Травмы поколений. Часть 2 — Павел Чернышев — ЖЖ
Не могу не оставить здесь замечательную серию статей поколенческих сдвига, становятся понятны многие вещи в повденческой психологии и почему у нас в стране такой образ жизни. Статья полностью взята отсюда
Травмы поколений. Часть 1
Продолжение…
Людмила Петрановская, психолог
Настанет время, и сам этот ребенок создаст семью, родит детей. Годах примерно так в 60-х. Кто-то так был «прокатан» железной матерью, что оказывался способен лишь воспроизводить ее стиль поведения. Надо еще не забывать, что матерей-то многие дети не очень сильно и видели, в два месяца – ясли, потом пятидневка, все лето – с садом на даче и т . д. То есть «прокатывала» не только семья, но и учреждения, в которых «Страшных баб» завсегда хватало.
Но рассмотрим вариант более благополучный. Ребенок был травмирован горем матери, но вовсе душу ему не отморозило. А тут вообще мир и оттепель, и в космос полетели, и так хочется жить, и любить, и быть любимым.
Впервые взяв на руки собственного, маленького и теплого ребенка, молодая мама вдруг понимает: вот он. Вот тот, кто наконец-то полюбит ее по-настоящему, кому она действительно нужна. С этого момента ее жизнь обретает новый смысл. Она живет ради детей. Или ради одного ребенка, которого она любит так страстно, что и помыслить не может разделить эту любовь еще на кого-то. Она ссорится с собственной матерью, которая пытается отстегать внука крапивой – так нельзя. Она обнимает и целует свое дитя, и спит с ним вместе, и не надышится на него, и только сейчас, задним числом осознает, как многого она сама была лишена в детстве. Она поглощена этим новым чувством полностью, все ее надежды, чаяния – все в этом ребенке. Она «живет его жизнью», его чувствами, интересами, тревогами. У них нет секретов друг о друга. С ним ей лучше, чем с кем бы то ни было другим.
И только одно плохо – он растет. Стремительно растет, и что же потом? Неужто снова одиночество? Неужто снова – пустая постель? Психоаналитики тут бы много чего сказали, про перемещенный эротизм и все такое, но мне сдается, что нет тут никакого эротизма особого.
Лишь ребенок, который натерпелся одиноких ночей и больше не хочет. Настолько сильно не хочет, что у него разум отшибает. «Я не могу уснуть, пока ты не придешь». Мне кажется, у нас в 60-70-е эту фразу чаще говорили мамы детям, а не наоборот.
Что происходит с ребенком? Он не может не откликнуться на страстный запрос его матери о любви. Это вывшее его сил. Он счастливо сливается с ней, он заботится, он боится за ее здоровье. Самое ужасное – когда мама плачет, или когда у нее болит сердце. Только не это. «Хорошо, я останусь, мама. Конечно, мама, мне совсем не хочется на эти танцы». Но на самом деле хочется, ведь там любовь, самостоятельная жизнь, свобода, и обычно ребенок все-таки рвет связь, рвет больно, жестко, с кровью, потому что добровольно никто не отпустит. И уходит, унося с собой вину, а матери оставляя обиду. Ведь она «всю жизнь отдала, ночей не спала». Она вложила всю себя, без остатка, а теперь предъявляет вексель, а ребенок не желает платить. Где справедливость? Тут и наследство «железной» женщины пригождается, в ход идут скандалы, угрозы, давление.
Как ни странно, это не худший вариант. Насилие порождает отпор и позволяет-таки отделиться, хоть и понеся потери. Некоторые ведут свою роль так искусно, что ребенок просто не в силах уйти. Зависимость, вина, страх за здоровье матери привязывают тысячами прочнейших нитей, про это есть пьеса Птушкиной «Пока она умирала», по которой гораздо более легкий фильм снят, там Васильева маму играет, а Янковский – претендента на дочь. Каждый Новый год показывают, наверное, видели все. А лучший – с точки зрения матери – вариант, если дочь все же сходит ненадолго замуж и останется с ребенком. И тогда сладкое единение можно перенести на внука и длить дальше, и, если повезет, хватит до самой смерти.
И часто хватает, поскольку это поколение женщин гораздо менее здорово, они часто умирают намного раньше, чем их матери, прошедшие войну. Потому что стальной брони нет, а удары обиды разрушают сердце, ослабляют защиту от самых страшных болезней. Часто свои неполадки со здоровьем начинают использовать как неосознанную манипуляцию, а потом трудно не заиграться, и вдруг все оказывается по настоящему плохо.
При этом сами они выросли без материнской внимательной нежной заботы, а значит, заботиться о себе не привыкли и не умеют, не лечатся, не умеют себя баловать, да, по большому счету, не считают себя такой уж большой ценностью, особенно если заболели и стали «бесполезны».
Но что-то мы все о женщинах, а где же мужчины? Где отцы? От кого-то же надо было детей родить?
С этим сложно. Девочка и мальчик, выросшие без отцов, создают семью. Они оба голодны на любовь и заботу. Она оба надеются получить их от партнера. Но единственная модель семьи, известная им – самодостаточная «баба с яйцами», которой, по большому счету, мужик не нужен. То есть классно, если есть, она его любит и все такое. Но по-настоящему он ни к чему, не пришей кобыле хвост, розочка на торте. «Посиди, дорогой, в сторонке, футбол посмотри, а то мешаешь полы мыть. Не играй с ребенком, ты его разгуливаешь, потом не уснет. Не трогай, ты все испортишь. Отойди, я сама» И все в таком духе. А мальчики-то тоже мамами выращены.
Слушаться привыкли. Психоаналитики бы отметили еще, что с отцом за маму не конкурировали и потому мужчинами себя не почувствовали. Ну, и чисто физически в том же доме нередко присутствовала мать жены или мужа, а то и обе. А куда деваться? Поди тут побудь мужчиной…
Некоторые мужчины находили выход, становясь «второй мамой». А то и единственной, потому что сама мама-то, как мы помним, «с яйцами» и железом погромыхивает. В самом хорошем варианте получалось что-то вроде папы дяди Федора: мягкий, заботливый, чуткий, все разрешающий. В промежуточном – трудоголик, который просто сбегал на работу от всего от этого. В плохом — алкоголик. Потому что мужчине, который даром не нужен своей женщине, который все время слышит только «отойди, не мешай», а через запятую «что ты за отец, ты совершенно не занимаешься детьми» (читай «не занимаешься так, как Я считаю нужным»), остается или поменять женщину – а на кого, если все вокруг примерно такие? – или уйти в забытье.
