выше,
До мачты в полдень …
Здесь свадебный гость бил себя в грудь,
Ибо он слышал громкий фагот.

Невеста вошла в зал,
Она красная, как роза;
Перед ней кивают головами
Веселые менестрели.

Гость на свадьбе бил себя в грудь,
И все же он не может выбирать, но слышит;
И так говорил об этом древнем человеке,
Яроглазый мореплаватель.

«И вот пришел штормовой взрыв, и он
Был тиран и силен;
Он ударил своими взмахами крыльев,
И погнался за нами на юг.

С покатыми мачтами и наклонным носом,
Как преследующий с воплем и ударом
Все еще ступает в тени своего врага,
И вперед наклоняет голову,
Корабль ехал быстро, громко ревел взрыв,
И на юг мы бежали.

Слушай, незнакомец! Туман и снег,
И стало чудовищно холодным:
И проплыли ледяные мачты,
Зеленые, как изумруд.

И сквозь сугробы снежные скалы
Посылал мрачный блеск:
Ни фигур людей, ни зверей мы не видим —
Лед был весь между ними.

Лед был здесь, лед был там,
Лед был повсюду:
Он трещал и рычал, и ревел и выл,
Как шум в болоте!

Наконец-то пересек альбатроса,
Сквозь туман он пришел;
Как будто это была христианская душа,
Мы приветствовали ее во имя Бога.

Он ел пищу, которой никогда не ел,
И кружился, и кружился.
Лед раскололся громом;
Рулевой провел нас!

И задул хороший южный ветер;
Альбатрос последовал за ним,
И каждый день, чтобы поесть или поиграть,
Приходил к морякам!

В тумане или облаке, на мачте или саване,
Он сидел на вечерне девять;
Пока всю ночь сквозь туман-белый дым,
Сиял белый лунный свет.«

«Боже, храни тебя, древний мореплаватель!
От бесов, которые так преследуют тебя! «Из арбалета
я выстрелил в альбатроса.

Часть II

Солнце встало теперь справа:
Он вышел из моря,
Еще скрывался в тумане, а слева
Спустился в море.

И добрый южный ветер все еще дул сзади,
Но сладкая птица не последовала,
Ни дня для еды или игр
Пришел к морякам!

И я сделал адский поступок,
И это сработает, горе:
Как бы то ни было, я убил птицу
От этого подул ветер.
Ах, несчастный! сказали они, птица, которую нужно убить,
От этого подул ветер!

Ни тусклый, ни красный, как голова Бога,
Славный восход солнца:
Тогда все утверждали, что я убил птицу
Которая принесла туман и туман.
‘Это правильно, сказали они, таких птиц, которых нужно убивать,
Которые приносят туман и туман.

Дул легкий ветерок, разлетелась белая пена,
Борозда прошла свободно;
Мы были первыми, кто ворвался в это тихое море
.

Дул ветерок, паруса упали,
‘Это было грустно, как бы грустно;
И мы поговорили, только чтобы нарушить
Морская тишина!

Все в жарком медном небе,
Кровавое солнце, в полдень,
Прямо над мачтой стояло,
Не больше луны.

День за днем, день за днем,
Мы застряли, ни дыхания, ни движения;
Простаивает, как раскрашенный корабль
На раскрашенном океане.

Вода везде вода
И все доски усохли;
Вода, вода везде,
Ни капли пить.

Сгнили самые глубины: Христос!
Так и должно быть!
Да, скользкие твари на ногах ползали.
По слизистому морю.

О, о, в катушке и бегстве
Смертельные огни танцевали ночью;
Вода, как ведьмовские масла,
Горелая зеленая, синяя и белая.

И некоторые в уверенных снах были
О духе, который так мучил нас;
На глубине девяти саженей он преследовал нас
Из страны тумана и снега.

И всякий язык от засухи полной,
был засох до корня;
Мы не могли говорить, как если бы
Нас задушили сажей.

А! добро пожаловать! какая злая внешность
Если бы я от старых и молодых!
Вместо креста альбатрос
На шею повесили.

Часть III

Прошло утомительное время.Каждое горло
было пересохло, и каждый глаз остекленел.
Утомительное время! Утомительное время!
Как остекленели каждый усталый глаз,
Глядя на запад, я увидел
A что-то в небе.

Сначала показалось маленьким пятнышком,
А потом показалось туманом;
Он двигался и двигался и, наконец, принял
Определенную форму, я знаю.