С другой стороны, сам мужчина не имеет никакой внятной модели ответственного отцовства.
На их глазах или в рассказах старших множество отцов просто встали однажды утром и ушли – и больше не вернулись. Вот так вот просто. И ничего, нормально. Поэтому многие мужчины считали совершенно естественным, что, уходя из семьи, они переставали иметь к ней отношение, не общались с детьми, не помогали. Искренне считали, что ничего не должны «этой истеричке», которая осталась с их ребенком, и на каком-то глубинном уровне, может, были и правы, потому что нередко женщины просто юзали их, как осеменителей, и дети были им нужнее, чем мужики. Так что еще вопрос, кто кому должен. Обида, которую чувствовал мужчина, позволяла легко договориться с совестью и забить, а если этого не хватало, так вот ведь водка всюду продается.
Ох, эти разводы семидесятых — болезненные, жестокие, с запретом видеться с детьми, с разрывом всех отношений, с оскорблениями и обвинениями. Мучительное разочарование двух недолюбленных детей, которые так хотели любви и счастья, столько надежд возлагали друг на друга, а он/она – обманул/а, все не так, сволочь, сука, мразь… Они не умели налаживать в семье круговорот любви, каждый был голоден и хотел получать, или хотел только отдавать, но за это – власти.
Они страшно боялись одиночества, но именно к нему шли, просто потому, что, кроме одиночества никогда ничего не видели.
В результате – обиды, душевные раны, еще больше разрушенное здоровье, женщины еще больше зацикливаются на детях, мужчины еще больше пьют.
У мужчин на все это накладывалась идентификация с погибшими и исчезнувшими отцами. Потому что мальчику надо, жизненно необходимо походить на отца. А что делать, если единственное, что о нем известно – что он погиб? Был очень смелым, дрался с врагами – и погиб? Или того хуже – известно только, что умер? И о нем в доме не говорят, потому что он пропал без вести, или был репрессирован? Сгинул – вот и вся информация? Что остается молодому парню, кроме суицидального поведения? Выпивка, драки, сигареты по три пачки в день, гонки на мотоциклах, работа до инфаркта. Мой отец был в молодости монтажник-высотник. Любимая фишка была – работать на высоте без страховки. Ну, и все остальное тоже, выпивка, курение, язва. Развод, конечно, и не один.
В 50 лет инфаркт и смерть. Его отец пропал без вести, ушел на фронт еще до рождения сына. Неизвестно ничего, кроме имени, ни одной фотографии, ничего.
Вот в таком примерно антураже растут детки, третье уже поколение.
В моем классе больше, чем у половины детей родители были в разводе, а из тех, кто жил вместе, может быть, только в двух или трех семьях было похоже на супружеское счастье. Помню, как моя институтская подруга рассказывала, что ее родители в обнимку смотрят телевизор и целуются при этом. Ей было 18, родили ее рано, то есть родителям было 36-37. Мы все были изумлены. Ненормальные, что ли? Так не бывает!
Естественно, соответствующий набор слоганов: «Все мужики – сволочи», «Все бабы – суки», «Хорошее дело браком не назовут». А что, жизнь подтверждала. Куда ни глянь…
Но случилось и хорошее. В конце 60-х матери получили возможность сидеть с детьми до года. Они больше не считались при этом тунеядками. Вот кому бы памятник поставить, так автору этого нововведения.
Не знаю только, кто он. Конечно, в год все равно приходилось отдавать, и это травмировало, но это уже несопоставимо, и об этой травме в следующий раз. А так-то дети счастливо миновали самую страшную угрозу депривации, самую калечащую – до года. Ну, и обычно народ крутился еще потом, то мама отпуск возьмет, то бабушки по очереди, еще выигрывали чуток. Такая вот игра постоянная была – семья против «подступающей ночи», против «Страшной бабы», против железной пятки Родины-матери. Такие кошки-мышки.
А еще случилось хорошее – отдельно жилье стало появляться. Хрущобы пресловутые. Тоже поставим когда-нибудь памятник этим хлипким бетонным стеночкам, которые огромную роль выполнили – прикрыли наконец семью от всевидящего ока государства и общества. Хоть и слышно было все сквозь них, а все ж какая-никакая – автономия. Граница. Защита. Берлога. Шанс на восстановление.
Третье поколение начинает свою взрослую жизнь со своим набором травм, но и со своим довольно большим ресурсом. Нас любили.
Пусть не так, как велят психологи, но искренне и много. У нас были отцы. Пусть пьющие и/или «подкаблучники» и/или «бросившие мать козлы» в большинстве, но у них было имя, лицо и они нас тоже по своему любили. Наши родители не были жестоки. У нас был дом, родные стены. Не у все все одинаково, конечно, были семье более и менее счастливые и благополучные.
Но в общем и целом.
Короче, с нас причитается.
Метки: воспитание, мнение, поколения, психология, революция, репрессии, россия
Л.Петрановская. Травмы поколений: civil_engineer — LiveJournal
?- Дети
- Лытдыбр
- Cancel
Просто женщина, просто мама. Просто горе. Просто ребенок, выросший с подозрением, что не нужен и нелюбим, хотя это неправда и ради него только и выжила мама и вытерпела все. И он растет, стараясь заслужить любовь, раз она ему не положена даром. Помогает. Ничего не требует. Сам собой занят. За младшими смотрит. Добивается успехов. Очень старается быть полезным. Только полезных любят. Только удобных и правильных. Тех, кто и уроки сам сделает, и пол в доме помоет, и младших уложит, ужин к приходу матери приготовит. Слышали, наверное, не раз такого рода рассказы про послевоенное детство? “Нам в голову прийти не могло так с матерью разговаривать!” — это о современной молодежи. Еще бы. Еще бы. Во-первых, у железной женщины и рука тяжелая. А во-вторых — кто ж будет рисковать крохами тепла и близости? Это роскошь, знаете ли, родителям грубить.Или помните мальчика Рому из фильма«Вам и не снилось»? Ему 16, и он единственный взрослый из всех героев фильма. Его родители – типичные «дети войны», родители девочки – «вечные подростки», учительница, бабушка… Этих утешить, тут поддержать, тех помирить, там помочь, здесь слезы вытереть.
И все это на фоне причитаний взрослых, мол, рано еще для любви. Ага, а их всех нянчить – в самый раз.Так все детство. А когда настала пора вырасти и оставить дом – муки невозможной сепарации, и вина, вина, вина, пополам со злостью, и выбор очень веселый: отделись – и это убьет мамочку, или останься и умри как личность сам.
люди выросли с установкой, что растить ребенка, даже одного – это нечто нереально сложное и героическое. Часто приходится слышать воспоминания, как тяжело было с первенцем. Даже у тех, кто родил уже в эпоху памперсов, питания в баночках, стиральных машин-автоматов и прочих прибамбасов. Не говоря уже о центральном отоплении, горячей воде и прочих благах цивилизации. «Я первое лето провела с ребенком на даче, муж приезжал только на выходные. Как же было тяжело! Я просто плакала от усталости» Дача с удобствами, ни кур, ни коровы, ни огорода, ребенок вполне здоровый, муж на машине привозит продукты и памперсы. Но как же тяжело!
А как же не тяжело, если известны заранее условия задачи: «жизнь положить, ночей не спать, здоровье угробить».
http://blog.ibl.ru/blacksana/2011/10/08/l-petranovskaya-travmyi-pokoleniy/
Большая и популярная статья.
Психологи, может быть, разнесут в пыль, а мне понравилось.Tags: psi, rus
Subscribe
В Штатах 16 миллионов ветеранов. И это на Штаты ещё никто не нападал
Хочу фильм про нацистов, где все роли играют чернокожие, чтобы интернет закоротило нахрен. Бот, генерирующий сочинения на заданную тему успешно сдал…
Страна-тестер или за тебя отомстят. Может быть
Запад любит использовать наименее ценных вассалов в качестве наживки и раздражителя, проверяя типичную реакцию. Например, дали отмашку Литве на…
Что готовят британцам в ответ?
Крымский мост — электростанции, Рогозин — вертолёт с верхушкой МВД, газопровод — что готовят британцам в ответ? Он должен быть сильнее теракта. Ведь…
Photo
Hint http://pics.livejournal.com/igrick/pic/000r1edq
В Штатах 16 миллионов ветеранов. И это на Штаты ещё никто не нападал
Хочу фильм про нацистов, где все роли играют чернокожие, чтобы интернет закоротило нахрен.
Бот, генерирующий сочинения на заданную тему успешно сдал…Страна-тестер или за тебя отомстят. Может быть
Запад любит использовать наименее ценных вассалов в качестве наживки и раздражителя, проверяя типичную реакцию. Например, дали отмашку Литве на…
Что готовят британцам в ответ?
Крымский мост — электростанции, Рогозин — вертолёт с верхушкой МВД, газопровод — что готовят британцам в ответ? Он должен быть сильнее теракта. Ведь…
Бот, генерирующий сочинения на заданную тему успешно сдал…Послевоенная травма: третье поколение — Медведи и водка — LiveJournal
Мы завершаем серию статей о послевоенных поколениях в России, написанных Людмилой Петрановской и переведенных Ксенией Спутник. Вы можете следить за историей под нашим тегом «Исследования культуры».
Теперь посмотрим на третьего послевоенного поколения . Не буду привязываться к датам рождения, ибо кто-то родился, когда матери было 18, кто-то — когда ей было 34, и чем дальше, тем размытее очертания.
Важна передача сценария, возраст может варьироваться от 30 до 50 лет. То есть внуки военного поколения, дети детей войны.
«Мы в долгу перед предыдущими поколениями» — это лозунг третьего поколения.
Это поколение детей, которые должны стать родителями для своих родителей. «Парентификация» — психологический термин для этого явления.
Что еще можно сделать? Полулюбимые дети войны рассылали густые флюиды беспомощности, и на зов нельзя было не откликнуться. По этой причине дети в третьем поколении необычайно независимы и постоянно берут на себя ответственность за своих родителей.
Представьте себе ребенка с ключом от двери дома на колье, который с первого класса ходит один в школу, потом в музыкальную школу, потом на фермерский рынок. Маленький не прочь пересечь пустырь или сарай даже поздно ночью — это нормально.
Само собой разумеется, что молодое поколение в третьем поколении вполне может самостоятельно делать уроки и разогревать суп. Главная цель – не расстраивать маму.
Вот несколько образов из детских воспоминаний разных людей:
«Я никогда не просила родителей купить мне что-то, я всегда понимала, что у нас мало денег, поэтому я зашивала одежду и старалась обходиться без новой одежды». «Однажды я получил очень сильный удар по голове в школе, мне было очень плохо и кружилась голова, но я не сказал маме — так боялся ее побеспокоить. Теперь я точно понимаю, что у меня было сотрясение мозга, и последствия еще сохраняются». «Меня домогался сосед, он пытался прикоснуться ко мне и любил показывать мне свои половые органы. Но маме я не сказала, боялась, что у нее случится сердечный приступ».
«Я так скучала по отцу, что иногда даже плакала, когда была одна. Но маме я сказала, что со мной все в порядке и он мне совсем не нужен. Она чувствовала себя очень оскорбленной после развода».
Есть душераздирающий рассказ Дины Рубиной «Терновник». Сюжет «классический»: разведенная женщина живет со своим 6-летним сыном, который ведет себя так, словно равнодушен к отцу, которого на самом деле страстно любит.
Вместе с матерью, уютно спящей в своей крохотной медвежьей берлоге, они вдвоем противостоят враждебному миру зимы. И это вполне благополучные семьи. Не редко бывает, что детям приходится искать своих пьяных отцов по водным шайкам и тащить их на своих плечах обратно домой, лишь бы собственноручно поднять мамочку со стула и выбить из колеи, а таблетки спрятать. Где-то в 8 лет.