Пятнышко, туман, фигура, я знаю!
И все же он приближался и приближался:
Как будто он уклонился от водяного духа,
Он нырнул, повернул и повернул.

С незажженными глотками, с запеченными черными губами,
Мы не могли ни смеяться, ни плакать;
Сквозь дрянь все немые мы стояли!
Я укусил себя за руку, Я сосал кровь,
И закричал: Парус! парус!

С незажаренным горлом, с запеченными черными губами,
Агапе, они услышали, как я звал:
Грамерси! они от радости ухмылялись,
И вдруг их дыхание втянулось,
Как они пили все.

Смотрите! видеть! (Я плакал) она больше не теребит!
Туда, чтобы работать нам, благо;
Без ветра, без прилива,
Устойчиво с вертикальным килем!

Западная волна была охвачена пламенем.
День был почти готов!
Почти на западной волне
Покоилось широкое яркое солнце;
Когда эта странная фигура внезапно проехала
Между нами и солнцем.

И прямо солнце было усыпано прутьями,
(Мать Небес, пошли нам милость!)
Он выглядел, как сквозь решетку темницы,
С широким и пылающим лицом.

Увы! (подумал я, и мое сердце громко забилось)
Как быстро она приближается и приближается!
Те ее паруса , которые смотрят на солнце,
Как беспокойные паутинки?

Неужели те ее ребра, сквозь которые солнце
Вглядывались, как сквозь решетку?
И эта женщина — вся ее команда?
Это смерть? а их двое?
Смерть — помощник этой женщины?

Ее губы были красными , ее внешность была свободна,
Ее локоны были желтыми, как золото:
Ее кожа была белой, как проказа,
Кошмаром Жизни-в-Смерти была она,
Которая сгущает мужскую кровь от холода .

Пришел голый остов рядом,
И двое бросали кости;
‘Игра сделана! Я выиграл! Я выиграл! ‘
Произнесла она и трижды свистнула.

Солнце опускается; звезды выбегают:
С одного шага наступает тьма;
С далеким шепотом, над морем,
Off выстрелил в лай призрака.

Мы слушали и искоса смотрели вверх!
Страх в моем сердце, как в чашке,
Моя кровь, казалось, потягивалась!
Звезды были тусклыми, а ночь густой,
Лицо рулевого при его фонаре сияло белым;
С парусов капала роса —
До холма над восточной полосой
Рогатая луна с одной яркой звездой
В нижней части.

Один за другим, звездной луной,
Слишком быстро для стона или вздоха,
Каждый повернул лицо в ужасной боли,
И проклял меня своим глазом.

Четыре раза по пятьдесят живых людей,
(И я не услышал ни вздоха, ни стона)
С тяжелым стуком, безжизненный комок,
Они упали один за другим.

Их души вылетели из их тел —
Они бежали в блаженство или горе!
И каждая душа, она прошла мимо меня,
Как свист моего арбалета! »

Часть IV

«Я боюсь тебя, древний мореплаватель!
Я боюсь твоей тощей руки!
А ты длинный, худой и коричневый,
Как ребристый морской песок.

Я боюсь тебя и твой блестящий глаз,
И твоя тощая рука, такая коричневая. —
«Не бойся, не бойся, свадебный гость!
Это тело не упало.

Один, один, все, совсем один,
Один в широком, широком море!
И ни один святой не сжалился над
Душа моя в агонии.

Многие мужчины, такие красивые!
И все умершие лгали:
И тысяча тысяч склизких вещей
Проживали; и я тоже

Я взглянул на гниющее море,
И отвел глаза;
Я посмотрел на гниющую палубу,
И там лежали трупы.

Я смотрел на небо и пытался молиться;
Но или когда-нибудь хлынула молитва,
Раздался злой шепот, и
Мое сердце сделалось сухим, как прах.

Я закрыл свои веки и держал их близко,
Пока шары не бились, как пульс;
Ибо небо и море, и море и небо
Лежи, как ноша, на мои усталые глаза,
И мертвые были у ног моих.

Холодный пот тек с их конечностей,
Ни гниения, ни запаха не было:
Взгляд, которым они смотрели на меня,
Никогда не проходил.

Проклятие сироты утащит в ад
Дух свыше;
Но ох! ужаснее этого
Проклятие в глазах мертвеца!
Семь дней, семь ночей, я видел это проклятие,
И все же я не мог умереть.

Движущаяся луна взошла по небу,
И нигде не осталась:
Она тихо поднималась,
И звезда или две рядом —

Ее лучи коснулись знойной магистрали,
Как апрельский изморозь разошелся;
Но там, где лежала огромная тень корабля,
Очарованная вода горела всегда
Тихий и ужасно красный.