Среди прочего вспоминаем разводы, или образ жизни под названием «собака и кошка», как вариант — жить вместе ради детей. Дети-посредники, дети-миротворцы готовы душу дьяволу продать, лишь бы родители жили не ссорясь, лишь бы хрупкое семейное счастье могло быть нерушимым. Готова никогда не жаловаться, никогда не усложнять, иначе отец разозлится, а мать заплачет и скажет, что «скорее умрет, чем будет так жить», а это очень страшно. Ребенок учится предвидеть, успокаиваться, рассеивать напряжение, быть всегда начеку, заботиться о семье. Потому что больше некому это сделать.
Символом поколения мог бы стать Дядя Федор,
мальчик из упомянутого в посте «Второе поколение» смешного и веселого советского мультипликационного фильма.
Забавный он действительно есть, но не совсем. Мальчик самый взрослый человек из всей семьи. А он еще даже в школу не ходит — значит, ему нет семи. Он уезжает из городской квартиры в загородный дом, где затем живет один, по-прежнему заботясь о своих родителях. А родители — только в обморок, пьют сердечные капли и беспомощно пожимают плечами.
Еще один персонаж — Роман из фильма «А вам и не снилос». Ему 16, и он единственный взрослый человек среди героев фильма. Его родители – типичные «дети войны», родители его друга – «вечные подростки», учительница, бабушка… Этим утешение, этим поддержка, здесь нужен миротворец, там помощь, кому-то кто унесет их слезы. Все они, однако, ноют, что Роман еще слишком молод, чтобы иметь девушку. Однако достаточно взрослая, чтобы быть няней для всех.
Но все дети рано или поздно взрослеют
Когда приходит время окончательно повзрослеть и уйти из дома, юноша/девушка страдает от невозможной разлуки и чувства вины, вины, еще большей вины, наполовину смешанной с гневом.
Выбор довольно «обнадеживающий»: либо ты расстаешься, и это сделает твоя мама, либо ты останешься и убьешь человека в себе.
Однако, если вы останетесь, вам всю дорогу будут говорить, что вы должны жить своей жизнью и все, что вы делаете, неправильно, плохо и не правильно, потому что, если бы это было не так, вы бы уже семья. С любым кандидатом на горизонте, по мнению матери, он не будет стоить ряда булавок, и она начнет войну против них, пока не победит. Я даже не буду составлять список фильмов с похожим сюжетом.
Интересно, что и третье поколение, и их родители считали свое детство довольно хорошим. Действительно, дети любимы, родители живы, а жизнь относительно безопасна. Впервые за десятилетия поколение детей вырастает, не зная голода, эпидемий, войн и всего такого — счастливо.
Ну, почти. Как всегда были и детский сад пять раз в неделю, и школа, и пионерские летние лагеря: привилегии настоящего советского детства, которое кому-то очень нравилось, кому-то не очень.
Там человек впервые сталкивается с подростковым насилием и унижением, но родители сами беспомощны и не могут правильно отреагировать.
На самом деле, родители могут предложить защиту,
, если ребенок попросит об этом. Последний, впрочем, просто не станет этого делать, заботясь о здоровье матери. Лично я никогда не рассказывала маме, что в садике нас били тряпкой по лицу и пихали кашу в горло через рвотные спазмы. Теперь только задним числом я понимаю, что если бы мама знала об этом, то детский сад был бы стерт с лица земли. Но потом я подумал — мне не следует говорить.
Проблема стара как мир: ребенок не рождается критичным, малыш не может объективно оценивать реальное положение дел. В раннем возрасте все принимается слишком близко к сердцу и переоценивается. Индивидуум готов отречься от самого себя. Подобно тому, как дети войны принимали банальную усталость и горе за отсутствие любви, их собственные дети принимали некоторую незрелость матери и отца за полную уязвимость и беспомощность.
Хотя, в основном, это было не так, и родители, естественно, могли бороться за своих детей собственными руками, не разваливаясь и не испытывая сердечной боли. Конечно, соседку по морде бы влепили, да и няню тоже, купили бы маленькому то, что нужно, и позволили бы видеться с отцом. Дело в том, что дети боялись. Они преувеличивали и не рисковали.
Иногда, через несколько лет, когда все выяснялось, родители говорили: «Почему ты мне не сказал?! Конечно, я бы…» Нет ответа. Просто потому, что мы не могли сказать. Мы так чувствовали, вот и все.
Третье поколение стало поколением тревоги, вины, гиперответственности.
Не без плюсов, кстати: многие представители 3-й «породы» сейчас успешны во многих сферах, умеют вести переговоры и иметь в виду разные точки зрения. Они могут предвидеть, быть проницательными, принимать собственные решения, не дожидаясь помощи откуда-то извне. Они умеют заботиться, опекать, нянчить. Это сильные стороны.
Гиперответственность, как и любая драгоценная монета, имеет оборотную сторону.
Если внутреннему ребенку войны не хватало любви и безопасности, то внутреннему ребенку «поколения дяди Федора» не хватало ребячества и беззаботности.
Внутренний ребенок всегда получает свою долю пирога.
Именно представители этого поколения часто страдают так называемым «пассивно-агрессивным поведением». То есть в ситуации типа «надо, а не хочется» человек не проявляет явного протеста: «не хочу и не буду!» и с этим тоже не мирится: «Я должен, если должен». Человек находит различные, иногда довольно экзотические способы саботажа. Забывает, мешкает, не успевает, обещает и не выполняет, везде опаздывает и т. д. Эх, ненавидит начальство: такой хороший специалист, профессионал, умный, талантливый, но такой недисциплинированный…
Представители третьего поколения часто чувствуют себя старше окружающих, даже пожилых леди и джентльменов. При этом они не чувствуют себя «полноценными взрослыми», нет «чувства зрелости». Молодежь прыгает прямо в пожилой возраст, туда-сюда, иногда по нескольку раз в день.
Кроме того, «распространение с родителями» тоже имеет долгосрочный эффект — это «жизнь ребенка». Очень многие могут сказать, что в детстве родители и/или бабушки и дедушки терпеть не могли закрытые двери: «Ты что-то скрываешь или что?» Прибить замок к твоей двери было равносильно плевку в лицо матери, не меньше.
Было нормально «проверить» у ребенка карманы, парту, портфель и прочитать дневник…
Редко это было неуместно для таких родителей. Не говоря уже о детских садах и школах, их туалеты имели очень тонкие внутренние стены и часто вообще не имели дверей-кабинок. В результате дети, выросшие с перечеркнутыми и нарушенными всеми возможными частными границами, в своей самостоятельной жизни гиперревностно соблюдают эти границы.
Они редко навещают друзей и принимают гостей. Что беспокоит, так это ночевка у друга (хотя несколько лет это было обычной практикой). С соседями не знакомятся и не хотят — а вдруг те захотят подружиться? Любое соседство для них болезненно — будь то в поезде или в гостиничном номере, так как они не знают, не могут легко и непринужденно устанавливать границы, получая от общения максимум удовольствия, и возводить «противотанковые заграждения на всех подъездах».
маршруты».
А как насчет семьи?
У многих представителей третьего поколения сейчас сложные отношения либо с родителями, либо с воспоминаниями о них. Многие не смогли построить правильный брак или добились успеха только после (внутреннего) отделения от родителей.
Совершенно ясно, что полученные и усвоенные в детстве ориентиры звучали как «все мужики их трахнут и бросят, погоди», а все бабы стремятся сделать из тебя подкаблучника, а не способствовать счастливая семейная жизнь. Но зато они получили умение «обговариваться», слушать друг друга и слышать, идти на компромисс. Количество разводов, на удивление, пошло вверх: они не воспринимаются как глобальная катастрофа и смертельный удар по жизни, и они стали менее «кровавыми»: чаще бывшие партнеры способны общаться и воспитывать детей с их взаимные усилия.
Как правило, первый ребенок рождался в кратковременном «осеменительном» браке, модели поведения родителей воспроизводились. Затем ребенка передавали бабушке, частично или полностью, как своего рода аренду на развод матери и начало ее собственной жизни.
Кроме идеи утешить бабушку, свою роль играет часто звучавшая в детстве фраза: «Я отдала тебе всю свою жизнь». То есть люди вырастают с ориентиром в сознании: воспитание ребенка, даже одиночного, есть что-то невообразимо трудное и героическое. Все время слышишь, как тяжело было ему, первенцу. Даже те, кто рожали в эпоху памперс и младенцев, еду в блестящих баночках, стиральные машины-автоматы и прочие прибамбасы. Не говоря уже о центральном отоплении, горячей воде и прочем. «Первое лето я провела на даче с малышом, муж приезжал к нам только по выходным. Как это было тяжело! Я плакала от напряжения». Дача была благоустроенная, со всеми удобствами, ни курицы, ни коровы, ни огорода. Ребенок здоров, муж привозит на машине памперсы и еду. Но разве это не сложно!
Проще некуда, ведь источник проблемы известен на годы вперед: «отдать всю жизнь, бессонные ночи, загубленное здоровье». Хочешь не хочешь… Этот ориентир заставляет мать бояться ребенка и избегать его. В результате мать, даже кормящая ребенка, почти не общается с малышом и крайне скучает.
Няньки нанимаются, они меняют друг друга, а когда у ребенка появится привязанность — ждите ревности! — и вот опять, новый виток: обездоленный, полулюбимый ребенок, очень похожий на того ребенка войны , только войны нет. Финальная строка. Взгляните на детей в некоторых элитных школах-интернатах. Нервно-мимические спазмы, ночное недержание мочи, приступы агрессии, истерики, манипуляции. Детский дом, только с английским и теннисом. Тех, у кого нет денег на интернат, можно увидеть на детской площадке в любом районе Подмосковья.
«Куда ты лезешь, идиот? Я ударю тебя! И я должен постирать твою одежду, а?» — Вы поняли. «Ты ужасен, я бы хотел, чтобы мои глаза не видели тебя», — это было сказано с истинной ненавистью в голосе. Почему ненависть? Потому что он/она мясник! Потому что он пришел забрать ее жизнь, ее здоровье, ее молодость, потому что так сказала ей мать!
Другой сценарий работает, когда вступает в силу другой принцип: ВСЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ПРАВИЛЬНО! Лучший путь! Это отдельная тема.
«Дяди Федоры», с ранних лет усвоившие себе роль родителя, часто помешаны на осознанном «воспитании детей». О Боже, если они усвоили эту роль по отношению к своей матери и отцу, может быть, они не все делают правильно для своих детей? Здоровое питание, детская гимнастика, обучающие игры с 12 месяцев, иностранный язык с трех лет. Литература для родителей, читаем, думаем, пробуем. Старайтесь быть логичными, находить общий язык, сдерживать нервные срывы, все объяснять, ЗАНИМАТЬСЯ ВОСПИТАНИЕМ.
Несмотря на все усилия, тревога остается: а вдруг что-то пойдет не так? Что-то не учтено? Может быть лучше? Почему у меня заканчивается терпение? Какой я тогда отец/мать?
В целом дети войны были уверены, что они прекрасные родители и у их детей абсолютно счастливое детство. Сверхответственное поколение, наоборот, терпит поражение от «родительского невроза». Они (мы) убеждены, что что-то упустили, или не доделали, не до конца «занялись процессом воспитания» (и, плюс, осмелились пойти работать и строить карьеру, змее-матери), они (мы) полностью потеряли уверенность в себе как родители.
Всегда недовольны школой, врачами, обществом, всегда желая большего для своих близких.
Пару дней назад мне позвонила моя знакомая — из Канады! — беспокойно говорила: ее дочь не умеет читать в четыре года, что ей делать? Эти встревоженные глаза мам, смотрящие на учительницу начальных классов: «Мой не умеет рисовать прямые линии!» «Ой, ой, ой, ой, мы все умрем!» — любит говорить мой сын, представитель следующего, «наплевать» поколения.