За тенью корабля,
Я наблюдал за водяными змеями:
Они двигались по сверкающим белым следам,
И когда они встали на дыбы, свет эльфийки
Упал седыми хлопьями.

В тени корабля
я наблюдал за их богатой одеждой:
Синий, глянцево-зеленый и бархатно-черный,
Они свернулись и плыли; и каждый трек
был вспышкой золотого огня.

О счастливые живые существа! Нет языка
Их красота могла бы заявить:
Весна любви хлынула из моего сердца,
И я благословил их, не подозревая:
Конечно, мой добрый святой сжалился надо мной,
И я благословил их, не подозревая.

В тот же момент я мог молиться;
И с моей шеи такой свободный
Альбатрос упал и утонул
Как свинец в море.

Часть V

Ой, спи! это нежная вещь,
Любимая от полюса до полюса!
Хвала Мэри-Куин!
Она послала нежный сон с небес,
Это скользнуло в мою душу.

Глупые ведра на палубе,
Это так долго оставалось,
Мне приснилось, что они были наполнены росой;
И когда я проснулся, пошел дождь.

Мои губы были влажными, мое горло было холодным,
Моя одежда была все влажной;
Конечно, я пил во сне,
И все же мое тело пил.

Я двигался и не чувствовал своих конечностей:
Я был таким легким — почти
Я думал, что умер во сне,
И был благословенным призраком.

И вскоре я услышал рев ветра:
Он не приходил год;
Но своим звуком он сотряс паруса,
Которые были такими тонкими и прямыми.

Верхний воздух оживает!
И сотня огненных флагов сияет,
Взад и вперед они торопились!
И туда-сюда, и туда-сюда,
Бледные звезды плясали между ними.

И приходящий ветер ревел еще громче,
И паруса вздыхали, как осока;
И пролился дождь из одной черной тучи;
Луна была на краю.

Густое черное облако было расслоено, и все еще
Луна была на его стороне:
Как вода, вырвавшаяся из какой-то высокой скалы,
Молния упала без зазубрин,
Река крутая и широкая.

Сильный ветер так и не достиг корабля,
Но теперь корабль двинулся дальше!
Под молнией и луной
Мертвецы застонали.

Они стонали, шевелились, все встали,
Не говорили и не шевелили глаз;
Это было странно даже во сне.
Увидеть воскресение тех мертвецов.

Рулевой управлял, корабль шел;
Тем не менее, ни разу не подул ветер;
Все моряки работают на веревках,
Там, где они обычно делали;
Они подняли свои конечности, как безжизненные инструменты …
Мы были ужасной командой.

Тело сына моего брата
Стоял рядом, колено к колену:
Мы с телом тянули за одну веревку,
Но он мне ничего не сказал.«

«Боюсь тебя, древний мореплаватель!»
«Успокойся, свадебный гость!»

Ибо, когда рассвело — опустили руки,
И собрались вокруг мачты;
Сладкие звуки медленно поднимались из их ртов,
И исходили из их тел.

Вокруг, вокруг, каждый сладкий звук летел,
Тогда устремился к солнцу;
Медленно звуки вернулись снова,
То смешанные, то один за другим.

Иногда падая с неба
Я слышал пение жаворонка;
Иногда все маленькие птички,
Как они, казалось, наполняли море и воздух
Своим сладким жаргоном!

И теперь как все инструменты,
Теперь как одинокая флейта;
И теперь это песня ангела,
Которая заставляет небеса немыть.

Прекратилось; но все еще паруса на
. Приятный шум до полудня,
. Шум, как скрытый ручей.
. В лиственный месяц июнь.
. Что до спящего леса всю ночь.
. Поет тихую мелодию.

До полудня мы молча плыли,
Но ни разу не дышал ветерок:
Медленно и плавно шел корабль,
Двигался вперед снизу.

Под килем глубиной девять саженей,
Из страны тумана и снега,
Дух соскользнул: и именно он
заставил корабль пойти.
Паруса в полдень перестали строить свою мелодию,
И корабль тоже остановился.

Солнце прямо над мачтой,
Привязало ее к океану:
Но через минуту она пошевелилась,
Коротким беспокойным движением —
Вперед и назад на половину ее длины
Коротким беспокойным движением.

Тогда, как лающая лошадь, отпустила,
Она сделала внезапный прыжок:
Она залила меня кровью в голову,
И я упал от удара.