Он не самый обычный представитель, ибо его спасла неизлечимая лень родителей и то, что однажды я наткнулась на книжку Никитина, в которой говорилось: Мамочки, не волнуйтесь. Делай, как хочешь и как тебе удобно, и все будет хорошо. Еще это побуждало играть в специальные кубики и «осваивать» ребенка, но я пропустила эту часть 🙂 «Окультурился» он, надо сказать, прилично.
К сожалению, у некоторых в лексиконе нет слова «лень». Они яростно «воспитывали» и выполняли родительский максимум. Результат неудовлетворительный, я сейчас получаю кучу комментариев и писем типа: «Он ничего не хочет.
Лежит на диване, не работает, не учится. Сидит смотрит в монитор. Не хочет никакой ответственности. Показывает зубы, когда я пытаюсь с ним заговорить». Я говорю, чего сыну хотеть, когда родители уже насквозь захотели? За что он должен нести ответственность, когда чувство ответственности за кого-то — пища и питье для его родителей? Хорошо, если он просто лежит на диване, а не принимает наркотики. Оставьте его без еды на неделю или две и наблюдайте, как он поднимается. Может быть. Если он уже принимает наркотики — тогда еще хуже.
Это поколение только вступает в большую жизнь, не будем его пока обозначать. Вместо этого это сделает время.
Чем дальше от окончания войны, тем сильнее размываются границы. Последствия умножаются, делятся, преломляются в жизненном опыте. На мой взгляд, к четвертому поколению семейный контекст оказывает большее влияние, чем глобальная послевоенная травма прошлого. Но мы не можем не видеть, что сегодня все же растет на почве вчерашнего дня.
Первоначально опубликовано в Bears & Vodka. Вы можете оставить комментарий здесь или там.
Теги: культурология, семья, людмила петрановская, психология, советская россия
«Не все русские бандиты» Интервью психолога Людмилы Петрановской — Медуза
Фото: Светлана Холявчук / ТАСС
Людмила Петрановская — эксперт исторической и политической психологии. Ее недавние публичные выступления касались социальной депрессии, выученной беспомощности, травм постсоветского поколения и психологии бедности. Медуза специальный корреспондент Катерина Гордеева встретилась с Петрановской, самым востребованным в стране семейным психологом, чтобы обсудить «уродливый» национальный нарратив России, угрозу массовой бедности и «накопленный жир» россиян, который, по утверждению Петрановской, отсрочивает катастрофическое падение уровня жизни.
Говорят, что ты лучше других чувствуешь дух времени и чувствуешь, в каком направлении движется дело.
Где мы сейчас, на ваш взгляд? Вроде пик агрессии пройден?
Да, какое-то время агрессия распространялась во всех направлениях. Более того, оно распространялось горизонтально, потому что средства его вертикального выражения были полностью закрыты. Эта подавленная агрессия выплескивалась наружу.
Помните, был случай, когда женщина избила своего ребенка за то, что не могла снять наличные в банкомате? Такая агрессия — признак нашей общей депрессивной безысходности — ощущения, что у вас связаны руки и вам некуда деться со своими проблемами, которые копились уже довольно давно и начинают переливаться через край.
Однако я считаю, что это состояние горизонтальной агрессии скоро закончится, потому что, в конечном счете, это блокирование вертикального выражения основано не на репрессиях, а на общественном договоре (между гражданами и властями): « Мы повышаем уровень жизни для вас, а вы нас не достаете. Мы делаем все, что хотим». Это было взаимопонимание.
Значит, это был прямой обмен свободы на еду?
Я бы не сказал так радикально.
Люди в нашей стране так привыкли жить в нищете и в любой момент рискнуть потерять все, что перерыв, позволяющий нам отдохнуть — сытый желудок и шанс окунуться в счастье потребительства (что запрещали советские нравы) — было именно то, что нужно людям. В этом смысле население использовало 2000-е для того, чтобы хорошо поесть и восстановить свой внутренний баланс.
Вы имеете в виду, что люди немного сближались с мелкой буржуазией, которую так осуждали в Советском Союзе?
Что-то в этом роде. Понимаете, это не нормальная ситуация, когда человек должен отломить часть своей личности. В СССР давление шло со всех сторон. В советское время газета
То есть вы ничего не имеете против людей, которые в 1991 предпочли джинсы и еду свободе, как говорят сегодня?
Никто не вышел на улицу из-за джинсов, еды или свободы.
Смена режима так не происходит. В какой-то момент возникает национальный консенсус, и все решают, что так дальше продолжаться не может. Вот и все. Старая жизнь мертва.
И все мы приняли именно это решение в 1991 году. Я считаю, что в настоящее время мы, как общество, находимся буквально за углом, чтобы снова принять такое же решение.
Вы говорите, что это неизбежно?
Я не обязательно говорю о революции. Просто в какой-то момент люди понимают, что старая жизнь умерла.
Сторонники жесткой линии, похоже, так не думают.
Захват в 1991 году произошел не потому, что какое-то количество людей вышло на улицы. Старая жизнь просто закончилась, и голос ее стал едва слышен. Это потому, что общественный договор старой жизни был следующим: тот, кто платит за обед, обычно танцует с девушкой. И этот контракт был нарушен. И не общество нарушило сделку. Вы просто не можете вернуться к нарушенному контракту. Когда не нужно платить за ужин, девушка вряд ли захочет танцевать.
Протест на Манежной площади, 1991 год.
Фото: Андрей Соловьев / ТАСС
А как же настроения «истинных патриотов» России, которые говорят, что выстоим, что мы к этому привыкли, что главная цель должна заключаться в том, чтобы приклеить его к нашим врагам?
Когда у нас были такие настроения? Может быть, два года назад, год назад, даже полгода назад, когда уровень жизни еще не падал, а неприязнь к иностранцам еще была популярна. Теперь мы забыли обо всем этом, так как изо всех сил пытаемся дожить до зарплаты в следующем месяце.
И мы не говорим о том, чтобы собрать деньги на новую машину или поход в ресторан или аквапарк. У людей не хватает денег, чтобы купить продукты! Это момент, когда большинство людей понимают, что больше не могут этого выносить.