Как долго я лежал в том же самом состоянии,
я не должен объявлять;
Но прежде чем моя живая жизнь вернулась,
Я услышал и в душе разглядел
Два голоса в воздухе.

‘Это он?’ — спросил один из них: «Это тот человек?
Клянусь погибшим на кресте,
Жестоким луком он низко упал.
Безобидный альбатрос.

Дух, пребывающий в одиночестве
В стране тумана и снега,
Он любил птицу, которая любила человека
Которая стреляла в него из лука.’

Другой был более мягким голосом,
Мягким, как медовая роса:
Сказал он: «Человек совершил покаяние,
И покаяние более годится».

Часть VI

ПЕРВЫЙ ГОЛОС

‘Но скажи, скажи! Говори еще раз,
Твой мягкий отклик обновляется —
Что заставляет этот корабль двигаться так быстро?
Что делает океан? ‘

ВТОРОЙ ГОЛОС

‘По-прежнему как раб перед своим господином,
Океан не имеет ветра;
Его большой ясный глаз бесшумно
До луны брошен —

Если он может знать, куда идти;
Ибо она ведет его гладко или мрачно.
Смотри, брат, смотри! как милостиво
Она смотрит на него сверху вниз ».

ПЕРВЫЙ ГОЛОС

‘Но почему этот корабль едет так быстро,
Без волн и ветра?’

ВТОРОЙ ГОЛОС

‘Воздух отсекает перед,
И закрывается сзади.

Лети, брат, лети! выше, выше!
Или мы опоздаем:
Медленно и медленно этот корабль будет идти,
Когда транс моряка утихнет ».

Я проснулся, и мы плыли на
Как в хорошую погоду:
‘Это была ночь, спокойная ночь, луна стояла высоко;
Мертвецы стояли вместе.

Все вместе стояли на палубе,
Для слесаря ​​по кладбищу подземелий:
Все устремили на меня свои каменные глаза,
Что на луне сверкало.

Боль, проклятие, от которого они умерли,
Никогда не утихали:
Я не мог оторвать глаз от их,
И не возбудил их, чтобы помолиться.

И вот это заклинание было снято: еще раз
Я смотрел на зеленый океан,
И смотрел далеко вперед, но мало видел
Из того, что еще было видно —

Как тот, что идет по пустынной дороге
Идет в страхе и ужасе,
И, однажды повернувшись, идет дальше,
И уже не поворачивает головы;
Потому что он знает ужасного злодея
Пройдет позади него.

Но скоро на меня подул ветер,
Ни звука, ни движения:
Путь его не лежал по морю,
В ряби или в тени.

Он поднял мне волосы, он обмахнулся моей щекой
Как весенний луг —
Он странно смешался с моими страхами,
И все же это было похоже на гостеприимство.

Быстро, стремительно летел корабль,
Но плавал она и мягко:
Сладко, сладко подул ветер —
На меня одного он подул.

О радость мечта! действительно ли это
Я вижу вершину маяка?
Это холм? это Кирк?
Это моя собственная страна?

Мы плыли над гаванью,
И я с рыданиями молился …
О, дай мне проснуться, Боже мой!
Или дайте мне спать вечно!

Портовый залив был прозрачен как стекло,
Так гладко он был усыпан!
И в заливе лежал лунный свет,
И тень луны.

Скала ярко сияла, а кирк не меньше,
То, что стоит над скалой:
Лунный свет, погруженный в тишину,
Устойчивый флюгер.

И залив был белым с безмолвным светом,
Пока не поднялся из него,
Полный многих форм, которые были тени,
В малиновых цветах пришли.

Немного поодаль от носа
Эти малиновые тени были:
Я обратил свой взор на палубу …
О Боже! что я там видел!

Каждый труп лежал ровным, безжизненным и плоским,
И, клянусь святым крестом!
Человек весь свет, человек-серафим,
На каждом трупе стояли.

Этот отряд серафимов, каждый махнул рукой:
Это было райское зрелище!
Они стояли как сигналы к земле,
Каждый прекрасный свет;

Этот отряд серафимов, каждый махнул рукой,
Никакого голоса они не передавали —
Без голоса; но ох! тишина затихла
Как музыка в моем сердце.

Но вскоре я услышал рывок весел,
Я услышал возгласы лоцмана;
Моя голова была случайно отвернута
И я увидел, как появилась лодка.

Пилот и мальчик пилота,
Я слышал, как они быстро приближаются:
Дорогой Господь на небесах! это была радость
Мертвецов не взорвать.