При этом последние несколько лет русские жили неплохо. У нас было более чем достаточно, и даже при падении курса рубля уровень нашей жизни не упал. Снижение было медленным и плавным, и оно варьировалось в зависимости от региона и местных запасов.
Разве это не верно для любого режима?
Я бы так не сказал. По крайней мере, большевики пришли к людям с красивыми и светлыми идеями, способными очаровать и очаровать. Не зря они привлекали действительно великих и интересных художников, писателей и режиссеров, слушавших музыку революции. Да, они голодали и были казнены, но они упивались этими замечательными идеями, потому что они были действительно вдохновляющими. А у Путина и его клики красивых идей нет.
Идея о том, что Россия «встанет с колен», которая пугает всех за границей, похоже, довольно популярна среди населения.
Во-первых, эта идея некрасива; это далеко от коммунистических идей, которые были поистине светлыми и благородными. Общеизвестно, что это блатная идея, а большинство граждан России не блатные, несмотря на лицемерное мнение либеральной оппозиции, которое я не принимаю.
Не думаю, что многие всерьез думают о Москве как о Третьем Риме или священной миссии русского народа. Этих страстных людей очень мало, и они представляют очень маленький процент населения страны. Простые люди обычно интересуются, есть ли у власти план на наше будущее. И тут возникает проблема — это ощущение, что нас затащит обратно в средневековье, в кастовое общество, в какую-то доиндустриальную Россию.
Ну, ничего из этого нельзя назвать экстренными новостями.
Хорошо, но все усугубляется исчезновением социальных обязательств. Образование и медицинское обслуживание становятся дороже, но денег становится все меньше. И все видят! Тогда общество начинает задаваться вопросом, какого черта оно вообще должно мириться с этим режимом.
Ладно, допустим, любовь россиян к власти закончилась. Но не любить режим недостаточно, чтобы вызвать перемены.
Это правда. И это причина того, что нужно что-то делать. Конечно, можно не заморачиваться на режиме и спиться. Вы также можете обезболить себя наркотиками. Но это не работает.
Следующее, о чем мы должны спросить себя: «Если нам что-то не нравится, что нам делать дальше?» К сожалению, мы не очень хорошо разбираемся в такого рода вопросах. Наша способность решать подобные проблемы была подорвана и уничтожена уже много лет, и мы фактически остались голыми. Мы не знаем, как реагировать, когда мы недовольны. Мы не знаем, как действовать.
Вы могли бы подать петицию?
Правильно. Это максимум, на что способно наше общество. Но оказывать давление на местное самоуправление, чтобы оно пыталось добиться желаемых улучшений, — это почему-то не в наших силах. И не обошлось без наших замечательных либерально-демократических оппозиционеров, которые разводят руками каждый раз, когда люди начинают задавать вопросы, касающиеся конкретно их собственной жизни.
Либералы ахают и говорят: «О, дорогой. Эти овцы! Они по-прежнему любят Путина, поэтому мы не будем им помогать. На этих овцах висит портрет Сталина. Они принадлежат ему. И так далее в этом духе.
Знаете, меня всегда поражало сходство режима и российской оппозиции. Они с таким же презрением относятся к гражданам и используют схожую риторику.
Так что же делать людям в этой ситуации? Мы говорим о личностях, которые не собираются ни на чью сторону вставать, но тоже хотят перемен. Кажется, что теория малого масштаба здесь не работает.
Не получится, если вы скажете: «Я посажу дерево. Я помогу ребенку. Я помогу старушке перейти улицу. Вот и все.» Если вы откажетесь идти дальше. Но посмотрите вверх, и что вы видите? Вы видите, что есть большие проблемы.
Например, наш мэр ворует деньги и не ставит светофоры. Вот почему пожилым женщинам нужна помощь через улицу. Вы можете надеть шоры и сказать: «Господи, это слишком. Я могу беспокоиться только о старых женщинах, а не обо всем остальном», но вы сознательно преуменьшаете и обесцениваете более серьезные проблемы.
Эти маленькие истории могут трансформироваться в формы гражданской активности, развиваясь снизу вверх: люди помогают пожилым людям перейти улицу, потом им надоедает постоянно это делать, и они начинают спрашивать, где все светофоры находятся. И вот они без злого умысла приходят к начальству и спрашивают: «А вы знаете, что тут старушки целыми днями улицу переходят? Можем ли мы включить светофор?» А чиновники в ответ машут пальцами, говоря: «Не ваше дело!» Или просто лгут. И вот тогда люди начинают задаваться вопросом: «Что это за хрень?»
И они пишут что-нибудь милое в Facebook, например.
Такого на самом деле не бывает, нет. Люди говорят: «В следующий раз мы за вас голосовать не будем». Тогда власти говорят: «Да какая разница, как вы голосуете! Мы будем считать их, как мы всегда их считаем. И, наконец, некоторые люди начнут думать: «Привет. У них есть наглость!» И тут ситуация начинает меняться.
Честно говоря, трудно представить, что это может что-то изменить.
При таких темпах сколько тысячелетий потребуется для развития гражданского общества в России?
Подумайте, сколько времени это заняло в Европе. Такие вещи требуют времени. Нигде еще не было внезапной, яркой и красивой революции, когда все приходят и говорят: «Свобода, равенство, братство. Пуф!» и тогда процветание льется дождем. Нет, всегда долгий период революций, контрреволюций, взяток, драк, огромных жертв и, наконец, колоссальная работа по построению нового общественного согласия.
В нашем случае все сильно зависит от внешних обстоятельств. Скажем, что-то случится на Ближнем Востоке, и цены на нефть вернутся к 60-70 долларам за баррель. В этом случае все попытались бы повернуть время вспять, когда «девушка» согласилась танцевать, лишь бы она получила свою изысканную еду.
Или рассмотрим противоположный вариант: нефть падает до 10 долларов за баррель, и Россия быстро и катастрофически обеднеет. Государственные учреждения больше не смогут выплачивать заработную плату или пенсии, больницы закроются, а врачи забаррикадируются, не имея возможности принимать пациентов, даже нуждающихся в неотложной медицинской помощи.
Голодные учителя объявили бы забастовку, а регионы за пределами Москвы и Санкт-Петербурга стали бы требовать большего суверенитета.
Плохая, очень плохая ситуация. Это плохо, потому что люди в этом сценарии не будут думать об улучшении страны или о возможностях, которые дает свобода. Вместо этого они будут охранять свои крошечные участки земли и ухаживать за картофелем, который им понадобится, чтобы прокормить свои семьи.
Владимир Путин на «Форуме Государство и Гражданское Общество» в январе 2015 года.
Фото: Михаил Метцель/ТАСС/Сканпикс
А что будет, если все будет продолжаться так, как сейчас?
Я думаю, это было бы нормально: постепенное, не шокирующее пробуждение. Придет осознание того, что прежний общественный договор уже невозможен, что у власти нет золотого гуся, что необходимо пересмотреть отношения между государством и обществом. Другими словами, у людей будет время, необходимое им, чтобы понять, что они не могут продолжать кормить государство.
И они поймут, что они тоже не хотят.
Вы думаете, что еще есть люди, которые еще не осознали, что Россия столкнулась с ужасающим всплеском бедности?
Мне кажется, что россияне столкнулись с бедностью раньше, чем успели ее испугаться. Понимание людьми вещей работает медленнее, чем скорость самих событий. Возьмем пример человека, чья дочь ходила в школу с пластиковым пакетом вместо рюкзака, потому что оказалось, что он не может позволить себе рюкзак. Когда это произошло, мужчина сначала понял, что ему не хватает денег на рюкзак, а позже понял, что стал бедным.
Уверяю вас, россияне воспринимают нынешний кризис как нечто подобное тому, что они пережили в 1990-е годы. Они думают, что беды в стране временные, что нужно просто переждать. — Значит, задерживают зарплату — это всего на месяц или два. Мы будем продолжать работать, будем терпеливы, и все получится».
В любой болезни первой стадией всегда является отрицание.
Вы хотите сказать, что мы как-то потеряли память и ничего не помним о том, что было с нами в 1990-е или 2008 год?
Тогда все было иначе.
Сначала был резкий спад — катастрофический, — но через несколько месяцев дела пошли лучше, если вы пережили первоначальный крах. Даже сейчас нам говорят держаться, что это временно. И мы хотим в это верить. Ведь было восстановление и некоторое улучшение, после каждой из последних 2-3 рецессий. Но на этот раз все по-другому; это совсем другой кризис.
И постепенно, с годами, люди начнут понимать, что мы находимся на грани безвозвратного краха. Властям нечего нам предложить, и никакого восстановления не будет! У Кремля был единственный козырь: Крым. Но сейчас даже крымчане задают вопросы, и все. Теперь карт в рукаве у Кремля больше нет.
Верите ли вы, что русские могли бы повлиять на ход истории, если бы протестующие, которые демонстрировали в 2011 и 2012 годах, были более решительными? Вы были одним из этих людей. Вы действительно верили, что способны что-то изменить?
Не совсем так. Мне уже тогда было ясно, что это ничего не изменит. (Что Путин не собирался уходить в отставку.
) Мне говорили, что власти были совершенно не готовы к декабрьским событиям 2011 года и что у многих из них почти были готовы самолеты к бегству из страны, но мы ничего не брали. весь путь. Честно говоря, я не очень верю в эти истории.
Я думаю, они на минуту запаниковали, но даже более решительные действия десятков тысяч протестующих ничего бы не изменили, мне кажется. Нация, вообще говоря, все еще была довольно благополучной, и не было никакой острой необходимости что-либо менять. Это также относится к маю 2012 года (когда демонстрация переросла в насилие). Люди, присутствовавшие тогда, были добрыми, порядочными и образованными. Были даже барышни на высоких каблуках и в красивых платьях, многие из которых привели с собой детей (это был прекрасный майский день).
Кстати, представить себе подобный митинг сегодня невозможно. Всех посадят в тюрьму.
Но дело даже не в этом. И в декабре, и в мае на площадь приходили прогрессивные и интеллигентные люди. Они хотели модернизации, реформ и пути вперед.
Таких людей всегда относительно немного. Это владельцы малого и среднего бизнеса. Это журналисты, писатели и издатели. Это люди, которым удалось выползти из-под укоренившегося в советской жизни чувства беспомощности и депрессии.
Но их мощный рывок вперед был своего рода фальстартом. Они бежали впереди своего времени и своей страны, попадая в офсайды. Иногда ты оглядываешься назад и понимаешь, что ты совсем один, что никто не пойдет с тобой. Большинство людей, виновных в переходе на эту дистанцию «вне игры», с тех пор пострадали от последствий. Кто-то оказался в тюрьме, кто-то эмигрировал, а кто-то старался держаться в тени.
А ты?
С самого начала я никогда не чувствовал, что это может что-то изменить. Было очень забавно слышать, как демонстранты скандируют «У нас здесь власть!», потому что, конечно, никакой власти у них не было. Но я считал своим долгом быть там просто потому, что там были люди, которые хоть что-то делали, занимали определенную позицию.
И еще отвратительнее и ужаснее было то, как жестоко и сурово с ними обращались. Я не думаю, что с 19 лет я был так близок к людям, которых бьют.89. Но никакой жестокости там не было. В мае 2012 года мужчины, избивавшие людей на Болотной, были профессиональными берсерками. Было видно, что они готовы на все, что им все по плечу.
Акция протеста на Болотной площади в Москве, 6 мая 2012 года.
Фото: Сергей Карпов / ТАСС
Какую роль играют государственные СМИ в непонимании обществом того, что оно попало в ловушку (в политическом смысле назад) тогда и в экономическом смысле сегодня)?
Какую роль в убийстве играет АК-47? Это оружие. Государственные СМИ использовались как оружие для достижения нескольких целей, и они эффективно служили оружием, доказав свою эффективность.
Теперь, когда ситуация зашла в тупик, можем ли мы найти какое-то другое применение средствам массовой информации?
Конечно, мы можем перестать использовать СМИ как АК-47 и снова сделать их средством коммуникации.