Увидел третьего — услышал его голос:
Отшельник добрый!
Он громко поет Свои благочестивые гимны
Они творит в лесу.
Он пронзит мою душу, он смоет
Кровь альбатроса.

Часть VII

Этот добрый отшельник живет в том лесу
Который спускается к морю.
Как громко он возвышает свой сладкий голос!
Любит разговаривать с моряками
Приехали из далекой страны.

Он становится на колени утром, в полдень и в канун —
У него пухлая подушка:
Это мох, который полностью скрывает
Сгнивший старый дубовый пень.

Лодка приблизилась: я слышал, как они говорили,
«Да ведь это странно, я думаю!
Где те огни так много и светлые,
Этот сигнал подан, но сейчас? ‘

‘Честно говоря, странно!’ отшельник сказал …
‘И они не ответили на наше приветствие!
Доски выглядят покоробленными! и посмотри на эти паруса,
Какие они тонкие и прочные!
Я никогда не видел ничего похожего на них,
Если только случайно это не было

Коричневые остовы опавших листьев
Мой лесной ручей;
Когда плющ на снегу,
И совенок кричит на волка внизу,
Которая ест детенышей волчицы.’

‘Уважаемый Господь! у него дьявольский вид »
Пилот ответил:
« Меня боятся »-« Давай, давай! »
весело сказал отшельник.

Лодка подошла к кораблю,
Но я ни говорил, ни шевелился;
Лодка подошла близко под корабль,
И прямо послышался звук.

Под водой он грохотал,
Еще громче и ужаснее:
Он достиг корабля, он расколол бухту;
Корабль рухнул свинцом.

Ошеломленный этим громким и ужасным звуком,
Которое небо и океан ударили
Как утонувший семь дней
Мое тело лежало на плаву;
Но стремительный, как сон, я сам нашел
В лодке лоцмана.

На водовороте, в котором затонул корабль,
Лодка закружилась;
И все было тихо, за исключением того, что холм
говорил о звуке.

Шевелил губами — завизжал летчик
И в припадке упал;
Святой отшельник поднял глаза,
И помолился там, где сидел.

Я взялся за весла: мальчик лоцмана,
Который теперь с ума сходил,
Смеялся долго и громко, и все это время
Его глаза метались взад и вперед.
‘Ха! ха! ‘ — сказал он. — Ясно, — сказал он. —
Дьявол умеет грести.’

И вот, все в своей стране,
Я стоял на твердой земле!
Отшельник вышел из лодки,
И едва мог стоять.

«О, пронзите меня, пронзите меня, святой!»
Отшельник скрестил лоб.
«Скажи скорее, — сказал он, — я приказываю тебе сказать…
Что ты за человек?»

Сразу же эта моя рама была вырвана
С мучительной агонией,
Которая заставила меня начать свой рассказ;
И тогда это оставило меня свободным.

С тех пор, в час неопределенности,
Эта агония возвращается:
И пока не будет рассказана моя жуткая история,
Это сердце во мне горит.

Я прохожу, как ночь, с земли на землю;
У меня странная речь;
В тот момент, когда я вижу его лицо,
Я знаю человека, который должен меня слышать:
Ему свою сказку я учу.

Какой громкий шум вырывается из этой двери!
Присутствуют свадебные гости:
А в беседке невеста
И поют подружки невесты:
И прислушивайтесь к вечернему колокольчику,
Который побуждает меня к молитве!

О свадебный гость! Эта душа была
Одинока в широком широком море:
Так одиноко, что сам Бог
Редко казалось, что там есть.

О, слаще брачного пира,
‘Это слаще для меня,
Идти вместе в кирк
С хорошей компанией! —

Идти вместе к Кирку,
И все вместе молиться,
Пока каждый к своему великому Отцу склоняется,
Старики и младенцы и любящие друзья
И юноши и девушки веселые!

Прощай, прощай! но это я говорю
Тебе, свадебный гость!
Хорошо молится, любящий хорошо
И человека, и птицу, и животное.

Лучше всего молится тот, кто лучше всех любит
Все, и большое и малое;
Для дорогого Бога, любящего нас,
Он создал и любит всех ».

Моряк, чей глаз светлый,
Чья борода от возраста седая,
Ушел; и ныне свадебный гость
Отвернулся от дверей жениха.

Он пошел, как ошеломленный,
И потерял рассудок:
Человек печальнее и мудрее,
Он встал на следующее утро.

.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *